– Ничего, – шепнула Маня.
– Как это ничего? – поднял брови Максим, как будто они только что обсуждали какую-то незначительную бытовую тему. – У нас есть повар, которого можно пригласить, если тебе лень готовить. У нас полный холодильник продуктов, из которых можешь готовить ты. В чем дело, Маша?
– Максим, – еле слышно проговорила Маня, – ты… ты… как планируешь жить дальше? Ты уйдешь к ней, к твоей другой семье, или ты хочешь жить здесь, с нами? Или… или… – Тут Манин голос сорвался на крик: – Или ты поселишь нас всех в одном доме и будешь держать тут как в гареме?! А?! Отвечай мне!!! Отвечай, подлый, подлый… ты не человек… Ты робот!!! Ты железный!!! У тебя нет сердца!!! Ты сводишь меня с ума!! Я уже почти сошла с ума!!! Что ты планируешь делать??? С нами всеми???
Максим уткнулся в Манино лицо стальным взглядом, а после равнодушно вышел из кухни.
Маня поняла, что она сейчас, именно сейчас, должна получить ответ, иначе… иначе…
Она добежала до ванной, где он мыл руки, и еще раз спросила:
– Что – ты – планируешь – делать?
– Я планирую жить как жил, если ты не возражаешь, – ответил Максим, вытирая руки.
– Но у тебя другая семья!!! – выкрикнула Маня.
– Это тебя не касается, – ответил Максим.
– Это меня касается!!! Это касается твоих детей!!!
– Маша, я не планировал этот разговор, – спокойно сказал Максим, – но если тебе это не нравится, то ты вольна делать все, что пожелаешь.
– Я уезжаю к маме и забираю детей, – сказала Маня, не веря тому, что она говорит эти слова, и чувствуя, как ледяной страх наполняет ее нутро.
Максим внимательно посмотрел на нее и ответил:
– Если ты действительно хочешь уйти – уходи. Но помни: обратного хода не будет.
– Я уезжаю, – ответила Маня, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног.
– Хорошо, – ответил Максим, – тебе позвонит мой юрист, и вы обсудите с ним детали развода.
– Подожди! – вскрикнула Маня в ответ. – Подожди!
Максим остановился и взглянул на нее внимательно. Маня хотела что-то добавить, чтобы остановить этот ход событий, поменять его на какой-то другой, но не нашла что сказать.
– Маша, – тихо выдохнул Максим, – Маша… Иногда мне кажется, что судьба – это не пустой звук… Прости меня… Может быть, у тебя хватит сил понять меня? Не рушь все одним махом. Пожалуйста…
Маня не помнила, как она добралась до своей спальни. Внутри, вместо души, вместо сердца, она ощущала что-то вроде огромной безжизненной ледяной пустыни.
Дети уже спали. Сегодня, возможно из-за бури, разразившейся в их семье, они были особенно усталыми и терли глазки уже за ужином. Поэтому няня быстро уложила их и ушла.
Сейчас Маня хорошо понимала, что только от нее зависит, в какую сторону повернется ее жизнь. Ей нужно только принять это решение, очередное трудное решение – согласиться на то, что предложил ей Максим: стать теперь ОДНОЙ из его жен. Он совершенно серьезно предложил ей это сейчас. Или уйти. Уйти с детьми навсегда из его дома. В неизвестность.
Она почувствовала усталость, сковавшую все ее тело, и легла на постель не раздеваясь.
Здравый смысл подсказывал ей: «Думай, решай. Сейчас нужно принять правильное решение». Но ей не думалось. Все эти годы ее, словно песчинку, гнало по поверхности ее жизни. Куда ветер дул, туда ее и несло. Люди, окружавшие ее, принимали решения, перестраивали свои судьбы, а она ничего не перестраивала и никаких решений не принимала. Она говорила только «да» или «нет». И вот теперь она оказалась там, где оказалась. В огромном доме, где теплому семейному очагу так и не нашлось места, хотя и камин был, и места было хоть отбавляй.
Пискнул мобильник. Она нехотя взглянула на телефон. Это была эсэмэска от Саши. Он желал ей спокойной ночи и спрашивал ее о чем-то, она даже не поняла, о чем. Но вот мобильник был хорошей идеей. Она еще раз взяла телефон в руку и… набрала номер мужа, который был сейчас в своей спальне.
– Да, – ответил Максим, – слушаю тебя.
– Максим, – тихо сказала Маня, – ты… ты…
Она в самом деле не знала, что хочет ему сказать. Но точно была уверена в одном – они чего-то недоговорили, чего-то так и не поняли за эти почти десять лет.
– Максим, – повторила Маня, – приди ко мне. Пожалуйста.
Через минуту Максим вошел к ней в спальню. Он выглядел совершенно по-другому, чем еще час назад. От его спокойствия не осталось и следа. Маня лежала на постели. Он сел рядом с ней и опустил голову.
Маня смотрела на его лицо, на его фигуру и вдруг поняла, как сильно он ей нравился все годы их брака. И до брака. Она поняла, как он красив и статен. Какой он сильный и волевой человек. Она вдруг поняла, что, будучи его женой, она всегда хотела его и при этом старалась скрыть это от самой себя. И все же…
Максим вместе со всеми этими его достоинствами… как будто… предназначался не ей. Как будто, он, Максим, и дом, построенный им, были сияющей витриной большого универмага с высоченными ценами, и все, что там продавалось, было ей не по карману. Ей всегда казалось, что в их дом с Максимом в любой момент может кто-нибудь войти и сказать ей: «Это все не твое. Отдай это истинной владелице».
