Злопамятность
Не хотелось выбираться из кровати. Я знала, что не заболела, но состояние было именно таким — разбитым, с плохим самочувствием. И всё шло изнутри. Прорвавшиеся слёзы, слабость на глазах у того, кто не должен был это видеть, подкосили меня. Что он теперь будет думать? Что Бог меня не поддерживает и молитвы меня не утешают? Или что и то, и другое несёт лишь рыдания и горести? Я должна была во что бы то ни стало убеждать его в том, что вера и христианская мораль даруют счастье и правильные решения, но заблудилась, запуталась. Почему же? Отец всегда говорил, что путается тот, кто врёт, а я никогда не обманывала, ни себя, ни Дракона. Я была честной и старалась во всем поступать по совести. И запутывал меня именно тот, кто играл и лгал, не обманываясь ни разу сам. Или Джиён тоже не врал? Я устала пытаться угадать, напрасно жду от него неприятностей, или не напрасно, где он лукавит, а где искренен? Если бы не Тэян с Мино, я бы и не заподозрила ничего подобного, но их предупреждения заставили задуматься, а задумавшись, я ощущала изредка нечто противоречивое и иллюзорное, но что? Жестокосердность и трезвомыслие Джиёна одинаково характерны для заядлых лицемеров и самых кристальных в своём благородстве правдорубов.
Следовало бы пойти приготовить завтрак. Часы показывали девять утра. А я кусала губы, сочиняя, как начать сегодняшний день так, чтобы вчерашнее и предыдущее нехорошее как будто бы забылось и исчезло. Ведь были же и приятные моменты, например покупка подарков моим братьям и сестрам, и прогулка по пляжу. И почти всё, что связывалось с Мино, было для меня приятным. Но главное всё же — Джиён. То, как я разрешу все проблемы с ним, определит мою дальнейшую судьбу. Нет сомнений, какие-то мошеннические действия он в отношении меня совершает. Все эти разговоры, показывание мне тех или иных неприглядных сторон жизни, всё это неспроста. Он будто подталкивает меня к чему-то, вытягивает из пассивного принятия моей судьбы. Как он тогда позабавился моему хлопку подносом об стол! А как ему нравилось, когда я неудержимо начинала доказывать свою точку зрения! Неужели Дракон пытается стравить меня с собой ради потехи? Я могла бы поспать подольше. Вряд ли Джиён уже поднялся, но мой организм пробудил меня толчком. Наверное, именно для того, чтобы я приготовилась к новым событиям, если они будут. Как предотвратить очередные сомнения и ощущение поражения? Должна ли моя душа сопротивляться, или всё же смирение, как одна из тех самых христианских моралей, принимает проигрыш безропотно, чем и превосходит бахвальство и тщеславие победителя? Я повздыхала, заворочавшись. А если перейти в атаку? Лучшая защита — это нападение. Но это из области военной стратегии, что ведет к насилию и противоречит моим православным убеждениям. Имею ли я право пользоваться методиками из чуждых мне сфер? Но Джиён-то себя в оружии точно не ограничивает. Итак, какие же у меня ближайшие цели? Заставить его самого играть в этом спектакле, который он устраивает. Как я вчера и заметила — он остался в стороне, затолкав меня на сцену, и наблюдает в сторонке, никак не приобщаясь к моим попыткам сотрудничества. Ну да, зачем ему? Это я от него завишу, а он ни от кого. Возможно ли заставить его зависеть? Как бы то ни было, надо бы стать более непредсказуемой, проявить себя как-нибудь, показывая, что я не сдалась и не разнюнилась. Я сильная. Поднявшись, натянув футболку и шорты, я вышла из комнаты и, набравшись смелости и духу, занесла руку над дверью спальни Джиёна, к которой подошла. Господи, я верю в то, что истинно праведных ты защитишь, тебе виднее, кого спасать, а Дракон, если задумал сотворить со мной злое, то сотворит в любом случае, как бы я себя ни вела, так ни значит ли это, что следует пробовать всё? Господи, поддержи меня, пожалуйста. Я убрала руку, передумав стучать и, взявшись за ручку, ворвалась в комнату Джиёна без приглашения. Шторы ещё с вечера не были задернуты, солнце отражалось ослепляющей яркостью на белизне постельного белья Джиёна, в котором он, зарытый лицом вниз, спя на животе, не обращал внимания на свет, но на шорох моего появления дернулся и моментально повернулся. Заспанные, ещё не до конца трезвые глаза щурились припухшими веками, волосы дыбились в разные стороны, худощавое тело смотрелось особенно тщедушным в пышных комках и сугробах одеяла, огромного, на всю исполинскую кровать, но сгрудившегося над елозившим, видимо, во сне Драконом. Я не смогла сдержать улыбки, хотя лицо его приняло злющее и недовольное выражение. Но в этих белых мятых холмах он походил на пегого сиротливого воробышка, а не главу азиатской мафии. Пытающиеся окончательно открыться глаза вопрошали о том, что я делаю тут и зачем? — Ну, не чужие же люди, — развела я руками, вместо извинений и оправданий, остановившись и не идя дальше. Застывший, он с минуту приходил в себя, оценивая моё появление и думая неизвестно о чем. Ему это не понравилось, я чувствовала. Джиёну было весело, пока всё шло по его планам, когда он высыпался и в выделенное время, в которое считал себя бодрым и отдохнувшим, начинал рассуждать о жизни, подготовленный, спокойный. А если я вот так, а? Я ждала, наорет он или выскажет что-то, заберет