– Ваша теория какая-то ужасная, – осторожно проговорила Маня.
– Послушайте, Маша, – ответил врач, – я намного старше вас. И я второй раз женат. И моя старшая дочь, которую мы родили с моей первой женой, вот уже много лет не хочет разговаривать со мной. И вот с высоты моих лет я скажу вам: настоящая родительская любовь… Нет, любая любовь заключается не в улыбках и не в том, чтоб «не орать», и уж точно не в поглаживаниях по голове…
– А в чем заключается любовь?
– По моему мнению, возможно ошибочному, настоящая любовь в том, чтобы дать человеку то, что он просит. Просит внимания – дайте внимание, любое: орите, гладьте по голове; просит оставить его в покое – оставьте его в покое, только по-настоящему оставьте в покое, не подглядывая в замочную скважину.
– И все-таки. Я не всегда чувствую вселенскую любовь к ним. Это неправильно. И это меня огорчает. Ничего не могу с собой поделать, – проговорила Маня, не глядя врачу в глаза.
– А что вы сейчас в разговоре со мной чувствуете? – спросил Сергей Александрович.
– Ничего, – смутилась Маня.
– Правда? А я вижу, что вы чувствуете злость и раздражение; вам не нравится то, что я говорю.
– Есть немного, – улыбнулась Маня.
– Вы увлечены спором со мной, поэтому не чувствуете своих чувств! Точно так же вы увлечены детьми: чтобы они не обожглись, чтобы не прыгали с крыши, чтобы не подрались с кем-нибудь… Вы живая, вы человек, вы рядом со своими детьми. Это и есть любовь, Машенька. Не сходите с ума.
– А… почему вы не помиритесь с вашей дочерью? – тихо спросила Маня, почувствовав дуновение холода и вспомнив своего отца.
– Мне кажется, она хочет изведать: что это такое – жизнь, в которой нет отца… Поэтому я даю ей то, что она хочет… К тому же есть что-то противоестественное в том, чтобы просить прощения у дочери, тогда как я подарил ей самое ценное, что у нее есть, – жизнь. Помните, у Маяковского: «Крошка-сын к отцу пришел…» А не наоборот… Хотя я могу ошибаться…
– А почему я никак не могу прийти к моему отцу? – чувствуя близкие слезы, спросила Маня. – Я ведь не хочу больше «узнавать, что такое жизнь без отца».
– Я не знаю, почему, – пожал плечами Сергей Александрович, – но я знаю одно: если хотите пить – идите к источнику… Источник не придет к вам сам…
Она вспомнила этот разговор почему-то именно сегодня, размышляя об отдыхе для детей. Ей самой очень хотелось поехать с детьми в Петухово – к Варе, Кире и бабе Капе. Но Максим без конца твердил ей, чтобы она привезла детей к нему, на Дальний Восток, так как у него были дела, которые не отпускали его в Москву.
Но Маня все время откладывала принятие этого решение: хоть она, как ей казалось, привыкла к мысли о том, что рядом с Максимом другая женщина, но видеть ее рядом с ним, да еще вместе с их общей дочерью, Мане было невыносимо. Сегодня же, вспоминая о том разговоре с педиатром, Маня подумала, что она просто обязана полететь с детьми к их отцу, что бы она там ни чувствовала к Максиму и к его новой жене.
Уложив детей спать, Маня взяла мобильник, чтобы набрать номер Максима и сообщить наконец ему о своем решении, но… она снова утратила свою решимость. Она положила телефон на кухонный стол, потом открыла окно и выкурила сигарету. Потом, снова набравшись смелости, она открыла мобильник, и надо же было такому случиться, что она набрала не номер Максима, а номер его брата – по ошибке, так как он был рядом с номером Максима. Спохватилась Маня уже тогда, когда на том конце провода с ней заговорили.
– Алло, Маша, это ты? – веселым голосом спросил Владимир. – Вот это сюрприз!
Маня ахнула, ей было ужасно неловко, ведь сейчас там, в Нью-Йорке, было раннее утро, и она наверняка разбудила всех на свете.
– Володя, прости меня, ради бога, я случайно! – жалобным голосом проговорила Маня.
– Не поверишь, мы уже на ногах, едем в аэропорт! Летим сегодня во Флориду на несколько дней, а то что-то я заработался. И я очень рад тебя слышать.
Маня услышала, как Аня, жена Володи, прокричала: «Привет!»
– Как ты там поживаешь? Как ваши мальчики? Мы знаем, тебе нелегко… Хочешь, приезжай к нам! Наша младшая с радостью увидится с кузенами, а?
Маня оторопела, а потом почувствовала радость: вот это поворот! Конечно, ей хотелось бы съездить в Нью-Йорк, это была ее давняя мечта, но…
– Спасибо, ребята, – смущенно сказала Маня, – я бы с радостью, но я обещала Максиму, что привезу детей к нему во Владивосток…
– Не отказывайся! – воскликнул Владимир. – Через несколько недель сюда к нам прилетят мои родители, и Максим будет здесь. Я могу с ним договориться, чтобы он забрал детей с собой, а ты тем временем побудешь с нами. Анька тебя любит! Соглашайся!
– Соглашайся! – снова прокричала Аня.
