никам, гуляя с ними в парках и садах. Порой он беседовал с отцом и дядей о медицине, о жизни; много читал; бывал в Эссене на заседаниях литературного клуба.
Правда, теперь все было не так радужно, как до его недавней встречи с Маней. До встречи с Маней он мирился со своим одиночеством, даже полюбил его, считая это добровольным выбором. Он казался себе отшельником, который повиновался своей судьбе. Но теперь, после этих дней с Машей, когда он помог ей вернуться к жизни и когда они вновь испытали драгоценную близость, одиночество тяготило его.
Московский июнь в этом году был необыкновенно теплым и ласковым.
У Мани по-прежнему была ее прекрасная работа. Беременность она переносила хорошо – у нее больше не было головокружений и тошноты, поэтому она могла с удовольствием заниматься своим проектом. Сделано было уже много, заказчица не могла нарадоваться на результат, и Маню уже ждали новые заказы.
Но после работы, по вечерам, Маня, мрачная, с постоянным ощущением близких слез, гуляла по теплым, необычайно тихим улицам. Она думала только о том, что малыш, еще только ожидающий своего появления на свет, уже был разлучен ею с его отцом. Вместо того чтобы просто жить, она опять воевала с самой собой, с близкими людьми и с жизнью, не заметив, как ее существование снова превратилось в пустыню, где до ближайшей живой души были многие километры.
Время от времени она звонила Варе. И теперь сестры опять, как в детстве, подолгу беседовали о разном. Порой они смеялись, вспоминая свои детские проделки и жалея о том, что теперь они так мало времени проводят вместе и их встреча снова откладывалась.
– Знаешь, – сказала однажды Варя, – мы с Кирей недавно листали альбом и нашли нашу детскую фотографию. Где мы втроем с одинаковыми улыбками сидим возле дома в Петухове. Ты сидишь между нами, в серединке, и нам всем тесно и тепло. Помнишь?
– Помню, – ответила Маня, вспоминая ту фотографию: на снимке они сидели, тесно прижавшись друг к другу, как воробушки на ветке. От этого воспоминания ей стало тепло и даже на секунду показалось, что, неизвестно как и когда, ее жизнь обязательно наладится.
На следующее утро Маня взяла в руки телефон. Она нашла номер Амина и набрала ему сообщение: «Амин, я беременна, приезжай, если можешь». Потом она перечитала это сообщение, брезгливо поморщилась и все стерла.
Все происходящее ей показалось чудовищно пошлым и банальным, как в сериале. Она представила, как Амин открывает это сообщение и тоже брезгливо морщится.
Она отложила телефон и стала собираться на работу, думая о том, что впереди еще много времени и она обязательно подумает, как и когда сообщить ему о своей беременности. Решив это, она рванула на работу – туда, где у нее всё получалось идеально.
К вечеру этого рабочего дня была готова гостиная: белоснежный натяжной потолок со встроенным светом, стены цвета выбеленного дуба, каменный пол выглядели идеально, чисто вымытые окна в пол – всё было так, как хотела заказчица.
Маня невольно улыбалась, глядя на свою работу. Она еще раз прошлась по всему дому, сделала себе заметки на завтра. Мельком глянула в окно: там, во дворе, садовник, пожилой мужчина, сажал яблони и кусты крыжовника.
Маня вышла на крыльцо и стала наблюдать за работой мужчины: он работал медленно и спокойно. Он так бережно обращался с каждым саженцем, что можно было невольно залюбоваться. Маня огляделась: перед домом уже цвели белые пышные пионы, розы разных сортов и расцветок; белые и красные лилии, розовая турецкая гвоздика и множество других цветов, названий которых Маня не знала.
Воздух был напоен ароматами цветов и трав, солнце клонилось к западу, садовник колдовал с молодыми яблонями, а к Мане в гости пришел соседский кот. Он с хозяйским видом обошел сад и подошел к садовнику, который немедленно выдал ему кусочек сыра. Кот съел сыр и сидел рядом с садовником, умывая мордочку белой лапкой.
– Ну что, хозяйка, принимаешь нашу с Барсиком работу? – весело спросил садовник Маню.
Маня улыбнулась в ответ и подумала, что, конечно, это был не ее дом и не ее сад. И все же она имела отношение к этой красоте! Эта красота была создана ее руками и руками прекрасных людей, которых она, Маня, сама нашла. Так что сегодняшний день был замечательным!
И как только она это подумала, раздался звонок ее мобильного телефона.
– Машенька, – услышала она в трубке голос отца, – я в Москве, в отеле, который находится рядом с аэропортом. Мы могли бы сегодня увидеться с тобой? Я помню, мы договаривались с тобой встретиться только через четыре дня, но, честно говоря, мне не терпится тебя увидеть… Сегодня и завтра я буду свободен. Так что сегодня мы встретимся с тобой, а завтра мы могли бы провести день с тобой, Левой и Мариком. Как ты думаешь?
Маня замерла: ее ноги моментально ослабли и затряслись от страха. Она разозлилась на себя: ну что же такое, они ведь столько раз разговаривали по телефону! Почему же ей снова так страшно?!
– Папа, – почти вопросительно произнесла она, – подожди секундочку. Я должна подумать.
Она почти бегом вернулась в дом и села на стул, потому что у нее совсем не было сил стоять на ногах. Страх, какой-то дурацкий, животный страх, овладел ею.
