– Пойдем, конечно! У меня как раз матери сегодня не будет дома.
– Ты живешь с матерью? – недовольно уточнила Маня, заметив его нос – довольно крупный для такого лица, как у него.
– Да, – вздохнув, ответил Саша. – Я преподаватель математики, – и добавил: – Я вроде бы не дурак, но я пока так и не придумал, под каким предлогом можно съехать от матери. Потому что она и слышать об этом не хочет. У нас ведь нормальная еврейская семья. С нормальными нездоровыми отношениями, – сказав это, Саша грустно улыбнулся и смешно пожал плечами.
Маня никогда раньше не задумывалась о еврейских семьях. Хотя она, конечно, что-то слышала о матерях, которые не могут отпустить своих сыновей, даже если они уже немолодые. И однажды она даже собиралась хорошенько обдумать эту тему, ведь у нее было два сына. Но потом она решила, что они еще очень маленькие, и лучше она подумает об этом попозже.
Она кивнула Саше:
– Да, пойдем домой, – и тут же исправила сама себя: – К тебе домой.
Саша заметил эту Манину оговорку, с нежностью посмотрел на нее и, крепко сжав ее руку, ответил:
– Пойдем. Тут недалеко.
Саша жил и в самом деле недалеко от метро, в старой пятиэтажке. На грязно-сером фасаде кое-где виднелась старая плитка, которая в основном осыпалась. И дом выглядел как старик с выпавшими зубами.
Они поднялись по лестнице на третий этаж. Запах в подъезде был чудовищный. А когда Саша открыл дверь, обитую каким-то древним, с торчащими отовсюду пасмами дерматином, то взору Мани предстала совсем печальная картина.
Квартира была мрачная и старая. Обои, которые когда-то были желтыми, кое-где оторвались и даже свисали длинными хвостами. В квартире пахло тем же коктейлем из запахов, которым пахла Сашина куртка, – нафталин, что-то старое и дешевый стиральный порошок.
– Мы скоро будем делать ремонт, – смущенным голосом сказал Саша.
Маня кивнула и прямо сейчас пожалела, что пришла сюда. Но Саша снова сжал ее ладонь своей рукой, а потом помог ей снять легкую светлую норковую шубку – подарок мужа на день рождения.
– Пойдем ко мне в комнату, – шепнул ей Саша и за руку повел в недра квартиры по старому скрипучему паркету.
Они вошли в крошечную узкую комнату, всю площадь которой занимала кровать. Кровать была кое-как застелена каким-то старинным покрывалом, похожим на ковер.
Они сели на эту кровать и повернулись лицом друг к другу.
– Ты знаешь, я замужняя женщина, – сказала Маня Саше, не мигая, глядя в его огромные черные глаза.
– Зачем ты мне это говоришь? – спросил он.
– Я хочу, чтобы ты это знал, – ответила Маня. – Не хочу тебя обманывать.
– Хорошо, я буду это знать, – спокойно ответил Саша.
Сидеть на этой кровати было неудобно. Старые пружины пели от малейшего движения двух человек, и какая-то из распрямленных пружин выпирала наружу.
– Как ты здесь спишь? – сменила тему Маня. – Здесь же пружины могут сломать тебе спину!
– Ты не думай, я не знакомлюсь ежедневно с женщинами на сайте, – сказал Саша. – Я это сделал сегодня в первый раз. Сам не знаю, почему сделал. Наверное, так устал быть один по вечерам. А ты почему написала на этот сайт? С мужем всё не очень, да?
Маня вздрогнула.
– Скажи мне, – сказал Саша, – будет легче.
– Он хороший человек, – опустив глаза, еле слышно проговорила Маша, – мне кажется, мы просто не подходим друг другу.
Маня заметила, что Саша как-то странно хмыкнул в ответ на ее признание.
– Я верю тебе. – Саша вновь взял Манину ладошку в свою руку. – Я очень даже тебе верю. И знаешь, давай не будем говорить об этом. Мы ведь сегодня не для этого встретились, да? И вообще, пусть у нас сегодня не будет никакой истории. Но я тебе скажу, чтобы ты меня не боялась: я преподаватель, и мне только исполнилось тридцать. Я обычный одинокий мужчина маленького роста, с большим самомнением. В общем, классика. А сегодня такой холодный снежный день. И мне просто захотелось тепла.
Она внимательно пригляделась к нему и увидела только сейчас, что его губы – очень обветренные, немного потрескавшиеся, темно-красные. Саша был неаккуратно побрит – кое-где торчали островки щетины разной длины.
Мане вдруг стала неприятна мысль о том, что он в любой момент может ее поцеловать.
Саша словно прочитал ее мысли и сказал ей:
– Я не собираюсь вот так сразу впиваться в твои губы, хотя мне этого хочется больше всего на свете. Я хочу тебя обнять. Можно?
Маша кивнула в ответ. И Саша бережно, как будто Маша была из тонкого стекла, или даже нет, как будто она была из бумаги, обнял ее.
И Маня почувствовала его тепло. Ей всего на секундочку, крохотную секундочку, вспомнился Амин и его жаркие объятия, но ей удалось быстро прогнать Амина из головы и сосредоточиться на этом тепле. Ведь сегодня она именно за ним и пришла.
Так и началась эта их история, в которой Маня грелась, а Саша был влюблен в нее, как ни в кого в его жизни.
