Мать рассказала ей почти все: и о его бывшей любовнице Людмиле, и о ее угрозах, и о том, что Борис уехал однажды совершенно внезапно и до самого восемьдесят девятого года от него не было никаких известий. И еще она рассказала ей о том самом звонке и о том, как она жалела, что так холодно поговорила с ним и не дала ему объясниться.
– Что я могла поделать с собой? – сказала мать, сидя в сумерках, заполонивших комнату. – Я была так обижена на него… А в итоге оставила вас без отца.
– Мам, – прошептала Маня, – а если бы он позвонил сейчас и предложил бы тебе встретиться с ним, ты бы согласилась на эту встречу?
– Наверное, я должна уверенно сказать тебе, что согласилась бы… Но… я не уверена в том, что мне хочется возвращаться назад, в те страшные годы после его отъезда, когда я чего только не передумала. Да, конечно, обстоятельства были тяжелыми, но он словно сбежал от меня, от нас, словно не выдержал той ответственности, которую осмелился взять на себя… Но все же тогда, в восемьдесят девятом, когда он позвонил мне, я должна была выслушать его.
– То есть ты бы не встретилась с ним? – повторила Маня свой вопрос.
– Не знаю, Машенька, не знаю, – так же тихо ответила ей Людмила. – Я, наверное, не решилась бы. Испугалась.
– И я боюсь встретиться с ним, и Варя тоже… Мы не знаем, что говорить ему, что писать…
– Мы так оба виноваты перед вами! – проговорила мать. – И все же самое главное, что я поняла, – это то, что нам только кажется, что мы сами выстраиваем свою жизнь. В то время как жизнь – это то, что с нами происходит помимо нашей воли, по воле…
– Мам, мне сейчас так хорошо с тобой, – прошептала Маня, – мне никогда не было так хорошо с тобой, как сейчас. Не вини себя ни в чем, ладно? А папа… Папа у нас есть. Знаешь, я сейчас его почему-то очень хорошо себе представляю. Он добрый был с тобой? Ласковый?
Людмила улыбнулась и ответила:
– Да. Он очень ласковый.
В комнате царила темнота, Манина голова так и лежала на коленях у матери, а мать так и гладила ее нежно по волосам.
– Мама, а можно, я кое о чем тебя попрошу? – спросила Маня.
– Проси, Машенька.
– Купи мне куклу, а?
– Господи, какую куклу? – изумилась Людмила.
– Я в детстве очень хотела куклу, которая открывала и закрывала глаза. Я мечтала о том, что однажды ты мне купишь такую куклу, а я буду сама шить ей одежки и буду делать ей мебель из картона… Но ты мне тогда не подарила ее… Я не обижалась, я просто ждала и надеялась. Потом, когда я была беременной, я сначала думала, что жду дочку, и думала, что куплю ей куклу такую, какая мне нравилась. А потом родились мальчишки! А теперь я хочу… знаешь… такие куклы в нарядных платьях, с красивыми фарфоровыми головами. Купи мне такую!
Маня встала, включила свет и, щурясь с непривычки, стала вглядываться в материно лицо. Мане сейчас казалось, что ей снова пять лет и мама приехала к ней в Петухово ненадолго, и Маня просит у нее игрушку.
И Манино лицо показалось матери вдруг таким детским, таким трогательным, таким смешным, что Людмила рассмеялась и сказала:
– Хорошо! Конечно! Я куплю тебе куклу!
Она обняла дочь и засобиралась домой. И еще раз, целуя дочь на прощание, она в очередной раз промолчала о том, что зятя никогда нет дома – ни днем, ни ночью; и еще она промолчала о том, что видит, насколько дочь несчастлива в своем замужестве, и о том, что она знает, что Маня уже довольно давно тайно встречается с кем-то во вторникам и пятницам, с семнадцати до девятнадцати, продолжая эту печальную семейную традицию – не быть счастливой… Но это были тяжелые мысли, и она, Людмила, была в этом отчасти виновата, и по этой причине она считала себя преступницей.
К концу сентября Маня и Максим приняли решение отдать детей в хороший частный детский сад, который находился здесь же, в их коттеджном поселке. Садик очень нравился всем местным состоятельным мамам, о чем они с удовольствием говорили между собой на детской площадке. В этом садике были разновозрастные группы, для того чтобы старшие могли заботиться о младших. И всем это очень нравилось.
И когда Маня и Максим объявили детям, что они скоро пойдут в детский сад, то Марик и Лёва пришли от этой идеи в восторг. Им как раз исполнилось четыре и просто не терпелось проводить свои дни в компании таких же, как они, веселых, общительных и любознательных детей.
В первый день, когда Маня отвела детей в сад, она поехала в город, в универмаг. И там, в универмаге, она вдруг увидела, что навстречу ей идет женщина, которая по какой-то причине вдруг привлекла ее внимание. Почему-то Маню это взволновало: по пути домой Маня без конца силилась вспомнить, откуда она знает эту женщину. И как только она вошла в свой дом, то поняла, что она совершенно точно видела эту женщину раньше. Давно. Очень давно. Так давно, что если бы у Мани не было прекрасной памяти на лица, она в жизни бы ее не вспомнила. Они совершенно точно встречались! При каких-то совершенно особенных, волнующих Манину память обстоятельствах. Однако как Маня ни старалась, она так и не вспомнила, кто это.
