мое поведение просто сводит с ума, ты невыносим, Джиён! Но я молчал. Не потому, что хотел злить её всё сильнее. Мне нечего было сказать. Что я не люблю её? Но я никогда не говорил обратного, чтобы раскрывать на это её добровольно слепые глаза. Да нет, она не была слепой, она всё знала и знает, но хотела заставить меня поверить в свои чувства, чтобы мне неудобно было её оставить. Но в ней чувств не было ровно настолько же, насколько во мне. Что же ей сказать? Что она разминулась со мной в одной секунде желания? Что разочаровала неумением угадывать мои мысли и подчиняться им? А если я ещё до этого, интуитивно, искал повод перехотеть её и остыть, и зацепился за подвернувшееся недоразумение, сам для себя оправдался и признал достойными причины своего поведения? Что если Кико всё делала правильно даже для меня, просто была не той женщиной, которую я хотел бы именно сейчас? Что если мы сами заблуждаемся всегда и обманываем себя в своих желаниях? Я не хотел её изначально, но не мог признаться в этом, и ждал случая, когда виноватой можно будет назвать её, что она недоработала, не стала идеальной. Но идеального-то не бывает, оно само по себе либо невозможно, либо невыносимо. Да, я давно думал прекратить роман с Кико, потому что он становился крайне скучным, пусть даже секс и был неплохим. От случая к случаю. А ещё мне нравилось иногда изводить людей. Не мучить — изводить. Как я раньше не замечал за собой этого? Можно вот так бесконечно молчать, а они накручивают сами, выходят из себя, заламывают руки. Скорее всего, дело не в том, что я садист, вряд ли. Мне нравится не то, как они страдают, мне нравится наблюдать, до чего способен дойти человек, если предоставить его самому себе, его мнительности, его воображению. Я ничего плохого не сделал Кико, у меня испортилось настроение и захотелось уйти, на что она сочинила измены, попытку её бросить и окатила меня бранью, какой я давно в свой адрес не получал. — Ты ответишь или нет?! — уже негромко, срываясь на хрип вопрошала Кико, на глазах которой появились слёзы. Мне уже было неинтересно, настоящие они или наигранные. — Мне нечего ответить, — произнес я. — То, что ты видишь — происходит, случается, а, значит, является правдой. А мои слова лишь запутают ситуацию. — Судя по выражению, она не очень поняла, что я имел в виду, но посчитав, что завязавшаяся беседа может быть путем к перемирию, она бросилась мне на шею. Я увернулся, руками отклонив её в бок, но она, всё равно тщетно пытаясь прижаться к моей груди, лишь сползла по мне на пол, оказавшись на коленях. Порой радостно, когда перед тобой на коленях девушка, если она там с определенной целью, но сейчас мне сделалось неприятно. Я попытался отступить, но Кико обвила мои ноги. — Джиён! Постой! Давай поговорим! — Она взглянула в мои глаза и замерла. Там она прочла то, что я предпочёл повторить вслух, во избежание недоразумений, раз без слов она понимать не умела: — Я не вернусь. — Джиён… пожалуйста! Не говори так, Джи, любимый, милый, любимый, прости меня, прости! Прости, пошли в номер? Ты устал, я тоже, мы вспылили… — Я наклонился и нежно повёл ладонью по её щеке. Она схватила мою руку и прижала её к себе сильнее. Поцеловав её в лоб, я шепнул: — Не вернусь, — вышагнул из хватки её правой руки, обнимавшей мои колени и, не оборачиваясь, покинул гостиницу. На улице пекло солнце. Почувствовав облегчение, я сразу же закурил, в экстазе вдыхая дым, но некоторая тяжесть оставалась. Можно быть сколько угодно непробиваемым и равнодушным, но после некрасивых картин с собственным участием есть осадок. Был бы он в стакане — его бы помыли, а как себя прополоскать изнутри? Алкоголь! Я потянулся за мобильным, и он завибрировал в моей руке. Неужели мои мысли читают? Но это была Кико. Я сбросил её и добавил в черный список. Надеюсь у Рины и Наташи хватит ума не притаскивать её больше на общие тусовки? Покуривая, я добрался до телефонного номера Сынхёна и набрал его. — Да? — поднял тот через некоторое время, которое обычно нужно, если трубка не в кармане, а лежит где-то в соседней комнате. — Забухаем? — Qui demandez-vous?