Через минуту зрение вернулось в норму. Рядом, среди останков кресел и шкафов, лежал Поющая Скала. Он моргал, медленно приходя в сознание. Скорченное, сожженное тело Мисквамакуса осталось там, где упало. Стены комнаты выглядели как после пожара, а пластиковые жалюзи потекли и висели длинными полосами.
Но больше всего меня потрясла бледная, худенькая фигура, тихо стоявшая в углу, — изможденная, скорее похожая на дух, чем на девушку, которую я знал. Я ничего не говорил, я только протянул к ней руки, чтобы снова приветствовать ее в мире, который она чуть не оставила навсегда.
— Гарри, — прошептала она. — Я жива, Гарри.
И как раз в эту секунду с револьвером в руке в комнату влетел ищущий нас лейтенант Марино.
Мы сидели с Поющей Скалой в аэропорту Ла Гардиа под бронзовым бюстом самого Ла Гардиа. Мы курили последнюю сигарету перед отлетом. Шаман выглядел как всегда элегантно, в блестящем костюме и в очках в роговой оправе. Лишь пластырь на щеке был единственным свидетельством минувших событий.
Мы слушали шум разговоров и гул двигателей на взлетной полосе, а апельсиновое послеполуденное солнце блестело на зимнем, небе.
— Мне немного грустно, — сказал он.
— Грустно? — удивился я. — Почему?
— Из-за Мисквамакуса. Если бы только он дал нам шанс объяснить все, если бы только мы могли с ним договориться…
Я глубоко затянулся сигаретой.
— Но теперь все-таки немного поздно. Помни, он убил бы нас, и не колеблясь. Потому мы и должны были его уничтожить.
Поющая Скала кивнул.
— Может, когда-нибудь мы и встретимся с ним в более благоприятных обстоятельствах. Тогда и поговорим.
— Но он ведь мертв… ведь так? Что ты имеешь в виду, говоря, что мы встретимся с ним?
Поющая Скала снял очки и протер их чистым белым платочком.
— Тело его умерло, но мы не можем быть уверены, что и маниту был уничтожен, — объяснил он. — Может, он лишь перенесся на более высокий уровень существования, может, он готов присоединиться к тем, кто существует только вне материального бытия. Но не исключено, что он снова вернется на землю, чтобы жить в чьем-нибудь теле.
Я наморщил лоб.
— Ты ведь не хочешь этим сказать, что все это может повториться? — обеспокоенно спросил я.
— Кто знает… — индеец пожал плечами. — Есть во Вселенной тайны, о которых мы и понятия не имеем. То, что мы можем познать за время нашего бытия, является лишь малым фрагментом целого. Существуют необычные миры в мирах, а в них — еще более удивительные. Стоит об этом помнить.
— А Великий Старец?
Поющая Скала встал и взял чемодан.
— Великий Старец всегда будет среди нас — до тех пор, пока существуют темные силы и необъяснимые страхи, рядом с ними всегда будет Великий Старец.
Больше он ничего не сказал. Мы только крепко пожали друг другу руки, и он направился к самолету.
Лишь три недели спустя мне удалось выбраться в Новую Англию. Я поехал на своей машине. Снег все еще прикрывал поля и дома, небо было одета розы, а апельсиновое, бледное солнце скрывалось за деревьями.
Я добрался до места перед сумерками и остановил свой «кугуар» перед парадным входом элегантного белого домика в колониальном стиле. Двери открыл Джереми Тэнди, как всегда трезвый и холодный. Он вышел приветствовать меня и забрать багаж.
— Мы так рады, что вы наконец посетили нас, мистер Эрскин, — сказал он со всей сердечностью, на какую только был способен. — У вас, наверное, было трудное путешествие.
— Было совсем не так уж плохо. Я люблю вести машину в трудных условиях.
Мы вошли. Миссис Тэнди повесила мой плащ на вешалку. Было тепло, уютно и мило. Гостиная была полна антиквариата — и глубокие колониальные кресла, и диваны, и латунные лампы, и украшения на стене, и картины из деревенской жизни.
— Скоро подадут горячее, — сказала миссис Тэнди, и мне захотелось поцеловать ее за это.
Потом мы сели у камина. Джереми Тэнди налил мне внушительную порцию виски, а его жена хлопотала на кухне.
— Как себя чувствует Карен? — спросил я. — Ей уже лучше?
Он кивнул.
— Она еще не ходит, но настроение у нее уже намного лучше. Позже можете зайти поговорить с ней. Она всю неделю не могла этого дождаться.
Я медленно тянул виски.
— Я тоже, — заявил я чуть усталым голосом. — Представьте, что я до сих пор плохо сплю с того времени, как все это закончилось.
Джереми Тэнди опустил голову.
— Знаете… честно говоря… мы тоже.
Мы поболтали ни о чем, а потом миссис Тэнди внесла блюдо рыбы. Рыба была горячая и вкусная. Я поел с аппетитом, всматриваясь в весело трещавший в камине огонь.
Затем я пошел наверх, к Карен. Она лежала бледная и исхудалая. Но ее отец был прав — она поправлялась, и теперь возврат к полному здоровью был только вопросом времени. Я присел на краю застланной узорчатым покрывалом постели. Мы разговаривали о ее хобби, о ее планах на будущее, обо всем, за исключением Мисквамакуса.