Манина жизнь была полна хлопотами, потому что Максим просто завалил ее домашними поручениями, и Маня на некоторое время забыла об этой истории со знакомым женским лицом. Но ответ на свой вопрос она получила довольно скоро.
Это было в начале октября две тысячи четвертого года. Максим попросил Маню срочно приехать и привезти ему из дома кое-какие документы.
Когда Маня вошла в приемную, она увидела… ту самую женщину, лицо которой казалось ей таким знакомым. Она поздоровалась с ней, женщина ответила ей приветливо, но под первым же предлогом почти убежала из приемной. Однако Маня успела заметить, что эта женщина беременна, причем уже на довольно большом сроке.
– Кто это такая? – почему-то очень волнуясь, спросила она Максима, когда тот вышел к ней в приемную.
– Как кто? – как ни в чем не бывало ответил Максим. – Это та самая девушка, которая пришла на смену тебе. Уже очень давно. Ты должна была ее видеть.
– Не могу вспомнить, видела ли я ее, – ответила Маня, ощущая нарастающую дрожь в теле. – Ты ведь говорил, что мне больше нет необходимости приезжать к тебе в офис, потому что я должна заниматься собой, домом и детьми. И что ты нашел мне прекрасную замену. И как ее зовут?
– Дарья, – коротко ответил Максим и, не отрываясь глядя в документы, которые привезла ему Маня, добавил: – Езжай домой, у меня много работы.
– А когда ты придешь домой? – вдруг спросила Маня, удивившись истеричной нотке в своем голосе, с которой сейчас она ничего не могла сделать. – Когда – ты – придешь – домой?!
– Держи себя в руках, Маша, – сдержанно ответил Максим, исчезая в недрах своего кабинета, и уже оттуда добавил: – Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда у тебя такой требовательный тон.
Но Маня вдруг впервые ослушалась мужа: она широко распахнула дверь в кабинет Максима и задала ему тот же самый вопрос точно тем же самым тоном. И звучало это так угрожающе, что Максим оторвал свой взгляд от бумаг и ответил так, словно он был врачом, а Маня – психически больным человеком:
– Все хорошо. Тебе нужно отдохнуть. Езжай домой, а я приеду как только смогу. Договорились?
Маня перевела дух. Она сама не понимала, как так всегда получалось, что Максим имел над ней такую власть: она подчинялась ему всякий раз, даже против своей воли. Она опустила голову, еще пару секунд помялась в открытых дверях, а потом отступила и вышла в коридор.
Вдруг, оказавшись в коридоре, в том самом коридоре, в котором она пóтом и кровью завоевала когда-то доверие Максима, в том самом коридоре, где она была полновластной королевой – правой рукой короля, Маня вдруг словно обезумела.
От небывалого гнева она почувствовала жар во всем теле, на несколько секунд она перестала понимать, где и почему она находится. Она, не помня себя, понеслась по коридору, каким-то животным чутьем нашла выход из здания и, чудом никого не встретив из бывших коллег, как пробка из бутылки вылетела на парковку, села в машину и с божьей помощью всего за двадцать минут, на бешеной скорости, домчалась до дома. Там она вышла и, сделав пару шагов, поняла, что до сих пор почти задыхается от гнева. От гнева, причина которого ей была непонятна.
Она прошлась, нет, почти пробежала по участку вокруг дома, потом заскочила в дом, легла на диван в гостиной, но, полежав всего несколько минут, поняла, что не может ни сидеть, ни стоять или лежать на месте; она поняла, что ей надо срочно что-то делать. Чтобы убежать от самой себя, потому что эти беспокойство и гнев, которые захватили ее на бывшей ее работе, были какого-то страшного, животного происхождения. Она бросила взгляд на настенные часы и решила, что если она сейчас останется одна, то сойдет с ума, поэтому она моментально собралась и рванула в садик, чтобы забрать детей.
Она увидела Марика и Леву гуляющими на детской площадке, и, как только они подбежали к матери, Маня внезапно вспомнила, откуда она знает эту женщину. Это была та самая Дарья, с которой она видела Максима девять лет назад на Кутузовском проспекте. Он тогда поссорился с ней и не смог открыть пачку сигарет, а Маня помогла ему… Та самая Дарья, о юной страстной любви к которой по неосторожности рассказала Мане однажды мать Максима… Та самая Дарья, которая заменила Маню на работе. И может быть, даже… и в жизни, и в постели…
Маня не помнила, как прошел этот вечер, потому что весь вечер она видела перед собой эту хорошенькую испуганную женщину.
Максим вернулся домой очень поздно. Как ни в чем не бывало он поцеловал детей и подошел к Мане, чтобы тоже ее поцеловать.
– Максим, – еле слышно проговорила Маня, отстраняясь от поцелуя, – я видела, что эта Дарья – беременная. Скажи мне, скажи… Она ведь не от тебя ждет ребенка? Умоляю, скажи мне! Мне очень нужно знать!
– От меня, – спокойно ответил Максим и, не желая продолжать эту тему, добавил: – А что у нас на ужин?