[13] — пробасил тот, из чего я не понял ни слова. — Ещё раз и помедленнее. — Уже неактуально. Шутка была остра именно к твоему вопросу. — Повторить вопрос? — Выучить французский. Мне трудно выглядеть эрудитом и шутником, пока ты не в состоянии этого оценить. — Так приятно, что ты для меня стараешься. И всё-таки, что насчет выпить? — Я несколько занят. Не могу. — Ты на встрече? — Нет, дома. — Я напрягся. Чем Сынхён может быть занят дома? Важные переговоры он проводит в клубах и ресторанах, в офисах и гостях, а его квартира, где он когда-то жил с Элин, не для работы. Уж не опять ли кокаин где-то взял? Черт, неужели возвращается по кругу? Я-то понадеялся… а за ним по-прежнему нужен присмотр. — Я не помешаю, если приеду? Хочется компании эрудита и шутника. — Приезжай, конечно. — Только без французского, ладно? — И камамбер[14] выбросить? — засмеялся Сынхён. — Ладно, приезжай. После случаев с передозировками и депрессиями Сынхёна, у меня всегда были ключи от его апартаментов. Он был не против, да я и ни разу не воспользовался ими без спроса. Всегда предупреждал, что заявлюсь, и держал их для крайнего случая, который, хотелось верить, не случится. Поэтому поднявшись на лифте, я открыл дверь сам и вошёл в убранную огромную прихожую, где скинул ботинки. Три года в жилище Сынхёна был неуловимый запах пыли и затаившейся смерти. Дверь в конце — супружеская спальня — не открывалась ни разу при посторонних, даже при мне, и оттуда всегда веяло мраком. Едва переступив порог сегодня, я ощутил, что что-то не так. Оттуда падал луч света. Готовый схватиться за сердце, я рванул туда в предвкушении страшного. Не попытался ли он снова?.. Впустить солнечный свет туда, где умерла Элин… нет, этого не хватало… Я буквально внёсся в их спальню, которую не мог узнать или не узнать — я не помнил, что тут как было. Но шторы кто-то развёл в стороны, и как-то оживленно было для некрополя. И Сынхёна не было. — Я здесь! — раздался голос откуда-то сзади, и я выдохнул, что он жив и с ним всё в порядке. Сынхён был в зале, где произошла небольшая перестановка мебели. Диван теперь стоял не напротив портрета Элин, а так, чтобы дневной свет ложился на лица тех, кто на нём сидит. Сынхён, нацепив на нос узкие очки, сидел с фотоальбомами и кучей фотографий, перебирая их на своих коленях и не глядя на меня. А, день ностальгии? Свадебные или студенческие? Я осторожно приблизился, вверх ногами попытавшись различить изображенных. В белом никого не было, значит, не свадебные. Не приглядываясь больше, я снял с декоративного камина бутылку виски и плеснул себе, подняв стакан вверх, к Элин, мягко смотревшей с портрета над камином, как бы показывая, что я делаю это один, и не развращаю её вдовца. Тот продолжал не поднимать на меня взгляда. — Ну, что у тебя за повод выпить? — только и спросил он. — Я порвал с Кико. — Давно пора, — прокомментировал он, — только не скажи, что это заставило тебя взгрустнуть? — Нет, напротив, — попивал я, рассматривая, как приятно посвежела комната, хотя никак не мог уловить, в чем дело. Вроде бы фотографий в рамках больше нигде не стоит? Это их он впихивает в альбомы? Или нет? — Вообще, знаешь, мне как-то без разницы, что она была, что её больше не будет. У меня никогда не было даже желания позвонить ей и спросить «как дела?». — Что же вынудило её бросить? — отвлекся Сынхён и поглядел на меня через стекла очков. — Не знаю… настроение, — ухмыльнулся я. — Навеяло тоску, а она усугубила истерикой. — А тебе разве нравятся абсолютно спокойные? — Дело