Маня силилась соответствовать Максиму и… не могла.
Маня вспомнила, как однажды, пару лет назад, их соседи по коттеджному поселку устроили вечеринку и позвали всех, кто жил на их улице. И когда Маня пришла с Максимом и вдруг разом увидела всех женщин, она в мгновение ока поняла, что она совершенно не похожа на них всех. Каждая из них чувствовала себя в своей тарелке – в качестве жены состоятельного человека. Они и считали себя состоятельными дамами, но Маня хоть и была одета, причесана как положено состоятельной даме, чувствовала себя неуверенно. Она не понимала тогда, что единственное ее отличие от них состояло в том, что она была настоящей, естественной. Может быть, именно это и нравилось Максиму в ней.
В тот вечер Мане стало страшно, и она, даже не предупредив Максима, сбежала с этой вечеринки. Она рванула по главной улице поселка и вдруг поняла, что только что у нее открылись глаза на то, что вообще собой представляла жизнь в этом коттеджном поселке. Поселок, точнее квартал, был выстроен внутри старой деревни, по странной прихоти инвесторов. Так что роскошные дома были окружены старыми домами, многие из которых были в аварийном состоянии, а кое-какие – и вовсе разрушенными. Коттеджный поселок был чем-то вроде богатого острова в океане бедности и трудностей, которые выпадали на долю простых людей. Коттеджный поселок был обнесен высоким глухим забором, чтобы отделить жизнь элиты от жизни простых смертных, но это только подчеркивало разницу между ними и существующую в мире несправедливость.
Маня шла по улице и думала: так к какому из миров относится она сама?
Ее деревня Петухово, в которой она выросла, выглядела точно так же, как и эти дома. Ее нынешний дом находился в коттеджном поселке – в этом анклаве респектабельной жизни.
Кто же она? Сегодня ей показалось, что она так и осталась в том петуховском деревенском мире и что она так в нем и останется.
Так что значил для Мани тот сибирский петуховский мир? Разруху и бедность? То место, из которого хотелось поскорее вырваться в большой мир, на волю? Или место, в котором каждый человек был на виду и оценивался по своим истинным заслугам? Или местом, где они с сестрой бесконечно, с утра до ночи, ждали маму? И где она без конца слышала оскорбления соседских детей из-за того, что у нее не было отца? И чем тогда был мир этого коттеджного поселка? Символом респектабельной жизни? Местом успеха? Или местом, где она стала женой, которая оказалась не нужна мужу? Где она превратилась в бессловесного прораба, призванного только выполнять поручения работодателя-мужа? А все остальные женщины, жившие здесь со своими мужьями? Кем были они?
Ответа на эти вопросы не было. Тогда Маня неслась по улице своего коттеджного поселка домой, чтобы спрятаться там и наконец решить этот вопрос: кто она такая? Но тогда тот вопрос решен не был. В самом деле, может ли человек дать себе ответ на вопрос: кто я?
Но потом, позже, она услышала от кого-то, что этот коттеджный поселок кто-то назвал «островом брошенных жен» – из-за того, что в каждом доме жили женщины с детьми, а их мужья и отцы всегда отсутствовали, всегда были где угодно, но не дома, не с ними. Но все эти женщины, как ни странно, охотно смирялись с этим своим положением.
Маня опомнилась от воспоминаний в ту секунду, когда Максим вдруг лег рядом с ней на кровати. Маня сначала вздрогнула, а потом почувствовала плечом тепло его тела. В памяти вдруг мелькнул тот вечер, когда Амин лежал рядом с ней в постели – вот так, как лежал сейчас Максим. Только от Амина исходил жар, а от Максима – почти ничего. Почти – потому что рядом с ней все-таки лежал ее близкий человек, отец ее детей.
Максим лег рядом с Маней и вдруг вспомнил, как однажды (когда ему еще казалось, что у них образцовая семья и у них с женой возможно еще прекрасное будущее, о котором он мечтал) он показал Мане один французский фильм с Ивом Монтаном и Анни Жирардо, он, кажется, назывался «Жить, чтобы жить». Фильм был истинно французским, сливочным, вкусным… Ив Монтан изысканно курил, Анни Жирардо улыбалась своей бессмертной женственной улыбкой; на кадрах фильма мелькали Париж, Амстердам, Африка.
Он не просто показал тогда ей этот фильм. Это был тест: оценит ли она французское кино, сочтет ли этот фильм подарком, украшением вечера… Но Маня откровенно скучала: она зевала и то и дело отвлекалась на что-то, а в конце призналась мужу, что фильм так себе.
Максим помнил, что это разочаровало его тогда. А Дашка… Дашке понравился тот фильм, когда он показал его ей. Он показал ей этот фильм во время той бурной встречи, которая произошла через много лет после их разлуки, последовавшей после их глупой дурацкой ссоры.
Они лежали в номере отеля, в постели, оба курили и смотрели этот фильм. И Дашка вдруг вскочила с постели, совершенно голая, нацепила на себя свое жемчужное длинное ожерелье, села в глубокое кресло и, закинув ногу на ногу, изысканно курила, изображая из себя Анни Жирардо. Дашка…