Сидя в сломанной машине, он ругал себя за то, что посмел поставить под сомнение свою связь с Хеленой. Пусть она слишком практичная; пусть у него нет ощущения, что он сделал идеальный выбор, живя с ней… Но когда к вечеру следующего дня машину починили и он гнал изо всех сил, чтобы обнять Хелену, то он ехал домой. Ехал к своей семье. Ехал, чтобы забыть прошлое и строить новую, счастливую жизнь с этой женщиной. Но его ждал чудовищный сюрприз.
Хелена, которую он реабилитировал в своем сердце и к которой мчался на всех парах, сказала, что уходит от него.
Амин снова вздохнул, вспомнив разговор с ней. Она тогда сказала ему, что не хочет больше быть с ним. Она уверяла его, что это ее продуманное желание и что она ни к кому не уходит. Просто прошла любовь. И она в самом деле целый год жила одна, пока не начала открыто встречаться с другим мужчиной… С другим врачом из клиники, в которой работал Амин.
Амину не хотелось разбираться с этой историей – начала ли она встречаться с ним, уйдя от Амина, или во время их романа…
Тогда, после расставания с Хеленой, он с головой ушел в работу, желая забыть все, что было связано с его воспоминаниями. И ему казалось, что за прошедшее время он преуспел в этом. Он больше не хотел ни знакомиться, ни встречаться с женщинами, словно закрыл для себя этот вопрос на огромный замок.
В течение целого года, прошедшего после расставания с Хеленой, он больше не любил выходные. Как только у него появлялась свободная минута, так трудные мысли заполоняли его голову, делали тяжелой его душу.
Но кое-что все же грело его душу. Благодаря Алексею Дальбергу, с которым он много беседовал о жизни, об эмиграции и об искусстве, и благодаря своим новым знакомым в литературном клубе Эссена, он снова научился радоваться своим редким дням отдыха. Он снова начал писать стихи; он ездил на заседания литературного клуба и слушал там выступления всех его участников; он участвовал в обсуждении литературных новинок, вышедших в России и в Германии; порой вместе со своими новыми друзьями выбирался на природу. И рана в его сердце постепенно начала затягиваться.
И сегодня, чудесным апрельским утром, он вышел на улицу в прекрасном расположении духа. Впервые за долгое время ему захотелось легкомысленно провести утро. Он задумался, где бы ему позавтракать, и решил, что сегодня пусть распорядится случай.
Он прошел несколько кварталов, в которых ему был знаком каждый дом. Он бывал здесь в каждом кафе, даже знал некоторых из владельцев заведений, однако сегодня ему захотелось чего-то абсолютно нового. Амин развернулся и пошел в новом для себя направлении. И, пройдя довольно большое расстояние, на краю прекрасного парка, где уже вовсю цвели магнолии, он увидел кафе, в котором еще никогда не бывал. Более того, он даже не знал о существовании этого кафе. На вывеске значилось название – Das Fenster.
Окно кафе и в самом деле было оформлено довольно забавно, в стиле кино довоенных и послевоенных лет. Заинтересовавшись витриной этого кафе, на которой значилось, что здесь самые вкусные завтраки в городе, Амин вошел внутрь. Он был уже очень голодным. На стенах тут и там висели афиши к старым и новым фильмам и спектаклям. Кое-где был выставлен реквизит: граммофоны, банданеоны, старая мебель. А на одной из стен – как раз напротив столика, за который сел Амин, – висело несколько черно-белых женских портретов.
Как раз в этот момент к Амину подошел официант, и Амин, заказав завтрак, начал смотреть на эти женские портреты. Они были очень разные, но их объединяло одно – все женщины были сфотографированы в профиль. И тут его внимание привлек один портрет, на котором… нет… этого быть просто не могло… Ну в самом деле, как это могло быть?
На одном из портретов, как показалось Амину, был… Машин профиль.
Амин присмотрелся еще внимательнее. Да, это был Машин профиль. Ее ресницы, ее скулы, ее щеки, ее нежный детский подбородок… Самое странное заключалось в том, что на фотографии он узнал окрестности Дюссельдорфа. Она была здесь, в Дюссельдорфе! Точнее, в его пригороде! Амин очень хорошо знал эту ратушную площадь. В кадр не попала пиццерия, в которой Амин частенько заказывал пиццу, но совершенно точно это было то самое место под Дюссельдорфом…
«Всевышний! Твое чувство юмора выше всяких похвал!» – почти вслух воскликнул доктор Альсаади.
Дождавшись официанта, Амин спросил его:
– Скажите, пожалуйста, а чей это портрет?
– Не знаю, – пожал плечами официант. – Просто фотография. Для красоты.
– Вы откуда? – по-арабски спросил Амин официанта.
Официант улыбнулся и тоже по-арабски ответил:
– Я родился здесь.
– Пожалуйста, узнайте у хозяина, чей это портрет, – попросил Амин официанта на их родном языке.
– Хорошо, я сделаю все, что смогу.
Официант вернулся через несколько минут:
– Хозяин сказал, что эти фотографии делает его друг – один режиссер. У этого режиссера хобби: когда он приезжает сюда, в Дюссельдорф, он фотографирует кого-нибудь в профиль и дарит эти фотографии владельцу заведения.
– Мне так нравится этот портрет, что я хотел бы его перефотографировать на телефон. Вы не против?
