и Машиного рождения, была намного старше Бориса и работала секретарем университетской партийной организации. Женщиной она была довольно спокойной, ему казалось, что у них были доверительные отношения, и она, кажется, действительно любила Бориса. Потому-то он и решил, что она с миром отпустит его.
Но дело повернулось совсем иначе.
Еще тогда, после ее визита к Люде, она сказала Борису, что у нее есть чувство собственного достоинства, и по этой причине она ничего не будет делать, чтобы их разлучить. Но она дала Борису честное слово, что если он не бросит свою беременную подругу и, того хуже, женится на ней, то она сделает так, что Борис будет уволен из Московского университета, она постарается сделать так, чтобы в этом случае ни одно из советских учебных заведений на работу его больше не взяло. И тогда его блестящая карьера пойдет прахом, а заодно все обратят пристальное внимание на его национальность. И ему, возможно, придется уехать из Москвы в провинцию и искать себе хоть какую-нибудь работу, чтобы не умереть с голоду. И еще, добавила она, его возлюбленная Люда также потеряет место в аспирантуре и возможность работать в Москве и Ленинграде.
Люда с ужасом выслушала эту историю: она даже не могла себе раньше представить, что такое вообще возможно. Ей казалось, что такие мстительные героини бывают только в приключенческих романах.
Но вместе с тем Люда была так счастлива своим материнством, что старалась не думать обо всей этой истории.
К тому же очень скоро Борис и Люда тайно расписались, а также Борис официально признал дочерей. И теперь на свете появились еще три счастливые женщины с фамилией «Либкинд»: Людмила, Варвара и Мария.
Дочки не были абсолютно похожими друг на друга близнецами. Варя была темноволосой с миндалевидными задумчивыми глазами, она очень была похожа на мать. А Маня смотрела на мир широко распахнутыми, огромными голубыми глазами, золотисто-рыжие (совсем как у отца), чуть вьющиеся волосы обрамляли ее нежное лицо. И никого счастливее Люды и Бориса не было.
Для того чтобы иметь возможность учиться в аспирантуре (хоть это было очень трудно), немного поколебавшись, она вызвала маму из Петухова. Мать сразу приехала.
Благодаря ей Люда смогла учиться и наверстать все, что она пропустила. Борис тоже смог спокойно работать.
До середины мая Капитолина Ефимовна прожила в Москве с дочерью, зятем и внучками. Но со временем она сильно заскучала, начала ворчать, ругаться то с Людой, то с Борисом. И в начале января засобиралась домой. Она решительно сказала: с внучками или без них, но она поедет домой.
Люда проплакала всю ночь, потому что для решения ситуации ей нужно было расстаться или с дочерьми, или с аспирантурой. Оба этих решения представлялись ей ужасными: в любом случае она предала бы себя.
Она поговорила об этом с Борисом. Борис только тяжело вздохнул: он тоже должен был либо расстаться с детьми, либо нарушить данное Люде слово, что он поможет жене окончить аспирантуру и, возможно, поможет устроиться ей на кафедру вместе с ним.
Капитолина Ефимовна, устав смотреть на метания молодых родителей, решила эту проблему сама. Однажды утром она сообщила родителям, что забирает девочек с собой, «на свободу, на свежий воздух, подальше от этой нездоровой ситуации и чтобы не угробить детей спертым городским воздухом».
Через неделю Люда и Борис проводили Капитолину Ефимовну с почти годовалыми девочками на вокзал, и после этого Люда сутки проплакала на груди Бориса, ненавидя себя.
Но время шло, и они все привыкли к этой новой ситуации: Люда с чудовищным рвением продолжала учиться в аспирантуре, Борис работал, но как только у них появлялось хоть немного свободного времени, они неслись в Петухово к детям.
Люда и Борис жили в любви, им было хорошо друг с другом. Пусть невозможность быть с детьми и омрачала их счастье, но они друг друга понимали с полуслова и наслаждались каждой минутой, проведенной вместе.
Люда впервые за всю свою жизнь чувствовала себя безоблачно счастливой. Если бы не одно «но»: она постоянно ощущала угрозу, нависшую над всеми ними, как обещанную синоптиками грозу в тягостно-душный летний день.
В один из зимних дней, когда Борис был на работе, в ее дверь постучали. Люда сразу узнала этот стук. На пороге снова стояла бывшая любовница ее мужа – Людмила.
– Говорят, у вас счастливая семья? – спросила женщина, без разрешения присаживаясь на диван. Ее голос был таким спокойным и уверенным, что Люда замерла от ужаса.
– Да, – дрожа, ответила Люда.
– И мой любимый мужчина продолжает жить с вами?
Люда растерянно кивнула.
– И как он вам? – спросила женщина железным голосом.
Люда молчала, опустив голову. Она вдруг испугалась, что эта женщина, явно будучи в крайнем отчаянии, может сделать сейчас все что угодно. У Люды от этой мысли почти подкосились ноги.
Но женщина ничего такого не сделала.
