– Хорошо, – всхлипнула Маня, у которой уже не было сил из-за стольких событий этого дня и которая заметила, что Максим впервые произнес это ласковое слово «Машенька», которого не говорил ей никогда раньше.
Но, войдя в дом, Маня прежде всего захотела проведать детей: ведь сегодня у них появился еще один дедушка – как еще одна стена, еще одна опора!
На цыпочках она вошла в детскую. Мальчики давно спали. Их няня сидела между их кроватками и читала какую-то книгу, неслышно переворачивая страницы.
Знаком Маня дала понять няне, что та может идти отдыхать, и некоторое время сама сидела с сыновьями. Ее рыжики сопели во сне и были такими невинными и безмятежными, что Маша снова расплакалась из-за всего, что произошло за этот длинный, удивительный день.
На часах было уже около одиннадцати вечера. Маня обычно ложилась около десяти, потому что после того, как дети засыпали, у нее не хватало сил на что-то еще. Но сегодня, несмотря на ужасную усталость, она совсем не могла спать. Ей хотелось во что бы то ни стало поделиться этой новостью с матерью и сестрой. Однако матери она решила не звонить, ведь так уже бывало не раз: на любые вопросы об отце мать никакого ответа не давала. К тому же Маня подумала, что мама каким-нибудь своим ироничным словом разрушит это Манино хрупкое состояние счастья и надежности от обретения отца, пусть пока такого далекого и существующего только на обложке хорошо изданного справочника. И она тогда решила позвонить сестре Варе.
Варя на тот момент уже не жила с матерью. У нее был жених-испанец Роберто, с которым Варя познакомилась сто лет назад и которого Варя успешно скрывала от матери, сделав выводы после истории с неудавшейся Маниной помолвкой с Амином. Теперь они вместе с Роберто снимали комнату на окраине Москвы, в скором времени собираясь пожениться. Благо мать решила не лезть больше в дела дочерей и не мешать им обустраивать их личные жизни так, как они пожелают.
– Варь, послушай, тут такое дело, – начала Маня, забыв поздороваться и спросить сестру о ее делах.
– Валяй, – добродушно ответила Варя.
– В это сложно поверить… И, наверное, нужно было мне приехать к тебе и не по телефону.
– Не томи, – попросила Варя, – а то завтра нам рано вставать. У Роберто завтра там кто-то что-то на кафедре такое будет рассказывать!
– Варя! Наш отец нашелся! – выпалила Маня. – Он в Израиле! В Хайфе! Профессор-физик в университете!!!
– Знаю, – совершенно спокойно ответила Варя, – он уже давно нашелся.
– Что?! – моментально вскипела Маня. – Давно нашелся, и ты ничего мне не сказала?!
– Слушай, Мань, – миролюбивым тоном начала Варя, – там есть обстоятельства, с которыми непонятно, что делать.
– Какие обстоятельства?
– Мама давно рассказала мне, что он в Израиле. И Киря знает. Мы с ним только решили тебе попозже рассказать, а то ты впечатлительная у нас, да к тому же то беременная двойней, то кормящая двойню… И вообще… Понимаешь, у него жена молодая и сын маленький еще. И он спокойно занимается своей работой. У него должна быть хорошая анкета, а тут получается, двое брошенных детей и еще более брошенная жена, а в Израиле – культ семьи… Мы вроде как подвести его можем… Своим наличием… – к концу этой фразы голос Вари дрогнул. – Да и вообще…
– Я прочитала о нем в справочнике: он женат и у него ВСЕГО один сын, – глухо сказала Маня, поняв за одно мгновение, что Варя тоже растерянна и не понимает, как ей с этим быть. – Понимаешь, он всем говорит, что всего один сын! А мы?! МЫ?!
– Вот потому мы тебе и не сказали пока…
– А Киря что говорит? – спросила Маня.
– А Киря сказал нам с тобой летом к нему приезжать, ему пока не вырваться в Москву, да и не любит он Москву, ты ж знаешь.
– Ва-арь, – жалобно протянула Маня, – скажи мне, а почему НА САМОМ ДЕЛЕ ты не хочешь позвонить отцу или поехать к нему?
Варя в трубке замолчала, а потом тяжело вздохнула:
– А я представила, что я позвоню папе, которого мне всю жизнь не хватало как воздуха, а он… а он… ответит мне таким холодным… таким официальным тоном: «Простите, а кто это говорит?» И я боюсь, что я не выдержу такого холодного голоса.
И Варя еле слышно заплакала. И Маня следом за сестрой зашмыгала носом. Но уже через минуту Варя выкрикнула в трубку голосом, состоявшим сразу из слез и смеха:
– Господи! Индийское кино какое-то! – и, сделав голос, как в индийских фильмах, с деланым отчаянием воскликнула: – Отец! Это ты? Отец! У нас такая же родинка, как у тебя! Обними меня!
И обе сестры, еще всхлипывая и заливаясь слезами, захохотали.
И позже, положив трубку, Маня упала на кровать и моментально заснула, улыбаясь от огромной, невыразимой любви к своей сестре Варе, к своему мудрому названому брату Кире, и к бабушке, и к маме, и к своим детям, и к далекому незнакомцу отцу, да и ко всей этой странной, но прекрасной жизни.
