– А может быть, ты возьмешь мою веру? – спросила Маня, хитро улыбнувшись.
– А какая у тебя вера? – осторожно спросил Амин.
– Ну-у… – вдруг растерялась Маня, – я, конечно, никогда не была в церкви, но наша вера – православная.
– Это вера твоих матери и отца? – спросил Амин, не сводя глаз с Мани.
– Мама тоже никогда, кажется, не ходила в церковь. Бабушка тоже, кажется, никогда не ходила. Может быть, прабабушка…
– А отец? – вдруг впервые настойчиво спросил Амин. – А как же отец? Какая его вера?
Мане вдруг стало чудовищно неприятно от этого разговора: она словно снова попала в этот стыдный круг вопросов, который так сводил с ума ее и ее сестру; как будто она была виновата в том, что никогда в жизни не видела своего отца и ничего про него не знает!
– Я не знаю отца! Ты понимаешь, я вообще не знаю своего отца! Я не знаю, кто он! Я не знаю, жив ли он! Я не знаю, какой он национальности! Какой веры! Я даже не знаю, есть ли у него совесть, что он бросил нашу мать и двух дочерей!!! Хватит меня спрашивать о нем! Хватит мучить меня! Я же не виновата в этом! Не ви-но-ва-та!!!
Маня оглушительно прокричала эти слова, сжав руки в кулаки, будто собиралась драться с Амином, и зарыдала, и очень быстро ее рыдания перешли в самое настоящее буйство – точно такое же, какое овладело ее матерью, когда она узнала, что Маня встречается с Амином.
Амин сначала оторопел и даже не мог пошевелиться. Это все произошло так неожиданно! Он впервые видел Маню в таком состоянии и впервые услышал о том, что на самом деле Маня ничего не знает о своем отце. Он очень быстро понял, что ею овладела настоящая истерика. Ему стало чудовищно неприятно от того, что он вроде как стал причиной этого, но не спросить об отце и его вере он не мог. Это был его долг. Долг жениха! Но пока он должен был успокоить ее во что бы то ни стало.
Амин сгреб Маню в охапку и крепко прижал к себе. Сначала она как рыба билась в его руках, пытаясь вырваться. Она кричала, что не нужно никакой свадьбы, никакой женитьбы, потому что она обычная безотцовщина и ничего, кроме позора, она в жизнь Амина не принесет. Она кричала, что пусть он ищет нормальную женщину своей веры, а она ничем не может ему помочь! Она кричала это и все пыталась вырваться из его рук, но он ни на мгновение не отпускал ее.
Он вдруг понял, что в этой истерике сейчас вырвалось все напряжение, связанное с отцом; напряжение, которое накопилось в ней за всю жизнь и которое не имело выхода. Пусть ему было очень неприятно, он подумал, что это очень даже хорошо, что это случилось сейчас – и этот взрыв, и то, что узнал, что Маня совсем ничего не знает о своем отце…
Через пару минут, когда у Мани закончились силы, она вдруг замолчала, время от времени тихонько всхлипывая, и обмякла в руках Амина.
Амин осторожно посадил Маню на табуретку, присел перед ней на корточках и, погладив осторожно по щеке, сказал:
– Маша, я люблю тебя. Ничто не помешает мне жениться на тебе. Я ведь просто спросил о вере твоего отца, раз ты предложила перейти в твою веру…
Маша громко всхлипнула и прошептала ему:
– Прости меня, пожалуйста… Я не понимаю, что сейчас случилось со мной… Просто… просто… это было такое напряжение… всю мою жизнь, когда люди спрашивали меня о моих родителях. И мы жили не с мамой, а с бабушкой… И они ни за что не хотели рассказывать нам об отце. Они просто сводили меня с ума этим…
Амин взял ее за руку и отвел в ее комнату и уложил в постель. Потом он принес воды. Маша немного отпила и продолжала рассказывать Амину про свое детство. Про то, как одноклассники смеялись над ними за то, что они были такими бедными, и что у них не была отца, и мать приезжала очень редко. Про то, как соседи называли их «безотцовщиной» и про все те вещи, о которых она столько лет молчала и никому никогда не могла пожаловаться на то, как жизнь несправедливо с ними обошлась.
Амин сидел рядом с ней и вытирал ее слезы, слушая эту нестерпимо печальную историю и сравнивая ее с историей своей семьи, в которой мать была невероятно доброй и заботливой ко всем детям, и такой любящей и нежной к мужу. Он думал о том, что не мог бы даже представить себе такую ситуацию, в которой отец, будучи живым и здоровым, мог бы оставить жену и детей навсегда. Даже во время обстрелов и бомбежек отец делал так, что семье ничего не угрожало, потому что он все время предвидел опасность и, как мог, оберегал всю семью. А когда вся семья была вымотана войной, он просто организовал их отъезд в Европу, в безопасное место. И хоть ему было так трудно, он, будучи уважаемым успешным врачом с прекрасной частной практикой, взрослым человеком, подтвердил свой диплом в Германии, хотя один Аллах знал, чего ему это стоило.
Но Амин ничего этого Мане не сказал. Он понимал, что скорее всего с Машиным отцом случилось что-то настолько страшное… Что-то настолько сильно грозило семье, что для ее блага он был вынужден семью оставить. Да-да, скорее всего было именно так…
И Амин продолжал слушать свою невесту.