Саше очень быстро стало казаться, что Маня у него была всегда. В часы их близости она была бесподобной: она была для него и волной, и чайкой, и русалкой, и редким экзотическим цветком. В минуты наслаждения она мелодично стонала. Голос ее понижался до какой-то запредельной ноты, потом взвивался вверх и снова падал вниз. Горячее тело женщины, так быстро ставшей ему близкой и незаменимой, было настоящей стихией: оно то сворачивалось котенком у него на руках, то властно заключало его в кольцо, то легким ветерком касалось его кожи. В минуты отдыха Маня вставала на цыпочки, дотягивалась до высоко расположенной полочки с сигаретами (эту полочку Саша прибил над своей кроватью специально для нее), и в этот момент она становилась похожей на виолончель: тончайшая талия, округлые бедра, струны вен на подколенной впадинке… Саша не выдерживал: он целовал струны и замирал – и мир останавливался, и время переставало существовать. Маня садилась рядом, закуривала тонкую сигарету и рассказывала о своих детях.
Саша покорно слушал и, казалось, был даже не против, если бы эти дети носились вокруг него, спорили, дрались и мирились, и засыпали – голова к голове – где-то поблизости от него.
Эта женщина была нежной и простой. Но самое главное, она разрушила его мучительную тишину. Этого Саше было вполне достаточно. На первое время.
Еще ему казалось, что Маня все-таки любила своего мужа, хоть она и утверждала, что они живут вместе по какому-то недоразумению. Она упоенно рассказывала о его блестящей карьере, о его привычках… И, несмотря на это, Маня почему-то хотела уйти от мужа. Но, бросая даже мимолетный взгляд на своих малышей, на дом, созданный ее, Маниными, руками, она понимала, что не в состоянии бросить это все.
Однажды она рассказала Саше, что она ходила к самому дорогому, модному психоаналитику и, утопая в удобном кожаном кресле, вытирала слезы ароматизированным носовым платком и рассказывала о неудавшемся браке.
Аналитик морщил лоб и советовал стать разнузданной в постели. Такой разнузданной, чтобы муж забыл обо всем на свете. Но у Мани разнузданно не получалось. Просто потому, что муж с ней не спал. Все, на что ее муж был способен, – это детские ласки: перед сном муж гладил ее по голове, как дочку, как маленького котенка, и не видел в ней разнузданную жрицу любви. А она моментально засыпала после целого дня домашних хлопот и детских визгов.
Саша видел, что с ним у Мани было все по-другому. С ним она чувствовала себя целомудренной и распущенной, мудрой и непосредственной. С ним она примерила на себя все роли, которые всегда хотела примерить. И Саша был рад, что именно он выполнил эту роль – сделать ее женщиной, сделать ее свободной, сделать ее счастливой. И пусть он всегда говорил Мане, что хочет одного – чтобы она только была с ним счастлива, все же втайне он надеялся на то, что Маня однажды оценит его по-настоящему. И… выйдет за него, за Сашу, замуж.
Маня же хоть и купалась во всем этом блаженстве два раза в неделю в течение целых шести месяцев, не считала их связь чем-то долговременным. Более того, со временем в разговорах с Сашей она вдруг стала ловить себя на никогда ранее не испытанном желании говорить ему жестокие, колкие слова. Ощутив власть над ним, она невольно то и дело эту власть испытывала на прочность. Каждый раз, упоминая мужа, Маня видела, как Саше больно это слышать, но она продолжала говорить с ним о муже и порой даже о том, как ей хочется вернуть в свою жизнь сладкие супружеские моменты. Она вполне осознавала то, что делает, но искушение отомстить всем мужчинам, которые когда-либо в жизни обидели ее, брало верх.
Саша это терпел. Если мог, он пытался переключить разговор на другие темы. Но ему даже не приходило в голову прекратить из-за этого отношения с Маней. Он хорошо помнил, что та тошнотворная тишина, из-за которой порой ему хотелось покончить с собой, гораздо страшнее неприятных слов, сказанных любимой женщиной.
Месяц за месяцем Маня купалась в Сашиной нежности. Он стал умелым любовником, к тому же без памяти влюбленным в нее. Но настал день, когда Маня вдруг подумала, что Саша постепенно становится неприятным ей, потому что она стала ощущать его слабость, заключавшуюся в его позволении Мане издеваться над ним – то по одному, то по другому поводу. Он позволял ей день за днем растаптывать его гордость, его самолюбие злыми несправедливыми замечаниями. То и дело Маня в разговорах с Сашей осуждала его за то, что он по-прежнему жил с матерью и их встречи происходили только тогда, когда его мать ходила в гости к приятельнице и внукам – детям старшей Сашиной сестры. Порой Маня упрекала Сашу за то, что он так мало зарабатывает, из-за чего совершенно ничего не может себе позволить: ни сводить Маню в ресторан, ни купить ей хороший подарок. Она несколько раз даже нашла ему работу – в банке, через своих знакомых, где у него могла бы быть «приличная» зарплата, но Саша не хотел и слышать о том, чтобы бросить работу в университете. Он надеялся, что его любовь и нежность с успехом заменяют Мане деньги, но Маня раз за разом давала ему понять, что это не так. К тому же Маня стала ловить себя на мысли, что она бесконечно сравнивает Сашу со своим мужем, и Саша в этом сравнении бесконечно проигрывает.