не в этом. — Я помолчал, поразмышляв над тем, сходить на кухню за льдом или не сходить? Нет, выпью так. — На прощание она сказала, нет, напомнила, что у меня маленький член и меня можно любить только за деньги. — Предсказуемый укол обиженной женщины, — вздохнул Сынхён. — Не то чтобы меня это укололо… скажи она, что у меня мало мозгов — я бы просто не поверил. А тут она изложила факт. Должно ли это как-то разозлить меня? Нет, не ощущаю. На кого мне злиться, на природу? Бабы с маленькими сиськами тоже мало кому нравятся. — Я стукнул стаканом по полке, отставив его и топнув ногой. — Черт, черт! Бля, ну как можно было придумать только сейчас эту гениальную пикировку? Надо было сказать ей, что не с её малюсенькими сиськами разевать пасть, — я вытащил машинально мобильный. — Может, кинуть сообщение вдогонку? Да нет, глупо, подумает, тормоз и дебил, а ещё хуже, что меня зацепил её бред. — Но он тебя зацепил, — подчеркнул Сынхён. Я спешно убрал телефон обратно. — Нет. — В людях главное не половые органы, Джи. — А что? Счет в банке? — ляпнув, я понял, что подтвердила эта фраза. — Брось, стоит признать, что мужика без смачного члена будет любить только фригидная. Это как любить бабу без сисек — латентный гомосексуализм какой-то. — Сынхён снял очки и посмотрел на меня, потом повернул лицо в профиль, уставившись на Элин. Я опомнился и заткнулся, присосавшись к стакану, в который долил, чтобы не кинуться извиняться, чем только усугублю. — Когда Элин отняли грудь, — тихо сказал Сынхён каменным тоном. — Я не почувствовал себя педерастом, продолжая любить её, знаешь ли. Будь она сейчас жива, я бы любил её без груди, без волос, без матки и яичников. Так что же главное в людях, Джи? — вернул он ко мне взор. Я пожал плечами, не желая продолжать эту тему. — Чем ты занимаешься-то? А то я ворвался к тебе, отвлекаю, может, от чего-то? — Я выполняю условие проигранного спора. — У нас был один главный спор, длившийся с прошлого года, так что я сразу понял, о чем речь, но Сынхён произнес: — Разлюбляю. — Разглядывая старые фотографии Элин? — хмыкнул я. — И как успехи? — Это не Элин. — А кто же? — Сынхён вернул на нос очки и заглянул в какой-то блокнотик, откуда прочёл: — Белова Дарья Николаевна. — Кто? Я же просил без французского, — хохотнул я, на что товарищ сунул мне один из снимков почти в лицо. Я взял его и принялся пытаться опознать изображенную девушку. Медленно, откуда-то из глубины сознания, до меня стало доходить, на кого я смотрю. Глаза быстро нашли дату в правом нижнем углу фото «25.05.2017». Светловолосая улыбающаяся розовощекая девчонка, круглолицая и со счастливыми, невинными голубыми очами, с красной лентой через грудь, на которой что-то написано, после чего опять же стоит год 2017. Шесть лет назад! Я ошалело пялился на это, выпав на минуту из логики событий. Вот мы говорили о членах и сиськах, потом снова и как всегда об Элин, и оп, я смотрю на это лицо. Сынхён протянул мне глянцевый журнал, где на развороте красовалась шикарная девица с идеальным макияжем, со свадебным букетом в руках, студийная съёмка, роскошные волосы в которых можно утонуть. И заголовок: «Невеста миллионера». Строчкой ниже, шрифтом поменьше, уточнения, модель русского происхождения, Дариана Уайт, готовится стать женой… Я поднял взгляд на Сынхёна. — Какого хера ты собрал тут это всё? — Я не спрашивал «откуда взял?», Сынхён не хуже меня находит хоть из-под земли всё, что ему надо. — Не правда ли, Дашу теперь и не узнать? — улыбнулся он, кладя два изображения рядом. — На каком она тебе больше нравится? — Первым позывом было сравнить, как и попросили. Потом я хотел отвернуться и не поддаваться, но потом, беря себя в руки, чтобы не выказывать растерянности перед Сынхёном, надумал перевести всё в юмор. Я ткнул пальцем на фотосессию журнала. — Сингап