Дочь несколько дней лежала в постели. От внезапно свалившейся на нее слабости она много спала: иногда она говорила во сне, а иногда бодрствовала, но лежала тихо-тихо, словно неживая. Время от времени, чаще ночью, она вставала и как тень бродила по квартире, но потом снова ложилась.
Людмила уговаривала сама себя, говоря, что Маня скоро придет в норму. Прежде всего потому, что она видела, что Маня совершенно не собиралась приходить ни в какую норму.
Людмила однажды вызвала домой свою бывшую подругу – невропатолога Елену Павловну, которая когда-то помогла Мане прийти в себя после расставания с Амином. Маня даже немного ожила, когда увидела Елену Павловну, но после ухода врача снова погрузилась в свое сумрачное состояние.
Елена Павловна сказала Людмиле, что все жизненные показатели у Мани в норме, но она истощена и действительно потеряла интерес к жизни. И теперь нужно хоть что-то, что вернет Мане желание жить.
Позже Людмила приглашала и других врачей, но они приходили и говорили то же, что сказала ей Елена Павловна.
Так что теперь Людмила молилась с утра до ночи и даже несколько дней подряд ходила в церковь на службу, чего раньше никогда не делала.
Приходя из церкви, она наводила порядок в квартире. Сходя с ума от того, что происходит с ее дочерью, она методично, медленно и тщательно разбирала шкафы, полки, антресоли в каждой комнате, в коридоре, на кухне, в ванной, в туалете и даже на лестничной площадке.
Делая ревизию всей своей жизни, она будто искала причины произошедшего и пути выхода. Перебирая старые бумаги, документы, давно не имевшие юридической силы; читая старые письма, телеграммы, открытки, она будто бы даже находила ответы на свои вопросы, подсказки, которые посылала ей судьба. Хоть порой она даже не помнила тех людей, которые присылали ей эту корреспонденцию.
Но вдруг она нашла подсказку. По крайней мере, ей показалось, что это была подсказка. На дне одной из коробок лежало ее синее платье! То самое синее платье, в котором она была в тот день, когда познакомилась с Борисом, отцом своих дочерей.
Выудив его из коробки, Людмила долго смотрела на него, ощущая нарастающий жар в груди – точно такой же жар, который она почувствовала в тот день, когда поняла, что влюбилась в него окончательно, навсегда; поняв, что в ее жизни не будет больше такого человека, как он.
Рассматривая это платье, Людмила почувствовала, что теперь обязательно должно случиться чудо!
Людмила почувствовала второе дыхание. Она с еще большим энтузиазмом продолжила эту уборку: выбросила десятки мешков старого хлама, с помощью соседей вынесла из квартиры сломанную и надоевшую мебель. Затем Людмила перекрасила стены на кухне, вымыла все окна. Так что теперь в доме царили чистота и свежесть.
Теперь Людмила ждала одного: когда же Маня, такая ранимая, такая уязвимая, придет в себя и снова захочет жить… Вернее, когда случится чудо, благодаря которому Маня захочет вернуться к жизни… Ее дочка, худая и измученная, все больше походившая на девочку-подростка, тело которой едва было различимо под одеялом.
Сегодняшним утром Людмила, собираясь в церковь, заглянула к Мане в комнату. Маня дышала особенно тихо.
Людмила на цыпочках подошла к ее кровати и прислушалась, дышит ли дочь. Убедившись, что Маня дышит, Людмила выдохнула и перекрестилась. И потом, стоя в полупустой церкви, Людмила молила Его только об одном. О чуде. О чуде, которое было уже близко. Людмила это чувствовала.
Вернувшись домой, Людмила зажгла свечку перед иконкой, которая недавно появилась в ее спальне, и, не в силах что-то делать, просто села на кухне. Гладя в одну точку на стене. Села ждать.
Маня снова видела сон. В этом сне она была легкой, как эльф. Она скользила над землей верхом на воздушном змее. На змее, который они смастерили когда-то вместе с детьми, с Мариком и Левой. Марик и Лева в этом сне летали рядом с ней. Они были не такие, как она. Они были обычными детьми. А она, Маня, была эльфом. Они все вместе смеялись и наслаждались этим днем. И лишь тихий голос нашептывал ей: «Смотри, не забудь здесь ничего. Мы не будем возвращаться».
Но вдруг ее сон оборвался, потому что она услышала звонок в дверь и проснулась. Ей совсем не хотелось просыпаться, но звонок был громким и настойчивым.
Людмила открыла дверь. На пороге стоял Амин. Она моментально узнала его. Он, конечно, изменился, поправился, возмужал, но все же это был все тот же мужчина, который когда-то полюбил ее Машу.
Они смотрели друг на друга несколько секунд, и Людмила вдруг поняла, что ТОТ, КТО ВСЁ ВИДИТ, наконец услышал ее ежедневные, ежеминутные молитвы и послал ей это чудо, этого человека, Амина…
Она обняла его и сквозь слезы зашептала:
– Наконец-то ты… Наконец-то! – повторяла Людмила, не имея сил отпустить его из своих объятий.
– Здравствуйте, это я… Если можно, я хочу увидеть Машу… – проговорил сбитый с толку Амин, ожидавший какого угодно развития событий, но не такого.
