Все без исключения айтишники в Праге, Силиконовой долине, Шоредхите или где-либо еще хотят быть на острие прогресса, поэтому люди в «Параллель Полис» взволнованно обсуждают «универсальный базовый доход», по существу – способ обеспечения экономически бесполезных людей пособиями на жизнь с целью дать им базовую возможность потребления согласно естественным законам капитализма. Возможно, это сработает – и это серьезно стоит обсудить – и также, возможно, в результате внедрения базового дохода возникнут новые рабочие места. Но также возможна ситуация, в которой миллионы экономически бесполезных граждан будут вычеркнуты из общества как экономический класс, в то время как небольшое количество технически развитых мегаполисов и криптоанархических гениев обеспечат себе беспрецедентное богатство и влияние. Никто не знает, чем это закончится.
В настоящее время технологии находятся в тени бизнеса и политики, но в течение непродолжительного времени ИИ, информационные технологии, сетевая экономика и криптовалюты будут обсуждаться так же активно, как сегодня обсуждаются иммиграция или национальная программа медицинского страхования. Я даже не упоминал об изменении климата, синтетической биологии, о продолжающейся массовой миграции людей, о миллиардах подключенных устройств с поддержкой Интернета во всем мире. Большинством политиков – даже левых, которые когда-то воображали, будто они способны создавать лучшие мировые технологии, теперь они рассматриваются лишь как гаранты создания новых рабочих мест.
Фраза «центр инноваций» стала сейчас чрезвычайно популярной, ни один правящий политик никогда не возражал против этого. Правда, мир постепенно меняется, и в этом раунде истории гораздо больше и чаще говорят о цифровых технологиях, чем когда-либо прежде: консерваторы обещают цифровую хартию, либерал-демократы упоминают искусственный интеллект, а Джереми Корбин[22] опубликовал специальный «цифровой манифест» в прошлом году. Может быть, я ожидаю слишком многого, и, возможно, гражданам тоже все равно. Но ничто из этого пока не соответствует масштабам происходящего.
А что насчет популистского права – с акцентом на культуру, границы, иммиграцию? Когда его спросили о будущем искусственного интеллекта и автоматизации, секретарь казначейства США Стивен Мнучин ответил, что «этого даже нет на экране нашего радара» и что он «совсем не беспокоится» на сей счет. Несколько недель назад его босс взобрался на огромную буровую вышку, на которой был значок «Я люблю грузовики» и, подобно почти всем в Силиконовой долине, публично согласился с тем, что искусственный интеллект должен уничтожить промышленность. Трамп мог бы временно остановить иммигрантов или перенос производств за пределы США, но кто остановит роботов и ученых? Мелкие трампы, ле пены и им подобные – ненамного лучше. Их заботят деньги, а технологии, реальная движущая сила современного общества, вне их интересов. Единственный депутат [британского парламента], который фактически понял технологию биткоин, Дуглас Карсуэлл, недавно подал в отставку.
В политике открываются многие вещи. Поэтому, возможно, наше время лучше сравнивать не с эпохой 1930-х годов, а с 1820-м годом. В этот период в обществе ощущались значительные и кардинальные перемены: начало индустриализации, политическая революция и контрреволюция, большие скачки в науке и строительство первых железных дорог. Британский премьер-министр был убит. Луддиты громили машины, опасаясь, что станки и паровые машины – искусственный интеллект того поколения – вызовут массовую безработицу. Но беспорядки и нестабильность последней промышленной революции не стали неумолимо тащить нас в руки тиранов. Тем не менее, они как никогда прежде встряхнули общество, стимулируя расцвет идей, часть из которых стали движущими силами современного мира: сознание рабочего класса, расширенное (хотя и ограниченное) избирательное право, производственное право, социалистическая теория, католическая эмансипация и утилитаризм.
В какой-то момент и, вероятно, раньше, чем мы думаем, нынешние левые и правые идеи основных партий начнут казаться смешными и неработоспособными. Новые политические движения и идеи вскоре примкнут к этой промышленной революции, особенно когда большинство населения в скором времени станет пользователями Интернета. Политика будущего предложит решение проблем, с которыми столкнется общество, и будет достаточно смелой, чтобы управлять технологиями, а не руководить ими, использовать их, а не уничтожать, рассматривать их как двигатель социальных изменений, а не только инструмент для создания рабочих мест. Возможно, в 1970-х годах существовало какое-то подобное нереализованное мышление. Я не уверен. Скорее всего, появятся такие группы, как прагматические криптоанархисты, которые будут принимать изменения и экспериментировать с совершенно новыми формами правления и общества. В конце концов, они были правы в отношении цифровых технологий и биткоина, хоть большинство людей проигнорировало их. И, это, я думаю, к лучшему».
Как видим, Джами Бартлетт рассматривает криптоанархистов в качестве людей, перманентно находящихся «на острие прогресса» и внедряющих новые (пусть даже разрушительные для фундаментальных общественных устоев) технологии в повседневную практику, что так или иначе приводит к эволюционному развитию общества.