— Доктор Хьюз сказал мне совершенно конфиденциально, что ты держался очень храбро, — заявила она спустя какое-то время. — Он сказал: то, что случилось на самом деле, не имеет ничего общего с тем, о чем писали газеты, и что никто бы не поверил, если бы ему сказали всю правду.
Я взял ее руку.
— Правда сейчас не особенно важна. Я и сам не могу в нее поверить.
— Я только хотела тебя поблагодарить, — она дружелюбно улыбнулась. — Я считаю, что обязана тебе жизнью.
— Ну что ты. Может, однажды, когда-нибудь ты ответишь мне тем же.
Я встал.
— Мне пора. Твоя мама просила, чтобы я тебя не мучил. Тебе сейчас нужно как можно больше покоя.
— Хорошо, — ответила она со смехом. — Мне уже начинает страшно надоедать бесконечное лежание в постели, но, наверное, нужно это перетерпеть.
— Скажи, может, тебе что-нибудь нужно? Книги, журналы, фрукты? Достаточно одного твоего слова.
Я открыл дверь, чтобы выйти, и тогда Карен сказала с какой-то странной интонацией:
— Будь паинькой, милый.
Я замер. Мне показалось, что кто-то положил мне на плечи холодные как лед ладони.
— Что ты сказала?
— Будь паинькой, — ответила Карен, по-прежнему улыбаясь. — Только это. Будь здоров, мой дорогой.
Я закрыл за собой дверь ее комнаты. Коридор за ней был тих и темен. Старый колониальный дом трещал под тяжестью внушительного снежного покрова.
— Именно так я и подумал. — буркнул я сам себе, начиная спускаться.
КОЛОДЦЫ АДАРоман
I
День был холодным и бодрящим, как это часто случается в Коннектикуте, листья на деревьях пожелтели, а небо было чистым и нежно-голубым. Мой видавший виды и пропыленный «кантри сквайр» ехал, подпрыгивая на ухабах, по подъездной дороге дома Бодинов.
Осеннее солнце слепило, заставляя щуриться, хотя моя красная бейсболка была надвинута на самые глаза. В задней части автомобиля погромыхивали запчасти и другие причиндалы, а на пассажирском месте справа от меня, с аккуратно сложенными лапами и розовыми на просвет ушами, сидел мой верный кот Шелли.
Подъехав к парадному входу, я вышел из машины.
— Ты идешь? — спросил я у кота, но тот в ответ закрыл глаза с видом человека, симулирующего головную боль. Это означало, что, на его взгляд, на улице чертовски холодно и он уж лучше посидит в машине и послушает радио. «Вот ленивец!» — подумал я, пожелал ему не скучать и направился к дому мимо куч съежившихся и хрустящих листьев. Дом Бодинов был большим, в викторианском стиле. Он был построен на возвышенности неподалеку от поворота на Рут с шоссе номер 109, что на полпути от Нью-Милфорда к станции Вамингтон. Это была спокойная сельская местность, по большей части леса да небольшие деревушки, и сейчас, когда туристы и отдыхающие вернулись в Нью-Йорк, народу здесь было не больше, чем в старые колониальные времена. Близилась зима, и все потихоньку начали устраиваться поуютнее, чувствуя ее приближение.
Джимми Бодин сгребал листья на заднем дворе. Ему было около двадцати пяти лет, и он был на целых десять лет моложе меня. Вьющиеся светлые волосы, торчащие зубы и дополняющая комплект толстая шерстяная куртка, как у лесорубов, придавали ему сходство с персонажами одной из старых картин Нормана Рокуэлла.
— Здорово, Мейсон, — сказал Джимми и оперся на грабли.
— Как дела? — спросил я.
— Порядок. Сыровато сегодня, а?
Я потянул носом морозный, пахнущий дымом воздух.
— Да уж. В дом пустишь?
— Конечно. Элисон как раз поставила кофе.
Он прислонил грабли к перилам задней веранды, и мы прошли на кухню. Внутри было тепло, вкусно пахло, на вбитых в стену крючках висела медная утварь, а все подоконники были заставлены охлаждающимися пирогами. Элисон Бодин вынимала противень с очередным яблочным пирогом, щедро посыпанным корицей, и я утешился мыслью, что после смерти, наверное, мои мучения будут куда больше, чем когда я задыхаюсь от пирогов Элисон, занимаясь при этом любовью с Ракель Уэлш на матрасе с выпирающими пружинами.
Элисон на вид была старше, чем Джимми; вероятно, она пошла в мать. У нее были темные волосы, стянутые сзади в пучок, и узкое дружелюбное лицо с широко посаженными карими глазами. Она была небольшого роста и принадлежала к типу крошечных женщин, которых невозможно обнять за талию, не встав на колени. Иначе все время получается, что обнимаешь ее за шею.
— Как дела, Мейсон? — поздоровалась она и стала наливать кофе в большие керамические чашки.
Мы сели за старый, тяжелый кухонный стол и принялись есть пироги. Слабые лучи осеннего солнца с трудом пробивались в окна кухни.
— У вас какие-то проблемы с колодцем? — спросил я.
Джимми в этот момент ухитрился поймать кусок пирога, который развалился, когда он откусывал от него.
— Да, — кивнул он, подбирая крошки. — Сравнительно недавно. Последние два или три дня. Но я беспокоюсь, как бы не пришлось с ним повозиться зимой, когда земля подмерзнет.
— Да, ты правильно сделал, что позвонил, — сказал я ему, — а что конкретно не в порядке?