Маня вскочила от того, что рыдания спазмом застряли в ее груди. Она в голос заплакала и… проснулась. За окном брезжил поздний декабрьский рассвет; Пеппи лежала рядом с ней, а на телефоне звенел будильник, возвещающий, что пора просыпаться и лететь домой.
Часть 5
Когда самолет, в котором летела Маня, приземлился в Москве и по громкой связи объявили, что пассажиры могут выходить, Маня осталась сидеть на своем месте. Ее словно пригвоздило к креслу: ей совсем не хотелось домой. Это даже было не нежелание, это был ужас, который сковал ее по рукам и ногам.
Салон был уже пустым, и к ней решительно направлялась стюардесса, чтобы выяснить, почему Маня продолжает сидеть на месте. О чем мечтала Маня, так это о том, чтобы самолет снова взлетел и унес ее куда угодно. Главное, чтобы он унес ее из этого города, где в одном из его домов, по ее ощущению, зарождался самый настоящий торнадо. И только мысль о детях, о маленьких Леве и Марике, по которым она соскучилась и которые теперь придавали смысл ее существованию, заставила ее справиться с отчаянием.
– Девушка, вы в порядке? – стюардесса обеспокоенно смотрела на Маню.
– Да, да, простите, – забормотала Маня и нехотя, продолжая ощущать чугунную тяжесть непослушных ног, выбралась в проход и вышла из самолета.
В зале прилетов ее ожидал их водитель, который взял у Мани чемодан, огромную сумку с подарками для детей и погрузил все это в машину. По дороге Маня молчала, а когда водитель заезжал во двор Маниного дома, он с сочувствием посмотрел на Маню.
Маня не заметила этого, потому что она очень устала и мечтала об одном: обнять детей и, дождавшись ночи, лечь спать.
Когда она вошла в гостиную, дети пулей выскочили к ней навстречу и повисли на Мане, визжа и наперебой рассказывая свои новости. Маня была счастлива от встречи с ними. Только через полчаса в гостиной появился Максим вместе с няней. Он знаком дал понять няне, чтобы она забрала детей в детскую.
Няня, почему-то с торжествующим видом, взяла протестующих детей за руки и силой вывела их из гостиной. Уже где-то там, в холле, дети дружно заревели, потому что совершенно не желали расставаться с мамой, которую они так долго не видели и которая только-только появилась дома.
– Привет, – рассеянно кивнула Маня Максиму.
Она хотела подойти к нему и поцеловать его в щеку, но у Максима был такой странный вид, что она почему-то не решилась это сделать.
– Маша, здравствуй, – каким-то официальным голосом сказал ей муж.
– Здравствуй, – вторила Маня мужу, – что случилось? Почему ты увел отсюда детей? Пусть бы играли рядом с нами…
– Маша, мне нужно с тобой серьезно поговорить, – сказал Максим небывало тихим и почти робким голосом.
– Что-то случилось? – забеспокоилась Маня. – И почему ты дома так рано? Ты стал меньше работать? Ты хочешь больше времени проводить дома? Ты об этом хотел со мной поговорить?
– Не торопись, – странно ответил муж. – Вроде и много чего произошло, но это всё связано с одной ситуацией, поэтому…
У Мани захватило дыхание: слишком жутко это звучало в устах обычно спокойного Максима.
– У меня так сложились рабочие обстоятельства, что я продал свою компанию… Ты сядь на диван, пожалуйста…
У Мани округлились глаза: Максим столько раз говорил ей, что компания – это его любимое детище и он никогда не продаст ее, а только будет стремиться к тому, чтобы улучшить ее, расширить, стать лидером…
– Да, я продал компанию, потому что получил хорошее предложение – стать партнером в другой крупной компании…
– Слава богу, – выдохнула Маня.
– Подожди, – остановил ее Максим, – я стану партнером в другой компании, которая… которая… находится на Дальнем Востоке.
– Где? – спросила ничего не понимающая Маня.
– На Тихом океане. Я уже подписал кое-какие документы, и завтра я лечу на встречу с партнерами во Владивосток.
– А мы? А дети? – прошептала изумленная новостями Маня.
– Понимаешь, Маша… Нас с тобой больше нет… Я вынужден подать заявление на развод.
Маня сжалась, как будто ее ударили. В ее глазах потемнело, ее тело как будто пронзило током…
– Как же это? – через силу выдохнула Маня.
– Мне казалось, что я придумал очередной удачный проект – наш с тобой брак… – сказал Максим, не глядя на Маню, – ты была преданной мне, такой невинной, робкой, нежной девочкой. Мне казалось, что я, сильно разочарованный в любви, найду спокойствие и уют в браке с тобой. Но я ошибался.
Маня закрыла лицо руками.
– Я знаю, я сам во всем виноват: я не смог забыть свою первую женщину. Как смешно звучит для такого человека, как я: «Не забыл свою первую женщину!» Даша была моей первой любовью. Она – дочь сослуживца моего отца. Мы с ней с детства знаем друг друга. И, как я понял некоторое время назад, я всегда любил только ее. Став взрослыми, мы даже жили вместе некоторое время и собирались пожениться, пока не поссорились. Очень поссорились. Причину тебе я называть не хочу. И в тот день, когда мы поссорились с Дашей, я встретил тебя. Я решил, что ты должна стать моей женой. Но после рождения наших с тобой детей я снова увидел ее и понял, что люблю ее, как и раньше… как и всегда ее любил… Я сопротивлялся чувству как мог… Но все же не устоял. Я взял ее на работу, когда ты родила мальчиков. А теперь мы с Дашей ждем нашу дочь.