Ему вторит Аврам Ноам Хомский – американский лингвист, политический публицист, философ и теоретик, профессор лингвистики Массачусетского Технологического института, автор классификации формальных языков, называемой иерархией Хомского. В своем интервью журналу «Red and Black Revolution» он, в частности, высказывался следующим образом:
«Я увлекся анархизмом еще в отрочестве, как только стал мыслить об окружающем мире более свободно и широко, и с тех пор у меня не было достаточно серьезной причины для того, чтобы пересмотреть отношение к анархизму, возникшее тогда. Я думаю, что только благодаря анархизму я могу осмысленно выявлять и опознавать механизмы власти, иерархии и доминирования во всех сферах жизни и бросать им вызов. Какое бы юридическое обоснование ни подводили под все это, эти структуры не легитимны и их следует разобрать, чтобы увеличить степень человеческой свободы. К этим структурам относятся политическая власть, право собственности и управление, отношения между мужчинами и женщинами, родителями и детьми, наш контроль над будущими поколениями (это, на мой взгляд, основной моральный императив, стоящий за движением защитников окружающей среды) и многое другое. Естественно, это означает вызов, брошенный громадным институтам насилия и контроля: государству, невероятной тирании корпораций, которые контролируют большую часть отечественной и международной экономики и т. д. Но и это еще не все. Сущность анархизма, как я ее всегда понимал, заключается в том, что любой авторитет должен пройти тест на встречную реакцию. Устранен должен быть только такой авторитет, которому не идут навстречу. В некоторых случаях авторитету идут навстречу. Если я гуляю по улице со своими внуками и они вдруг выбегают на проезжую часть с оживленным движением, я использую не только авторитет, но и физическую силу для того, чтобы их остановить. Их поступку необходимо воспрепятствовать, но я уверен, что они с готовностью пойдут навстречу моим действиям. Бывают и другие случаи. Жизнь – сложная штука, мы знаем очень немного о людях и обществе, и грандиозные декларации обыкновенно приносят больше вреда, чем пользы. Но сама идея вполне здрава и может привести нас весьма далеко. После того как мы заявили о главном, мы начинаем присматриваться к частностям, в которых и затрагиваются конкретные человеческие интересы.
Большинство интеллектуалов, как вы знаете, отождествляют анархизм с хаосом, насилием, бомбами, диверсиями и т. д. Поэтому люди часто удивлены, когда я говорю об анархизме в позитивном ключе и отождествляю себя с его основными традициями.
Но у меня создалось впечатление, что даже для большей части публики основные идеи [анархизма] кажутся вполне ясными, если снять с них пелену мрака. Конечно, когда мы обращаемся к конкретным темам, скажем, к сущности новой семьи, или к вопросу о том, как сможет работать экономика в свободном обществе, начинаются различные вопросы и возражения. Но так и должно быть. Физики до сих пор не могут толком объяснить, почему вода, вытекающая из ванны через сливное отверстие, ведет себя именно так. Когда же мы обращаемся к куда более сложным вопросам о значении человека, то грань понимания очень тонка, поэтому есть достаточно места для разногласий, экспериментов, умозрительных и практических исследований возможностей, которые помогают нам узнать больше.
Всякая ложная интерпретация досадна. По большей части за нее ответственны структуры власти, заинтересованные в предотвращении правильного понимания, по совершенно очевидным причинам. Здесь можно вспомнить трактат Дэвида Юма «Принципы правления». Он выражает сомнение в том, что люди вообще когда-либо покорялись своим правителям.
Он пишет, что, поскольку «сила всегда принадлежит тем, кем правят, у правителей нет иной опоры, кроме мнения народа. Вследствие того только на мнении народном воздвигается правительство; и максима эта может быть распространена как на самые деспотические и самые воинственные правительства, так и на самые вольные и пользующиеся в народе всеобщей поддержкой».
Юм был умелым политическим игроком, кстати, вовсе не либертарианцем по стандартам нашей эпохи. Он явно недооценивал эффективность силового воздействия, но в основных чертах его наблюдение кажется мне правильным и важным, особенно для более свободных обществ, где искусство управления мнением гораздо утонченней. Неверная интерпретация и другие формы одурачивания – извечные спутники.
Так раздражает ли меня неверная интерпретация? Да, но не больше, чем плохая погода. Неверная интерпретация будет существовать до тех пор, пока сконцентрированная в центрах власть порождает сторожевой класс для собственной защиты. А поскольку его представители недостаточно сообразительны, то есть сообразительны ровно настолько, чтобы понять, что им лучше избегать арены, где действуют аргументы и факты, то они прибегают к дезинформации, диффамации и другим разнообразным приемам, доступным тем, кто всегда знает, что он защищен другими разнообразными приемами, доступными, в свою очередь, уже тем, кто наделен властью. Мы должны понимать, почему так происходит, и разоблачать происходящее всеми средствами. Это тоже часть проекта по освобождению – нас самих и остальных, или, если выражаться более сдержанно, людей, работающих вместе для достижения этих целей.