– Вот что я скажу вам, – снова спокойно сказала незваная гостья. – Борис должен вернуться ко мне. Я все еще надеюсь, что он не идиот. А вам я предлагаю уехать из Москвы. В Ленинграде вас возьмут в аспирантуру, я договорюсь, чтобы у вас была хорошо оплачиваемая работа. Например, на кафедре Ленинградского университета. Заметьте, я далека от идеи мести или чего-то подобного. Месть требует много душевных сил, которые я хочу потратить на любовь к МОЕМУ мужчине.
– А если мы… не согласимся с вашим предложением? – еле слышно прошептала Люда.
– Мы? – женщина улыбнулась страшной улыбкой. – Если ВЫ, Люда, не согласитесь с моим предложением, то я не завидую вам, вашим детям и тем более Борису. Лично вы выглядите невинной птичкой, и симпатии любого хорошего человека будут на вашей стороне… Заметьте, я даже не прошу вас уезжать прямо сегодня и разрушать это миленькое любовное гнездышко. Вы можете все обдумать в течение недели, а потом дайте мне знать – вот по этому номеру.
Женщина положила на стол листок бумаги с номером телефона и ушла, осторожно прикрыв за собой дверь.
Люда присела на край дивана и положила руки на колени – ладонь на ладонь: она поняла, что в игру вступили силы, которые ни ей, ни Борису были уже неподвластны.
Они, конечно, продолжили жить как жили, но Люда понимала, что она никак не может повлиять на то, что вот-вот должно было произойти, Борис же по-прежнему надеялся, что угрозы его бывшей – это всего лишь угрозы. Но еще через полгода он понял, что эта женщина слов на ветер не бросает.
Он это понял, когда его вызвали в ОВИР (забавно: он тогда решил, что этот вызов был связан с его предстоящей командировкой в ГДР на конференцию физиков стран социалистического лагеря, поэтому совершенно спокойно отправился туда).
Был уже вечер, и усталый сотрудник ОВИРа, мужчина лет пятидесяти, с вкрадчивым голосом, без всякого вступления сказал ему:
– Борис Аронович, мы давно наблюдаем за вами. И, честно говоря, у меня для вас плохие новости. Вы больше не можете преподавать физику московским студентам: в ваших лекциях полно антисоветчины и откровенного научного вранья…
Борис не верил своим ушам: руки и ноги у него похолодели.
– В прежние времена, – продолжал мужчина, и в его голосе зазвучали металлические нотки, – вас бы расстреляли в два счета за такое, но теперь все стали добрее, поэтому у вас есть два пути. Первый: вы убираетесь из Советского Союза в течение суток…
– Куда… куда… мне убираться? – изумленно произнес Борис. – У меня же… у меня же никого нигде нет.
– Ну, если вы поете с чужого голоса на своих лекциях, то пусть этот самый чужой голос и предоставит вам сцену, где-нибудь у себя…
– А второй вариант? – спросил Борис, не веря, что все это происходит наяву.
– А второй вариант вам понравится еще меньше, – ответил мужчина, – поэтому я даже не вижу смысла о нем сейчас говорить. Ну что? И давайте побыстрее, у меня заканчивается рабочий день.
Мужчина посмотрел на часы, а потом перевел отечески внимательный взгляд на Бориса. И, не дождавшись от него ответа, положил перед ним билет на самолет, в один конец. На билете значилось «Рейс Москва – Вена». А ниже дата вылета. Завтра.
– Так какой у меня второй вариант? – почти по слогам произнес Борис.
Мужчина усмехнулся и почти сочувственно посмотрел Борису прямо в глаза:
– Вас отвезут в специальное медицинское учреждение и засвидетельствуют психическое заболевание, а потом незамедлительно начнут лечить. И по опыту я вам скажу, что после лечения вы будете абсолютно безопасны для окружения, но жизнь ваша будет уже не такая, как раньше. Но… выбирать вам. Мы же не звери.
– А как же моя жена? – еле слышно спросил Борис. – Мои дети?
– За них не беспокойтесь, они ничего плохого не сделали, – ответил мужчина и закрылся от Бориса черной папкой с бумагами.
В тот день Люда Либкинд в последний раз видела своего мужа.
Когда Маня вернулась домой от бабы Капы, она была полна решимости отстоять свое право на личную жизнь. Войдя в квартиру, она сразу направилась в комнату матери.
– Мама, мне нужно с тобой поговорить! – сказала Маня.
– Здравствуй, дочь, – спокойно ответила мать, не отрываясь от чтения книги «Время и вечность», – конечно, поговорим. Поешь там что-нибудь. Я ничего особенного не готовила, но супчик, кажется, еще остался.
Маня поморщилась: мать была умным и интересным человеком, но ее стряпня вызывала у детей желание соблюдать строгую диету. Так что Маня наскоро выпила чаю и вернулась к матери в комнату.
– Как бабушка? – спросила мать, не отрывая взгляда от книги.
– Бабушка хорошо. Она не поняла, зачем ты послала ей лекарства и… меня. И я хочу…
– Вот и чудесно! – ответила мать мирным голосом и перевернула страницу.
– Мам, – твердо сказала Маня.
Мать отложила книгу и внимательно посмотрела на Маню.
– Мама, я хочу тебе сказать, что не позволю тебе вмешиваться в мои личные дела!