Маня слушала его, окаменев.
– По этой причине я должен подать на развод и воссоединиться с моей второй женой… Я полностью беру на себя ответственность за сложившуюся ситуацию, – как робот, решивший проговорить то, что было записано в его памяти, продолжал Максим. – Поэтому я оставлю дом тебе. Я буду заботиться о тебе и о детях. Я вас не оставлю. Я скажу даже больше: если ты хочешь, ты можешь поехать с детьми на Дальний Восток. Я куплю вам отдельный дом и буду заботиться о вас. Но если ты решишь жить здесь, я не оставлю вас. Я ставлю только одно-единственное условие: ты найдешь себе работу и будешь работать. Деньги тебе на твои расходы я буду давать только в том случае, если ты будешь чем-то занята. Если ты однажды снова выйдешь замуж, то мы обсудим эту ситуацию отдельно. Но и в том случае я не оставлю детей. Если они будут жить с тобой здесь, я буду брать их к себе на каникулы и навещать, когда стану приезжать сюда… Пока всё… Прости меня…
Маня сидела, закрыв лицо руками.
Максим сделал движение, чтобы выйти из гостиной, потому что этот монолог дался ему тяжелей, чем он думал. Но, глянув на Маню, глухо сказал:
– Спасибо тебе за наших детей… Я уверен: они должны были появиться на свет именно у нас – у тебя и у меня. Прости меня, Маша… Я уезжаю сейчас… И больше жить в этом доме не буду. Адвокат заедет к тебе и всё сделает, что нужно. Прощай!
«Сутки – это очень долго. Это целых двадцать четыре часа. И час – это тоже много. В часе – шестьдесят минут. Минута – долго. Если смотреть на секундную стрелку, то она делает этот оборот по циферблату целую вечность, запинаясь на каждом своем микроскопическом шагу. Но когда ты одолеваешь сутки – эту Джомолунгму, этот Эверест, – то следом за ней встает другая Джомолунгма, другой Эверест. А потом – еще и еще гора… Эти горы времени складываются в огромные непроходимые массивы, и их невозможно преодолеть. А с каждым шагом все меньше кислорода, все меньше сил…»
Это без конца вертится в Маниной голове, как запись на магнитофоне, которую кто-то то и дело включает. Это Манина правда на сегодняшний день. На первое марта две тысячи шестого года. Правда, если лежать лицом вниз, то время от времени тебя забирает к себе целительный сон, это сладкое забытье. И время, когда ты спишь, – недолгое, нестрашное, – не грозит ничем. На счастье, Мане все время хочется спать. Легкий сон подкрадывается на цыпочках, обнимает ее своими теплыми руками, делает ее невесомой.
Бодрствование же требует титанических усилий. Даже пасмурное подмосковное утро, каких много в этом году, своим темным рассветом режет Мане глаза. Маня даже заменила шторы на черные, непроницаемые. И теперь она всегда может отсрочить рассвет. С такими шторами и таким умением легко уснуть в любую секунду, она могла бы сносно проводить дни.
Но вот дети… Они не дают спать. Они заполняют собой все пространство. Они кричат и смеются. Правда, они стали более задумчивыми и тихими, чем раньше. Наверное, повзрослели… И все же они задают бесконечное число вопросов, «мамкают» каждую секунду, вырывают Маню из состояния покоя.
Няньки у них больше нет: прежнюю няньку Максим, к счастью, забрал с собой на Дальний Восток, а новую Маня брать не хочет. Все-таки чужой человек… И к тому же она так ничем и не занялась. И Максим сдержал свое слово: пока она не устроилась на работу, он дает ей минимальные средства на жизнь. Конечно, Мане и детям хватает. Но без излишеств. Хотя что там говорить: Мане излишества не нужны. Ей просто нужно побольше спать. Так лучше.
Маня отказалась и от уборщицы, которая тоже ей была ни к чему: Маня закрыла почти все комнаты в своем доме. Законсервировала свое бывшее огромное пространство жизни.
Из персонала в доме остался только охранник, и то Мане кажется, что он больше следит за ней, чем за тем, чтобы в дом не влезли грабители. Хотя Максим, наверное, прав и сегодня нужно взять себя в руки и пролистать сайт с вакансиями… с этими чертовыми вакансиями. Но…
Максим, как всегда, прав. Нужно же чем-то заниматься… Хорошо… Она немного поспит еще и потом сядет за вакансии.
Маня легла, и ей вспомнилась ее жизнь в Петухове. Ей ведь ничего было не нужно. Они жили скромно. Как и все остальные.
Теперь же она привыкла жить по-другому. И эта привычка не отпускала ее, и угроза утраты материального благополучия ощущалась ею как постепенно наступающая на нее темнота, как когда-то, когда бабка выключала в доме свет и наступал кромешный мрак. С другой стороны, если хоть как-то преодолеть это желание постоянно спать, – это желание жить с закрытыми глазами и выключенными чувствами, – то можно найти занятие, в котором она смогла бы раствориться, забыться…