Из-за всей этой истории с отцом проблемы с Максимом для Мани отошли на задний план. К тому же она была бесконечно ему благодарна за то, что он нашел ее отца: он был уже не таким равнодушным, каким казался ей в последнее время. Да и сыновья – Лев и Марк – начали ходить и говорить, у них резались зубы, и из-за их смеха, плача, крика, рычания в доме никогда не бывало тишины, и ни у кого не было даже возможности думать еще о чем-то, кроме детей.
Оба мальчика имели властный и решительный характер, они дрались между собой за внимание матери, делили между собой отца в редкие минуты, когда он бывал с ними. Няни менялись одна за другой, потому что не в силах были обуздать детей. Но их новая няня, Марина, жизнерадостная девушка, только-только окончившая педагогическое училище и обожавшая свою работу, задержалась в семье. Она быстро нашла общий язык с детьми: она умела и развеселить их, и успокоить, и накормить, и переодеть. А еще Маня полюбила разговаривать с Мариной, потому что Марина была наблюдательной и очень разумной для своих двадцати лет. По просьбе Мани Марина стала жить в доме постоянно, а та была не против – ей нравились и дом, и дети, и Маня, и ее сестра Варя.
Она стала для Мани настоящим спасением, потому что, как только Маня закончила с ремонтами в доме, Максим распорядился строить во дворе беседку. Так что Маня чувствовала себя самым настоящим прорабом. Но сейчас Маня относилась к своим хлопотам вполне спокойно и даже с юмором, и тому было объяснение. Она, Варя и Киря решили встретиться этим летом в Петухове у бабушки. Встретиться и решить, написать ли отцу, да и вообще. Они все ужасно соскучились друг по другу.
Поездка была назначена на август. Маня решила взять с собой детей и их няню, Марину. К тому же Маня решила, что будет неплохо, если баба Капа повидает правнуков и внучек, да и Леве с Марком не мешало бы побыть на природе и увидеть сибирские леса, Большую Реку, необозримые дали и все то, по чему Маня и Варя так сильно скучали последние годы.
Киря с нетерпением ждал Маню, Варю, Леву и Марка. Ему хотелось, чтобы его названые сестры увидели, каких успехов он достиг за то долгое время, прошедшее с их последней встречи. Он умудрился за все эти годы ни разу в столице не побывать, потому что ненавидел Москву заочно, от всей души.
На дворе стоял две тысячи второй год, и к своим двадцати пяти годам Кирилл успел многое. После школы он отучился в техникуме, полностью овладел искусством укрощать всю сельскохозяйственную технику, отработал в колхозе и в совхозе, пока те существовали, и вот теперь неожиданно для всех стал совладельцем огромной фермы, и у него даже начали водиться деньги, которых в Петухове никто не видывал раньше.
Но этому предшествовало одно очень важное событие, без которого никакого успеха, возможно, не получилось бы.
В тот самый год, когда Маня и Варя уехали в Москву, к матери, и он остался совсем один, он не на шутку затосковал. Конечно, у него были свои дела, увлечения, мечты, но когда дом опустел, то он вдруг понял, какую важную часть Маня и Варя составляли в его жизни.
Баба Капа тоже затосковала, осунулась, еще больше постарела. Так что в тот самый год Киря и решил, что пора сделать то, что он так давно собирался да не решался сделать: разыскать своих родителей. Все, что он знал о них, так это то, что они, оставив его, когда-то уехали в Магадан на заработки. Долго не возвращались, и его бабушка Зинаида растила его, пока не умерла. После он стал жить с Маней, Варей и бабой Капой.
Все эти годы он мечтал разыскать родителей, но сначала боялся обидеть этим бабу Капу, которая воспитывала его как родного; потом он как огня боялся встречи с родителями – людьми, которые бросили его на произвол судьбы. Обида на родителей, словно обширный ожог, саднила, и он понял, что пришла пора положить этому конец.
Однажды он посадил перед собой бабу Капу и, опустив глаза долу, спросил тихо:
– Баба Капа, прости меня, но я не могу не спросить о… я просто должен тебя спросить… я понимаю, что могу тебя обидеть, но ничего не могу с собой…
Недослушав, баба Капа тяжело вздохнула и, ничего не отвечая, подошла к своей заветной шкатулке с документами и достала оттуда сложенный вдвое листочек. Она протянула этот листочек Кире и еще раз вздохнула.
Вспотевшими, вмиг оледеневшими руками Киря развернул этот листочек и увидел магаданский адрес и номер телефона своих родителей.
Он бросился к бабе Капе и порывисто обнял ее. Потом моментально отстранился и взглянул ей в лицо: в глазах бабы Капы стояли слезы.
– Ну что ты, не плачь! – мягко сказал Киря. – Ты что, думаешь, что я уеду на Север? Я не уеду! Я просто хочу повидаться с ними, потому что… потому что…
Но Киря не смог договорить, он заплакал. Громко, в голос, как маленький потерявшийся ребенок…
Тот день он запомнил навсегда: и то, как баба Капа протянула ему этот листок, и то, как он весь вечер плакал, сидя на реке, пытаясь в глубине своей души найти прощение для родителей, бросивших его когда-то навсегда… И то, как, не найдя этого прощения, он побрел в маленькую церковь, не так давно выстроенную на краю Петухова…