Вот так внезапно судьба под маской случайного звонка сама решила вопрос поездки с детьми к их отцу. Володя и в самом деле в течение суток договорился с Максимом о том, что он заберет детей из Нью-Йорка, а потом через месяц-полтора сам привезет их в Москву. Маня была на седьмом небе от счастья: дети насладятся общением с отцом; она увидит Нью-Йорк и погостит у Володи и Ани пару недель.
Через несколько недель это путешествие состоялось. Дети, конечно, были в полном восторге. Увидев в аэропорту встречавшего их отца, они визжали от радости. Маня даже почувствовала небольшой укол зависти: ей все еще не было известно это чувство – радость встречи с отцом. Хотя, возможно, это была не зависть, а последствия смены часовых поясов: Маня была раздраженной и все время хотела спать.
Максим привез Маню, Марика и Леву в дом брата: это был небольшой дом в одном из нью-йоркских пригородов. В доме уже гостили родители Максима и Володи. А еще здесь были хозяева этого дома – Владимир и Аня, а также их дети – старший сын Алекс (он был уже солидным старшеклассником) и младшая дочь Полина – почти ровесница Маниных детей. Дети были счастливы увидеть брата, сестру, бабушку с дедушкой, дядю и тетю. И, возглавляемые своей бойкой кузиной, принялись со страшным шумом носиться по дому.
К Мане все были добры, и даже, кажется, все были рады ее видеть. И сам Максим, и его родители, и Аня с Володей окружили Маню заботой, и сильное напряжение, которое она чувствовала всю дорогу (она все думала о том, как ее встретят), постепенно ее отпустило, хоть она абсолютно не понимала, какой тон ей следует взять в общении с Максимом. Максим же с Маней вел себя как джентльмен, правда, чуть холодно и отстраненно, что задевало Маню. И все же она была рада тому, что здесь с ним не было той, другой, женщины.
Хозяева дома – Владимир и Анна – были совершенно удивительной счастливой парой. В их в доме царила легкая атмосфера. Даже Марик и Лева почувствовали это. Они легко адаптировались здесь и оставили Маню заниматься своими делами.
Аня была дизайнером интерьеров и художницей. Весь дом был выполнен в каком-то абсолютно сумасшедшем стиле: на белых стенах изображены джунгли, которые были населены обезьянами, крокодилами, питонами и прочей живностью. Детская мебель, сделанная Аней, тоже была довольно сумасшедших форм и расцветок. И среди этого буйства красок, игрушек, мебели, нарисованных слонов и тигров людям тоже было вполне хорошо: ничто не мешало самовыражению каждого.
В последний раз Маня видела Володю и Аню пару лет назад, в Москве, когда она еще была вместе с Максимом. Она подружилась с ними. Они оба были легкими людьми, которые сразу умели расположить к себе. Володя без конца подтрунивал над Максимом, и Маня видела, как Максим, пытаясь внешне оставаться серьезным, был рад встрече с братом.
Первые сутки в Нью-Йорке пролетели шумно и бестолково. Дети не переставали носиться, делая короткие перерывы на сон и еду; родители Максима и Володи наслаждались тем, что видят обоих сыновей рядом с собой. Аня то готовила, то заказывала тонны еды для всей семьи, а Маня немного помогала ей по хозяйству.
Маня старалась не оставаться с Максимом наедине: после их расставания они обычно говорили только по телефону, да и то либо о детях, либо о некоторых финансовых вопросах. За те два дня, которые они провели здесь, в доме, Маня и Максим только однажды случайно остались в комнате одни: в воздухе висело такое сильное напряжение, что на Володиной гитаре, висевшей в углу, дрогнула струна, и глухой низкий звук долго висел в воздухе. Они оба были рады, когда в комнату влетели дети, и их взаимные невысказанные обиды потонули в спасительном шуме детских голосов.
Аня – деликатный человек – не приставала к Мане с расспросами: она понимала, что хоть к Мане все здесь относились с уважением, но ситуация пребывания бывших мужа и жены в одном доме, а особенно в окружении родни мужа, была неудобной для всех. Поэтому Аня хотела сделать что-нибудь приятное для Мани, что-то такое, что доставило бы ей радость.
И через два дня случай представился. Как раз вечером того дня, когда Максим со своими родителями, детьми и племянниками улетели во Владивосток (всем детям было обещано, что они выйдут в океан на самом настоящем корабле и будут по очереди стоять у штурвала), в доме стало непривычно тихо. Тут и там были разбросаны игрушки, стулья толпились на полу, словно люди вышли на минуту и совсем скоро вернутся, а Маня, Володя и Аня сидели на кухне и пили чай.
Отправив детей в путешествие вместе с их отцом, Маня почувствовала острую тоску. Она даже пожалела, что приехала сюда. Так что сейчас, за чаем, она думала именно об этом.
– А ты не хотела бы взять машину и покататься по окрестностям? – спросила вдруг Аня, словно прочитав Манины мысли. – Ну конечно, сейчас ты заскучала по детям, да и созерцание Максима тебе тяжело далось, я это видела… Но все-таки до твоего отъезда остается еще десять дней, и ты можешь полностью это время посвятить себе. А там, глядишь, и что-нибудь наладится, а?
– Я бы доехала до берега Атлантического океана, – вдруг неожиданно для себя отозвалась Маня и почувствовала что-то вроде короткой вспышки восторга.