слова о «королевской неделе» обратно? Очень органично, но ему наверняка это стоило усилий, мужчина всё же вывел на губах сонную улыбку. — Девушки, с которыми я сплю, и те пытаются не беспокоить мой сон, кроткие, как мышки. А ты, не принося мне никакой физической радости, лишаешь простейшего удовольствия — выспаться. — Разве я всё ещё не королева? — я театрально поставила руки в бока, что мне было несвойственно, поэтому получилось как у той, кем я и являлась — неловкой и неотесанной провинциалки. Рисующейся перед приёмной комиссией в ГИТИС. — И чего желать изволите, ваше величество? — хмыкнул король, механически откинувшись на подушку, которую приподнял и прислонил к спинке кровати, после чего, так же не глядя, зашарил рукой по прикроватной тумбочке в поисках пачки сигарет. — Не кури. Это вредно, — твердо произнесла я, не выходя из позы. — Тебя заботит моё здоровье? — прекратила движение его рука, но не отдернулась. — Или это констатация факта? — Следуя твоей логике, власть королевы даруется ей повелителем, так как же она может не заботиться о нем? — Ах, вот оно что, — шире улыбнулся он. — А следуя твоей логике? — А следуя моей логике, ты должен перестать курить, чтобы мы играли честно. Я участвую в твоей жизни, а ты в моей. Либо ты перестраиваешься и пытаешься стать лучше, либо я отказываюсь от всяких договоренностей с тобой. — Ты ставишь мне условие? — озадачился Джиён игриво. — В ультимативном порядке, — подтвердила я. Проявленная вчера слабость повизгивала от радости, что мне удаётся так её камуфлировать. Я просто-таки на рожон полезла. Проведя какую-то перезагрузку в своём разуме, Джиён медленно убрал руку от сигарет. Вовсе этого не ожидавшая, я поборола внешние проявления удивления, но меня настиг фактически шок от его послушания. Или это предвестие чего-то грозного и недоброго? — Знаешь, когда передо мной выделываются, иногда я достаю пушку, — он постучал пальцем по поверхности тумбочки. — Она вот тут в ящике. Обычно люди притихают, трусят, извиняются или изменяют манеру поведения. Но с тех пор, как я вручил пистолет тебе, а ты направила его себе в рот и нажала на курок, я сомневаюсь, что с тобой такой способ воздействия прокатит. Я могу сам направить на тебя дуло, но предугадываю, что ты изречешь «стреляй» с гордым видом мученицы и, даже испугавшись, не подашь и вида. Поэтому мне не остаётся ничего, как позволить тебе продолжать. Ещё что-нибудь? — Свари нам кофе. — Пережив первую победу, я выбрала следование по тому же пути. Дорога шаткая, и если не заведу себя в топь или тупик, то могу нащупать верное дальнейшее направление. — Я? — Джиён захохотал, от веселья даже помотав головой. — Дай угадаю: а ты будешь критиковать его? — Правильно, — кивнула учительски я. — Что на тебя нашло сегодня? — Он расслабился только сейчас. Это выдало какое-то движение его плеч, или даже уголков глаз. Но до этих пор он собирался с мыслями, действительно выбитый мною из колеи. Я заметила это. — Ты пытаешься влезть мне в душу и испортить её. Я пришла к выводу, что имею право на ответные санкции. — А у меня есть душа? — напомнил о камне преткновения Дракон. — Найдём, — скрестила я руки на груди. — А если найдешь, ты думаешь, её будет куда портить? — В твоём случае портить — значит улучшать. Начнём с отказа от вредных привычек. — Во взгляде Джиёна проплыла бегущая строка вроде: «Брось, ты думаешь, что я серьёзно себя в чем-то ограничу из-за твоих капризов?». Но он ничего не сказал. — Помнишь, я сравнила твою постель с твоей душой? Ты никого в неё не пускаешь, она у тебя неприкосновенная. Так ты относишься и к своему чему-то там внутри. Назовем это сознанием, если тебе не нравится слово «душа». Но если бы ты был религиозным человеком, ты бы знал, насколько обрядовая и церемониальная часть влияет на что-то внутри, на восприятие, на мировоззрение. Поэтому мы и соблюдаем все правила: посты, традиции, моления, почитание икон. Внешние привычки укореняются, переходят во что-то большее. — Он непонимающе ждал, к чему я приду. Я и сама, не лучший оратор, чуть не сбилась с мысли и не потеряла нить, к чему вела. — Так вот, — сделав шаг, я тронулась и пошла к кровати Дракона. — Если ты отрицаешь, что внутри тебя что-то есть, то тебя не тронет моя попытка залезть туда, куда ты не хочешь, чтобы кто-либо залазил. — Занеся ногу, я поставила её на край постели. — Даша! — негромко успел ахнуть Джиён, подавшись корпусом вперед, но тут же взял себя в руки и опять застыл, в то время как я подтянула вторую ногу и, забравшись на белые простыни, прошлась по ним и предстала перед мужчиной. Вернее было бы сказать над ним, поскольку он сидел, задрав чуть голову, а я стояла, наклонив свою. Мы молча уставились друг другу в глаза. В памяти мелькнула сцена из клуба, когда Сынхён сидел почти так же и снизу вверх смотрел на девицу, что обнажалась его руками. Но я не она, я не собиралась раскидываться своими трусами. А Джиён, похоже, и не думал протягивать ко мне руки. — Что ты чувствуешь? — спросила я. Было в этом что-то невероятно приятное, смотреть на Джиёна сверху. Но даже с этого ракурса он не сделался неуверенным, подавленным или растерянным. Его небольшие губы и корейские глаза сдержано замерл