Время от времени и на глазах Амина показывались слезы, которых он не прятал от Мани, потому что он понимал, что все, что ей было нужно сейчас, – это быть с ней рядом, любить ее всем сердцем и возвращать ей веру в мужской мир и веру в людей.
В какой-то момент Маня замолчала, потому что у нее уже совсем не было сил. Амин накрыл ее одеялом, как ребенка, еще раз поцеловал ее в щеку и сказал:
– Маша, я люблю тебя, и я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты станешь моей женой, примешь мою веру и ощутишь твердую почву под ногами. Я даю тебе слово. Слово мужчины. До завтра, милая Маша.
Маня кивнула ему и услышала, как за ним тихонько закрылась входная дверь. Она улыбнулась – светло и нежно – и моментально уснула.
Наутро Маня проснулась со странным чувством. Во-первых, ей было стыдно за то, что произошло с ней накануне. Такая истерика была у нее впервые, да еще и на глазах Амина и к тому же после его вопроса об отце…
Конечно, Амин повел себя как джентльмен: успокоил ее, уложил, сделал так, чтобы она вчера не чувствовала себя неловко… Но сегодня ей было так неловко, что нельзя и описать. Во-вторых, к этому стыду примешалось ожидание разговора с матерью, ведь нельзя уже было замалчивать то, что Амин сделал ей предложение. У Мани, правда, мелькнула мысль, что можно было бы сначала пожениться, а потом сказать об этом матери: так было бы надежней. Но… Амин сто раз сказал, что по их обычаям нужно благословение родителей на брак.
Маня встала с постели, умылась и поехала на работу, чтобы там до вечера ни о чем не думать. К тому же они еще позавчера договорились с Амином, что он сегодня будет собираться в дорогу и останется в общежитии, и они не смогут встретиться.
Вечером, когда Маня вернулась с работы, мать и Варя уже были дома. Они, как обычно, сидели в своих комнатах и занимались своими делами.
Маня наскоро перекусила, зашла в ванную, почему-то вымыла руки и поглядела на себя в зеркало. Как ей показалось, из зеркала на нее смотрела взрослая женщина, которая вполне может решать свою судьбу так, как ей захочется.
Она глубоко вдохнула, потом выдохнула и решительными шагами направилась в комнату матери.
Мать сидела за письменным столом и что-то чертила на бумаге простым карандашом: то ли графы таблицы, то ли еще что-то. Маня не поняла, что именно.
– Я хочу поговорить с тобой, мама, – официальным голосом сказала Маня.
Мама повернулась к ней.
– Амин вчера сделал мне предложение, и я собираюсь выйти за него замуж. Хочешь ты этого или нет.
Мама продолжала внимательно смотреть на Маню, и Мане даже показалось, что мама или не расслышала, или не поняла, что именно говорит ей дочь.
– Мама… – Голос Мани дрожал.
Мать, ничего не ответив, отвернулась от дочери и продолжила что-то чертить в тетради.
– Мама, мне не нравится то, как ты себя сейчас ведешь! – воскликнула Маня. – Я тебе говорю о том, что выхожу замуж и, возможно, уеду жить в другую страну. Хотя бы поэтому ты должна мне что-то ответить.
– Так ты у меня ничего не спросила, – спокойно ответила мать. – Что же я должна тебе ответить?
– Я… я… спросила, – уже совсем запинаясь, проговорила дочь.
– Доченька, ты повтори свой вопрос, потому что я, похоже, его пропустила, – отозвалась мать неожиданно мягким голосом.
– Я… я выхожу замуж и хочу спросить… рада ли ты?
– Я рада. Это все, что ты хотела спросить?
– Нет… Да… Я… я… хотела спросить, не против ли ты? – выдавила из себя Маня, вдруг вспомнив слова Амина о родительском благословении.
– Против, – спокойно, но твердо ответила Людмила Казаринова.
Маню бросило в жар.
– Мне все равно, против ты или нет – я все равно выйду за него!
– Я так и поняла, поэтому не понимаю, почему ты так настаиваешь на нашем разговоре и на моем разрешении. Ты взрослый, совершеннолетний человек. Ты можешь поступать как захочешь. Я же это тебе уже говорила. И вообще, Маша, я немного занята сейчас: мне нужно доделать таблицу. Это важно для моей работы. Мы можем поговорить, например, завтра, когда ты будешь более вменяемой и способной на разговор.
– Завтра я не могу. Амин послезавтра улетает к семье, и завтра я буду с ним! – ответила Маня.
– Значит, поговорим послезавтра. У нас полно времени. Хорошо?
– Хорошо, – тихо ответила Маня и вышла.
Она заглянула в комнату к сестре.
– Варь, – тихонько позвала Маня.
– Я все слышала, – полушепотом ответила Варя, – я подслушивала под дверью. Знаешь, я тебя поздравляю, конечно. Твой Амин – хороший парень. Кажется… И классно, наверное, получить предложение выйти замуж. Но… мама сказала мне, что ты будешь с ним вместе только через ее труп…
– Так и сказала? – шепотом спросила Маня.
– Да. И ужасней всего, что она такими словами обычно не разбрасывается.
– Да-а, – протянула Маня, чувствуя ледяной холод, который полз по всему ее телу. – Валечка ее даже видела в их общаге, она там что-то у комендантши выясняла.