– Маша, ты здесь? – еще раз осторожно спросил ее отец.
– Папа, я… я… почему-то боюсь встречаться с тобой… Хотя я столько времени ждала, когда ты приедешь. Я ждала этой минуты с самого детства. Мы ждали тебя вместе с Варей. А теперь я… боюсь… Что мне делать, папа?
– Машенька, я люблю тебя и Варю с той самой секунды, когда узнал, что стану отцом. Да, я сделал множество ошибок, но позволь мне исправить хотя бы одну и стать тебе настоящим отцом, а не быть просто голосом из телефона. Машенька…
Голос отца дрожал, Маня слышала это абсолютно отчетливо. Она снова посмотрела за окно: садовник по-прежнему делал свою работу – медленно и спокойно, зная совершенно точно, что его работа однажды обязательно принесет свои плоды.
– Папа, хорошо, – вздохнула Маня. – Диктуй адрес. Конечно, я приеду.
Ровно через час Маня вошла в холл отеля «Крылья».
Отель находился в самом аэропорту: было слышно, как над отелем то и дело пролетали самолеты, идущие на взлет или посадку.
Она сразу увидела отца: отец почти бегом шел ей навстречу – моложавый, подтянутый красивый мужчина с седыми, коротко стриженными волосами.
Подойдя к Мане, он сначала нерешительно посмотрел ей в глаза – Маня затрепетала, как птица, пойманная в силки. Если бы она только могла себе позволить – она бы сбежала. Но… Леве и Марику несколько недель назад был обещан еще один, новый, дедушка, который повезет их кататься на каруселях, купит им мороженое, отвезет в цирк, зоопарк, сделает им воздушного змея и покатает на лошади в Парке культуры. Так что отступать Мане было некуда.
Отец еще немного помедлил и осторожно обнял Маню.
– Папа, – еле выговорила Маня. – Ты все-таки существуешь.
Отец немного отстранился от Мани и посмотрел на нее глазами, затуманенными от слез:
– Ты настоящая красавица!
Потом отер платком глаза и сказал:
– Пойдем, Машенька, организаторы конференции сняли мне хороший номер, двухкомнатный, мы с тобой там поговорим. Пойдем…
Маня вслед за отцом вошла в номер и теперь нерешительно мялась у входа. Потом все-таки сняла туфли, вошла и села на диван, обитый бежевым бархатом. Она огляделась. У противоположной стены стоял рабочий стол, на котором лежало несколько книг, тетрадей и густо исписанных листов.
Отец подошел к столу, что-то переложил с места на место, но оставил свои бумаги и сел в кресло, стоявшее напротив дивана.
Маня наблюдала за передвижениями отца по комнате: ее страх прошел, и теперь с каждой минутой отец казался ей все более и более чужим человеком. Это его чисто выбритое, ухоженное лицо; хорошая стрижка; изящные очки в тонкой дорогой оправе – все это было противным, мерзким, лицемерным.
– Я сбрил бороду недавно, еще не привык, – сказал вдруг отец и неловко коснулся рукой своего подбородка.
Маша молча кивнула. Отец, чувствуя ее настроение, вскочил и засуетился.
– Маша, может быть, ты хочешь есть?
Маша, погруженная в свои мысли и ощущения, ответила не сразу. И отец, чтобы как-то замять эту неловкость, завозился со своим пиджаком – он его снял с себя, начал вешать на спинку стула, уронил стул вместе с пиджаком…
От этого грохота Маня будто очнулась. Она хотела сказать, что ей ничего от него не нужно, но… вот уже пару часов она чувствовала сильный голод – ее будущий малыш требовал еды, и ему было все равно, что тут происходит.
– Котлеты и пюре у них тут есть? Как ты думаешь? – спросила она, стараясь придать своему голосу равнодушный оттенок.
Отец схватил трубку телефона и продиктовал сотруднице ресторана заказ. Потом снова сел в кресло, снял очки и трясущимися руками стал вертеть их в руках.
– Я хотела быть вежливой и ласковой с тобой, честное слово… Ведь мы уже несколько раз говорили с тобой по телефону, и я думала, что со мной все в порядке. Но, кажется, это не так. Поэтому я хочу спросить тебя: почему ты нас навсегда оставил? Я хочу спросить, что за причина могла заставить взрослого мужчину, отца, навсегда забыть о двух маленьких девочках и жене?
Машин голос начал дрожать и через пару секунд почти сел. Но Маша, глядя отцу в глаза, продолжала:
– Прости, что я говорю это тебе, но я думаю, что сейчас притворяться и вести светскую вежливую беседу не имеет смысла.
– Машенька, – медленно, почти по слогам произнес отец, – ты можешь… ты даже должна это говорить мне – так, как ты чувствуешь. Я виноват перед вами… Виноват… Более того, я отдаю себе отчет в том, что ты очень смелый, мужественный человек: Варя и твоя мама абсолютно справедливо не хотели встречаться со мной. А Варя не стала говорить со мной даже по телефону. И я… и я даже сам не знаю, как я поступил бы на твоем месте.
– Извинения мне никак не могут помочь, – упрямо отчеканила Маня, – я пытаюсь понять, как это все было. Я понимаю, что тебя выслали из страны в конце семидесятых, но потом ты ведь мог приехать к нам! Мог же?! – Манин голос задрожал.