– Да! Да! – заторопилась Людмила и открыла перед ним в дверь в Манину комнату. – Идите к ней!
Вот уже в течение нескончаемых нескольких часов Амин сидел рядом с Машей, на ее постели, пытаясь понять, что с ней происходит.
Амин был растерян. Пока он летел в самолете, он готовился к чему угодно, но не к этому. Он думал, что они будут сначала присматриваться друг к другу; будут спорить; будут припоминать грехи друг друга, будут разбираться, что же тогда, пятнадцать лет назад, на самом деле произошло… Но теперь, в этой реальности, все оказалось по-другому.
Перед ним, в своей девичьей комнате, на своей девичьей постели, как Спящая красавица из сказки, которую он много раз смотрел со своей племянницей Марьям, лежала Маша, истаявшая и тихая. Ее пульс, дыхание и прочее явно были в норме, но всё говорило о том, что ей больше не хочется сражаться в этой войне, в которую ее втащила судьба.
Амин помнил такие случаи в своей врачебной практике, и каждый раз он хорошо знал, что нужно делать, потому что он был наблюдателем, врачом, специалистом. Сейчас же в своем сердце он искал один-единственный правильный ответ на вопрос: как помочь Маше?
Все это время Амин видел, как мается Машина мать, как надеется на него. Накануне вечером она приготовила ему ужин, чтобы он хоть немного подкрепился. И он видел, как она пытается с ним поговорить о том, что произошло когда-то по ее вине. И она даже начала с ним этот разговор, но он понял, что совершенно не хочет подвергать эту женщину подобному разговору. В конце концов, это была мать, которая, как могла, когда-то защищала своего ребенка от того, что ей казалось опасным. От того, что дочь однажды лишится детей, лишится всех прав… Поэтому Амин и не вступил в тот трудный разговор.
Теперь Амин считал виноватым прежде всего себя. Это он когда-то послушался своего разгневанного эго…
И сейчас, точно так же как и Маша, он оказался у разбитого корыта, отказавшись от себя, от своих корней, от своей любви, пусть он и выглядел со стороны вполне успешным и довольным жизнью человеком.
Поспав пару часов на полу, рядом с Машиной кроватью, он проснулся от того, что в окно сияло яркое весеннее солнце. Такое яркое, он даже не поверил, что находится в Москве. В его памяти Москва всегда оставалась пасмурным городом, в котором ему всегда не хватало света.
Амин, не веря своим глазам, встал и открыл окно. В комнату ворвался теплый веселый ветерок.
Он, ощущая внезапный прилив радости, взглянул на Машу и понял, что прямо сейчас, когда в окна льется солнечный поток и весенний ветер пытается что-то изменить в этой застоявшейся, печальной тишине, вот сейчас Машина душа страстно желала проснуться. Он увидел, каким подвижным прямо сейчас стало ее лицо, словно оно пытается сбросить маску, которая приросла к нему.
И вдруг на жестяной карниз сел голубь. Явно молодая птица, чье оперение было необычно красивым – синим, зеленым, красноватым. У голубя был необычайно умный и внимательный взгляд. Он внимательно смотрел на Амина, расхаживал по карнизу и ворковал, словно что-то рассказывал ему. Амин осторожно подошел ближе к окну: голубь не испугался и не улетел; наоборот, он тоже приблизился к Амину.
«Доброе предзнаменование!» – вспомнил Амин слова отца, который всегда говорил так, если видел, что на окно садился голубь. Доброе предзнаменование!
– Голубь, ты… ты хочешь, чтобы я позвонил отцу и спросил его совета? – вдруг спросил Амин у голубя.
В ответ голубь одобрительно заворковал и… улетел.
И Амин, недолго думая, набрал номер отца.
– Отец, – тихо сказал Амин, – папа… Я не знаю, как сказать тебе то, что я хочу сказать.
Еще секунду назад ему казалось, что позвонить отцу – это отличная идея. Но теперь он чувствовал себя восемнадцатилетним дураком: он, как дурак, хотел спросить отца, что ему делать. Да еще в таких странных обстоятельствах, еще и по телефону! Его первый разговор о Маше… Тот самый разговор, который должен был состояться пятнадцать лет назад.
– Ты в Москве из-за женщины? – догадался отец, который был крайне удивлен тем, что сын внезапно улетел, ничего не объяснив.
– Да, – тихо ответил Амин. – Это долгая история… И, наверное, я должен был давно все рассказать. Но сейчас не время. Я хотел спросить у тебя совета. Ее зовут Маша… Мария… У нее тяжелая депрессия, нервное истощение. И я со вчерашнего дня сижу возле нее и не знаю, что делать… Я, наверное, знал бы, что мне делать, если бы она не была мне так дорога и если бы я… был… по-настоящему хорошим врачом…
– Ты любишь ее? – спросил отец.
– Думаю, да…
– Думаешь, да? Если ты только думаешь, что любишь ее, тогда ты не поможешь ей. Но если ты по-настоящему ее любишь, тогда ты поможешь этой женщине. Вернее, сам Аллах поможет ей через тебя… Ты поймешь, что делать. Сынок, ты хороший врач и хороший человек. Не сомневайся в себе, – тихо сказал отец.