– Я не знал, какой кофе ты любишь, и потому просто принес молока, – пояснил он в ответ на ее улыбку. – Ты русская, – сказал он.
– Да, – ответила Маня, подливая молоко в кофе.
– А я и не спрашивал, – уточнил он, – я утверждаю, потому что, пока ты спала, я заглянул в твою сумку и увидел это на обложке твоего паспорта.
«Что за черт!» – подумала про себя Маня.
Учитывая характеристику, данную ему барменом вчера, он мог не только проверить мой паспорт, но подсчитать мои деньги или подкинуть мне что-нибудь.
– В кошелек я не залезал, не бойся, – кротко пояснил ее новоявленный любовник.
– А зачем ты рылся в моих документах? – спросила Маня, едва сдерживая улыбку, которая лезла на лицо совершенно против ее желания.
– Для гармонии, ты ведь тоже рассматривала вчера мой документ, чтобы проверить, действительно ли меня зовут Фрэнк, – улыбнулся Фрэнк.
Маня допила кофе, оделась и теперь совершенно не знала, что делать. С одной стороны, надо было идти в гостиницу и, наверное, звонить домой, а с другой стороны, на часах было только восемь утра, и если Фрэнк никуда не торопится, то они могли бы еще…
Фрэнк совершенно не собирался помогать ей в ее сомнениях: он сидел и смотрел на Маню, улыбаясь своей волшебной улыбкой, которая чем дальше, тем больше лишала ее здравомыслия и самообладания. Но все же, немного опомнившись, Маня решительно встала и направилась в ванную – причесаться, почистить зубы, да и вообще позволить жизни течь так, как ей заблагорассудится.
Жизнь так и поступила. Маня привела себя в порядок и была готова выходить. Она бросила взгляд на Фрэнка, который, все так же улыбаясь, сидел на стуле возле окна.
– Пока, – сказала Маня, надеясь, что Фрэнк остановит ее и не позволит ей уйти и продолжать думать о своей печальной жизни.
– Пока, – снова улыбнулся Фрэнк.
Она спустилась на лифте и, выходя из подъезда, захотела остервенело хлопнуть входной дверью, но у нее не получилось, так как это был хороший чистый немецкий подъезд с аккуратной совершенной дверью, оснащенной немецким дисциплинированным доводчиком.
Но когда она вышла на улицу и сделала несколько шагов, то почувствовала, что у нее на душе зачирикали жизнерадостные воробушки. Утро было солнечным, небо голубым, к тому же у Мани оставались целые сутки до отъезда, которые можно было провести как угодно. И она отправилась куда глаза глядят.
Но когда Маня побродила несколько часов, наслаждаясь свободой и полным отсутствием мыслей, флер ночи в ее воспоминаниях рассеялся, и Маня похолодела от чувств вины и стыда, которые охватили ее: что же она наделала! Она ушла с первым встречным! Да еще и бессовестно насладилась этим! У нее вдруг почему-то шевельнулась злость к тряпичной Пеппи, которая по-прежнему лежала в ее сумке.
Она потянула руку в сумку, чтобы вытащить Пеппи и посмотреть ей в глаза, но тут, в эту же секунду, зазвонил телефон.
На экране значилось имя «Саша».
– Боже мой, Саша! – воскликнула Маня, удивив своим возгласом пару встречных немцев: она не только не предупредила его о своем отъезде, но и вообще забыла о его существовании.
Она сбросила его звонок и сразу увидела, что он ей уже прислал несколько десятков истеричных сообщение, вроде: «Где ты?», «Что случилось?» и «Почему ты игнорируешь меня?».
Маня моментально чудовищно разозлилась: да кто он вообще такой?! Что он себе возомнил?! И, не думая ни одной секунды, она написала ему ужасное, злое сообщение, в котором предложила ему убираться из ее жизни раз и навсегда.
Отправив это сообщение, она почувствовала почти садистское наслаждение: сейчас она чувствовала себя совершенно в непонятной ситуации. С одной стороны, она вовсю насладилась своей свободой, а с другой стороны, чувствовала себя жертвой, загнанной обстоятельствами в угол. С одной стороны муж, который признался, что у него есть другая женщина. С другой стороны этот жалкий Саша, который канючит, выпрашивая у Мани любовь и совместное будущее! При этом Маня совершенно не понимала, что ей делать.
Саша на ее сообщение не ответил, и Маня с еще большим наслаждением представила, как он мучается, льет слезы и шмыгает своим вечно мокрым носом: от вида его мокрого носа у Мани сразу портилось настроение, поэтому ей всегда, когда Саша канючил, хотелось его ударить. Теперь она почти улыбалась, осознавая удовольствие от того, что не только ей судьба наносит удары, но и она, Маня, может кого-нибудь сокрушить. Если уж ей не удавалось никак изменить свою судьбу, как это удалось, например, Варе, то она, по крайней мере, сейчас смогла повлиять на ход чужой судьбы, пусть и таким жестоким образом.
Осознав свою жестокость, Маня вдруг неожиданно для себя распрямила спину и пошла дальше по улице с осознанием своей правоты. Настроение ее стало боевым: стыд и вина улетучились, и она начала раздумывать, как провести следующие сутки.
