ку, что он не пропадёт, только если научится относиться ко всему с душой, а эти люди больших городов: Москвы, Санкт-Петербурга, Краснодара или Екатеринбурга… ну, во-первых, в них уже и русских-то маловато, — грустно признала я. — А во-вторых, они утеряли понимание того, кто они, где они. Закупорились от всего пластиком и бетоном, возвели культ бумажек и, совсем как… — «ты» чуть не сказала я, повернувшись к Джиёну, но встретилась с ним взглядами. Он уже смотрел на меня. Как давно? Такое ощущение, что он заслушался моими воспоминаниями об отчизне. — Совсем как я? — договорил он, угадав. Я не хотела сейчас указывать ему на его меркантильность, поэтому пожалела о своей, хоть и незаконченной, формулировке. Но мужчина не дал мне извиниться или перевести тему: — Да, я тоже человек крупного города, поэтому, возможно, ты права, что в залитом асфальтом пространстве, где цемент, бетонные блоки и стеклянные витрины никогда не подумаешь о том, что вообще возможно как-либо выжить без денег. Нет того сказочного леса, который прокормит в любом случае, да и постоянно перед глазами мелькают примеры более успешных, более счастливых, более важных, с деньгами, миллионами денег. В той деревне, откуда ты, наверняка ведь все примерно равны? — Это так. По крайней мере, было в моём детстве. В последние несколько лет картинка меняется. Чьи-то родители уезжают на заработки в крупные центры, выстраивают особняки, покупают иномарки, выглядевшие ещё лет десять назад неопознанным летающим объектом, а теперь всё больше вписывающиеся к высоким металлическим заборам, а не плетням из прутьев, что были раньше… — