– Я подумаю об этом, – ответила Людмила.
– Хорошо, но, может быть, Маша или Варя?
– Договаривайся с ними сам, – со вздохом ответила Людмила.
Они поговорили еще немного о разных пустяках, а потом, положив трубку, Людмила еще несколько минут постояла у открытого окна, вдыхая аромат свежей влажной листвы. Наконец, впервые за много дней, она почувствовала спокойствие, пусть оно и было больше похоже на усталость.
В те же самые дни Маней владела ярость. Ярость, которой она еще никогда не испытывала. Маня обнаружила в себе настоящие залежи ярости. Ей казалось, что если можно было бы как-то переработать эту ярость, то ею можно было освещать целые города, страны и континенты.
Но теперь к этой ярости была примешана и радость – потому что дети, около месяца пробыв с отцом, снова были с нею дома. Они не позволяли ей тосковать и жалеть о прошлом! С утра до вечера они то дрались, то мирились, то затихали, когда смотрели мультфильмы или передачи о животных. Кроме того, Варя без конца звала Маню с детьми в Петухово – они очень давно не виделись, и Маня приняла решение ехать. Ей очень хотелось снова увидеть бабу Капу, Варю, Кирю и их детей.
Маня уже вовсю мечтала о том, как они с Варей будут сидеть на берегу Большой Реки и болтать, как когда-то. Дети будут пить парное молоко, бегать по зеленой траве, ловить рыбу с Кирей. Да и мать нуждалась в тишине и покое – хотя бы на лето.
Отъезд она назначила на середину июня, а до этого времени ей нужно было сделать несколько важных дел, и одно из них – это встреча с отцом, который собирался приехать в Москву. Маня уже несколько раз обсуждала с ним это. Варя приезжать на встречу не захотела, она по-прежнему избегала общения с отцом.
Но самое главное, Маней овладела жажда деятельности: ей не хотелось тратить деньги, оставшиеся у нее от продажи дома, поэтому ей нужно было найти работу. Пока она раздумывала, чем она хотела бы заняться, чтобы с утра до ночи не злиться на Амина, снова предавшего ее, работа нашла ее сама.
Однажды утром ей позвонила ее давняя знакомая, которая во времена Маниного замужества жила в том же самом поселке. Эта дама, когда-то бывавшая у Мани в гостях и которой очень нравилось, как Маня отделала свое жилище, назначила Мане встречу. И во время этой встречи внезапно предложила Мане работу – придумать отделку нового дома, который та самая дама недавно себе купила. И не только придумать отделку, но и заведовать всем процессом ремонта.
Маня изумилась, но всего лишь на секунду: все это время, прошедшее после их расставания с Максимом, она постоянно думала о том, как бы она переделала дом.
Маня согласилась, и работа закипела. С утра до ночи Маня проводила в магазинах, выбирая краски и обои; мебель и домашнюю технику; текстиль и разнообразную утварь. Она порой забывала о сне и еде, так она была увлечена. Вставая по утрам, она чувствовала абсолютное счастье – еще бы: это было ЕЕ ЛЮБИМОЕ ДЕЛО. Теперь ей казались смешными ее вечные мысли о том, что у нее не было никаких талантов, и каждый день она обнаруживала в себе все новые таланты. Время от времени она звонила Ане – жене брата Максима – и советовалась с ней, если в чем-то сомневалась; иногда Маня ходила в Третьяковку и там, среди живописных полотен, искала новые идеи, вдохновляясь Шишкиным, Врубелем и Брюлловым. Ей даже стало казаться, что она занята не ремонтом чужого дома, ей стало казаться, что яркими красками она пишет новую картину своей жизни.
Прошло уже около месяца после того, как она рассталась с Амином. Иногда он ей звонил, но Маня не брала трубку: она понимала, что, скорее всего, он будет оправдываться, а она не будет ему верить. И снова начнутся выяснения отношений. Так что, на ее взгляд, ей не следовало и начинать: вряд ли третья попытка их воссоединения будет удачной.
Ее работа двигалась хорошо. Заказчица была довольна. Людмила помогала Мане с детьми (отъезд в Петухово пришлось отложить), а иногда она брала детей с собой, и они то носились по дому, то внимательно наблюдали за рабочими, которыми умело руководила Маня.
Правда, время от времени на Маню накатывали волны плохого самочувствия, но это было естественно: иногда она совсем забывала о себе. И каждое утро давала себе слово, что будет достаточно есть, спать и в конце концов сходит к врачу, чтобы выяснить, почему по утрам она чувствует сильное головокружение.
Но самое главное, что Манина ярость как будто ушла, и на ее место пришло желание созидать. И это ощущалось Маней как счастье.
Однажды утром Маня, как обычно, встала утром. Она быстро накормила детей и отправила их к телевизору смотреть мультфильмы. Они с матерью сели завтракать.
– Звонил твой отец, – сказала она дочери. – Через пару недель он будет в Москве.
– Знаю, – ответила Маня, – он мне тоже звонил. Кажется, мы скоро с ним встретимся.
– Это хорошо, что ты знаешь, – вздохнула Людмила, втайне разочаровавшись в том, что ей не удалось преподнести Мане приятный сюрприз. – Хочешь еще каши?
– Да, – с энтузиазмом сказала Маня.
Людмила улыбнулась: Маня с детства любила манную кашу.
И пока Людмила накладывала Мане кашу на тарелку, она увидела, что Маня залезла в холодильник, достала оттуда большую миску кислой капусты и теперь руками ела эту капусту.
Людмила изумилась: вот это да! Манная каша с капустой! Да еще и в таких количествах! А главное, утром! Чудеса, да и только!
Маня доела капусту, потом взялась за новую тарелку манной каши и сказала матери:
– Знаешь, я так рада, что работаю. Я впервые вдруг поняла тебя: ты ведь всю жизнь с радостью учишь твоих физических и математических детей. Только сейчас я поняла тебя! Какой же я была дурой, что обижалась на твою увлеченность!
Маня облизала тарелку из-под каши, схватила рукой еще немного капусты и сладко захрустела ею.
– Хочешь, вместе со мной поехать на встречу с отцом? Я думаю, он будет рад, – чавкая, продолжила Маня.
– Пока нет, – ответила Людмила твердо, – но ты поезжай.
– Мама, ты просто обязана это сделать! Вы должны прервать эту цепь молчания! – воскликнула Маня, снова хватая капусту руками.
– Дочь, мы уже прервали цепь, – миролюбиво сказала мать.
– Вы должны прервать цепь не только по телефону! Вы должны встретиться! – уже кричала Маня, хватая руками капусту и запихивая ее себе в рот, еле успевая глотать.
Людмила, конечно, была очень рада тому, что дочь встретится с отцом. И даже была рада тому, что дочь настаивает на прерывании цепи. Но еще больше в этот момент Людмила была изумлена от того, что Маня, которая никогда в жизни не ела квашеную капусту и считала ее просто испортившимся овощем, на ее глазах смолотила целую миску, и теперь, как кошка, облизывала свою руку в капустном соке.
Людмилу вдруг осенило.
– Маша, а ты… – робко начала Людмила и запнулась, не зная, как продолжить.
– Что я? – спросила Маня, залезая в холодильник, чтоб посмотреть, не осталось ли там еще капусты.
– Машенька, а ты полюбила квашеную капусту? – тихо спросила Людмила.
– Нет! Просто… эта капуста какая-то… она какая-то, – пробормотала Маня и, не находя нужных слов, снова облизала дно тарелки. – Особенно вкусная. Она такая… ммм…
– Маша, а ты… ты… не беременна? – подытожила Людмила.
Маня застыла на месте, что-то подсчитала на пальцах и… побледнела…
На следующее утро Маня вернулась от врача – тихая и заплаканная.
– Вот, – сказала она и сунула матери в руку листок бумаги.
На листке рукой врача было написано: «Вторая беременность, 4 недели».
– Маша, – тихо спросила Людмила. – Что ты теперь будешь делать?
– Я не знаю… Я все еще воюю – с собой, с Амином! – с тихим отчаянием сказала Маня. – Я сбежала от него…
– Маша! Ну, может быть, тогда хватит воевать? Ты беременна от своего мужчины. Просто скажи ему об этом, и решите вместе, как вам быть!
– Это у тебя было все просто! – выкрикнула Маня и ударила ладонью по столу.
Но тут же Маня осеклась и, с ужасом глянув на мать, подскочила к ней и обняла ее:
– Мама, прости меня… Я просто схожу с ума от этого всего…
Они вместе убрались на кухне и разошлись по своим комнатам. Маша быстро уснула, а Людмила долго сидела в кресле, размышляя обо всем. Мыслей было много, но самая главная заключалась в том, что ей чудовищно не хотелось, чтобы и этот Машин ребенок остался без отца.
Когда Марик и Лева уснули, Людмила вошла в комнату Мани и села на ее кровати:
– Машенька, прости меня. Я снова вмешиваюсь в твои дела… Но мне кажется, что тебе нужно сообщить Амину о ребенке. Как ты думаешь?
– Да, – рассеянно ответила Маня, которая лежала в постели и рассматривала потолок, – да, я сообщу ему, как-нибудь.
Она потянулась к матери и обняла ее. Людмила тяжело вздохнула и пожелала дочери спокойной ночи.
Амин вернулся из Москвы в Дюссельдорф в конце мая. Он чувствовал себя опустошенным: без конца прокручивал в своей памяти дни, проведенные с Машей. Снова и снова он задавал себе вопрос: как получилось, что они не вместе? Как садовник возвращает погибающее дерево к жизни, так и он день за днем возвращал к жизни доверие, которое они с Машей когда-то из-за собственной глупости потеряли. И ему казалось, что и их доверие друг к другу, и их любовь – всё вернулось. Но… если и доверие, и любовь могли разрушиться в мгновение ока из-за телефонного звонка и пары сообщений постороннего человека, то… может быть, он все-таки обманывался, убеждая себя, что Маша – это его судьба?
Он сделал несколько попыток поговорить с Машей, но Маша не отвечала на его звонки.
Не найдя ответов, Амин с головой ушел в работу, и работа, как всегда, спасла его.
В июньском Дюссельдорфе все цвело и благоухало – жизнь брала свое. Амин много времени проводил и в клинике, и в социальном центре, где он курировал иммигрантов, попавших в сложную жизненную ситуацию. Свободное время он посвящал племян