Проходя мимо огромного книжного магазина, она увидела в его витринах изображение валькирии и невольно улыбнулась, вспомнив, что где-то читала о том, что валькирия подбирает с поля боя убитых бойцов, но не всех, а особенно храбрых, чтобы там, в своих небесных чертогах, предаваться с ними любви.
В мыслях у нее даже мелькнула одна ужасная вещь: если он там сейчас решил покончить с собой, то от этого будет легче. Более того, будь она валькирией, она ни за что не забрала бы его тело с собой на небеса.
Подумав все это, Маня моментально ужаснулась, потому что она на долю секунды увидела себя со стороны – жестокую, хладнокровную, мстительную и какую-то такую еще, чему просто нет названия. И это так отличалось от того, какой она ощущала себя в обычной жизни: милой, покорной, покладистой, терпеливой, по-детски наивной.
От этой мысли у нее мороз пошел по коже. Это открытие нельзя было назвать приятным. Более того, от этого открытия уже нельзя было спрятаться или отмахнуться. Как хорошо, что она сейчас находилась в другой стране, что ощущалось, как будто она на другой планете!
Она свернула в первый переулок и случайно вышла на берег широкой реки, быстрое и мощное течение которой заворожило Маню и заставило ее остановиться, чтобы представить себя лодкой, которую река несет куда глаза глядят. Она даже подумала: как хорошо было бы сейчас, если бы она прыгнула туда, в эту реку, и ее унесло бы далеко-далеко и не пришлось бы думать и решать…
При этом она поймала себя на мысли, что она, мать, вот уже больше суток не вспоминала о своих детях. Здравый смысл подсказывал ей, что нужно позвонить Максиму, спросить, как Марик и Лева. Но мысль о том, что она может услышать голос мужа, была ей отвратительна. Буквально вчера и этой ночью ее хотел мужчина, который только что встретил ее, и ее несло в потоке страсти и бешеного желания. А голос Максима вернет ее в это ненавистное ей состояние без пяти минут брошенной жены. Так что она позвонит ему, но не сейчас, а когда-нибудь потом. Завтра, например, или вообще: она ведь здесь буквально ненадолго, она скоро вернется домой, и в этом звонке просто нет необходимости.
Эта идея принесла ей облегчение, и она продолжала стоять на берегу быстрого Рейна и смотреть, как мимо нее проплывают лодки, прогулочные кораблики, как высоко в небе летят самолеты, и чувствовать каждой клеткой свободу, в которой она вдруг оказалась.
А погода в тот день стояла прекрасная, даже было невозможно поверить в то, что на дворе декабрь. Небо было голубым, грело ласковое солнце, дул приятный ветерок. И о том, что приближалось Рождество, можно было понять только по людям, снующим туда-сюда с подарочными коробками, елками и еще чем-то веселым и разноцветным, да по разноцветным гирляндам, которые мерцали на затейливо подстриженных деревьях.
Маня глубоко вздохнула и, не думая ни о чем, зашагала по длинной набережной Рейна, решив, что сегодняшний день еще только-только начинается, а то, как он закончится, это его личное дело; и ее это сейчас не касается.
День Маня провела превосходно. Она гуляла до самого вечера: обошла весь центр Дюссельдорфа, купила детям игрушки в большом детском магазине, потолкалась на рождественской ярмарке, попробовав глинтвейна, жареного сладкого миндаля и штоллена, забежала в отель, чтобы переодеться, потом она покаталась на колесе обозрения и, снова стоя на Ратушной площади, задумалась о том, что делать дальше.
На улицах давно стемнело, тротуары заливал свет фонарей, группы проходящих мимо людей были одеты ярче, чем днем. Тут и там возле баров и ресторанов столики были выставлены на улицу, за ними сидели огромные компании, которые, попивая что-нибудь из бокалов, вместе распевали песни. В общем, город захватила атмосфера приятной расслабленности, которая передалась и Мане.
Она невольно вспомнила Фрэнка и их вчерашний вечер и ночь. Ей стало жаль, что они вместе были так недолго. Но тут она услышала рядом русскую речь: две девушки, говорившие по-русски, с огромными яркими пакетами, явно только что закончившие шопинг, прошли мимо Мани, и Маня услышала, как они обменялись репликами, явно бывшими частью их сокровенного разговора:
– Ну и что, что не звонит! – громко проговорила одна девушка. – А ты возьми и сама позвони.
– Нет, мне неловко! – жарко возразила ей другая.
Первая девушка остановилась и четко произнесла по слогам:
– По-зво-ни!
Они пошли дальше, а Маня поняла, что это знак. У нее, конечно, не было его номера, чтобы позвонить ему, и она тем более не собиралась идти к нему домой, хотя хорошо запомнила, где Фрэнк живет, но в одну секунду решила, что она пойдет в тот же бар, где они с Фрэнком встретились вчера.
Но тут же испугалась своего решения. Она вынула из сумочки тряпичную Пеппи и шепотом спросила ее: «Ну, и что мне делать?»
Пеппи как будто подмигнула ей своим вышитым глазом, что, по мнению Мани, означало: «Конечно, иди! И будь что будет».
«Спасибо!» – радостно сказала Маня и, недолго думая, рванула в бар, на улицу KÖ, как, по словам Фрэнка, местные называли эту главную развеселую магистраль города.