– Фотографируйте, конечно, – кивнул с улыбкой официант.
Амин был не в состоянии есть. Он с трудом проглотил пару кусочков хлеба и, не отводя глаз, смотрел на этот портрет.
Конечно, это была Маша, погрустневшая, повзрослевшая, похудевшая, но это была она. Ее нежные, широко распахнутые глаза смотрели куда-то вдаль; несомненно, на что-то прекрасное…
И Амин, взрослый Амин, через пятнадцать лет после того, как они впервые встретились с Машей на танцах в клубе медицинского университета, глядя на Машин профиль, почувствовал то же самое, что он и чувствовал к ней тогда… в тот сентябрьский вечер…
Конечно, как он себя ни уговаривал, его любовь никуда не ушла. Она не стала меньше. Пусть его эго и нашептывало ему о ее обмане, пусть он был уже взрослым опытным человеком, у которого были и другие женщины…
Его любовь к Маше была на том же месте, на котором и пятнадцать лет назад. В его сердце.
Снова звякнул колокольчик на двери в кафе, и вошел…
Вошел Алексей Дальберг, русский поэт из Эссена.
– Вот это встреча! – сказал Алексей, горячо пожимая руку Амину, который тоже был рад.
С того момента, когда они познакомились в Пскове, они стали хорошими друзьями. Пусть они виделись нечасто, но все же время от времени встречались и за чаем или кофе проводили время в беседах о жизни и о поэзии.
– Почему ты здесь, в Дюссельдорфе? – спросил Амин.
– Сегодня я встречал в аэропорту мою хорошую знакомую – поэтессу и художницу из Москвы. Кажется, я тебе никогда о ней не рассказывал. И завтра вечером у нас в Эссене будет заседание нашего литературного клуба, на котором и они, и я, и другие наши поэты будут читать свои стихи. Приходи и ты! Почитай нам что-нибудь!
– То, что я пишу, это на арабском, – смущенно сказал Амин, осознавая, что он еще никому вслух не читал своих стихов.
– Почитай нам по-арабски! Мы послушаем музыку языка! – с жаром предложил Алексей и, заметив, что Амин встревожен, спросил: – У тебя все в порядке?
– Да-а, – неопределенно протянул Амин и мельком взглянул на стену, на которой висела Манина фотография.
– Ладно, потом расскажешь, – понял Алексей. – Давай выпьем кофе. День-то какой чудесный! Почти лето!
Поговорив с Алексеем, Амин ощутил некое воодушевление, и не только потому, что сегодня он нежданно-негаданно увидел Машину фотографию на стене кафе; и не только потому, что поговорил с Алексеем… Было еще что-то… Как будто свежий, обновляющий ветер пролетел рядом с ним и придал особый смысл этому апрельскому дню. Фотография Маши на стене и слово «Москва», промелькнувшее в речи Алексея…
Да, Амин определенно завтра придет на встречу с русскими поэтами! Потому что это были весьма красноречивые знаки того, что его судьба хочет сменить гнев на милость.
Два выходных дня пролетели для Амина незаметно. Он с удовольствием возился с племянниками: читал книжки с Мохаммедом, играл в куклы с Марьям, пил кофе со своей сестрой – их матерью. И все это время Амин ловил себя на том, что он без конца улыбается.
Вечером же второго выходного дня Амин приехал в русский литературный клуб, заседание которого проходило в Эссене, в одном небольшом турецком ресторанчике, неподалеку от вокзала и от театрально-культурного квартала.
Амин пришел раньше всех, и у него было время, чтобы оглядеться. Здесь было просторно и при этом уютно: стены, расписанные лазурно-голубыми морскими волнами; деревянные столы и приятные ароматы. За окном еще было светло, и радость весеннего вечера царила и в ресторанчике, и на улице.
Через некоторое время начали подходить литераторы. Кто-то держался особняком; кто-то с радостью обнимался с товарищами.
Амин с удовольствием за ними наблюдал. И тут кое-что произошло. Совершенное неожиданное. В ресторан зашел Алексей, и с ним вошла молодая улыбчивая женщина, которая была похожа…
О нет! Этого просто не могло быть!
– Амин! Здравствуй! – обрадовался Алексей. – Позволь представить тебе мою давнюю добрую знакомую и коллегу – Лизу. Лиза, это…
– Амин… Не может быть! – ахнула Лиза.
– Лиза… – сказал Амин, чувствуя, как по его телу бегут мурашки. – Лиза… Как ты здесь оказалась?!
Лиза, бывшая Манина подруга, которая за эти годы пережила множество самых разных событий и сменила много разных профессий, прилетела накануне в Германию, в Дюссельдорф, где открывалась выставка ее живописных работ. Благодаря неутомимым стараниям ее друга – поэта Алексея. Они когда-то познакомились с ним в Москве: он тогда представлял публике свой поэтический сборник в книжном магазине на Арбате, а Лиза была среди слушателей.
Лиза подошла к нему за автографом, они разговорились, и теперь Лиза не представляла своей жизни без долгих разговоров с ним – живьем и на расстоянии. Работая сначала в школе, а потом журналистом и редактором, Лиза даже не позволяла себе думать, что она – поэт и художник. Она писала и рисовала тайком, только для себя. Но теперь, набравшись храбрости, решила предстать перед публикой.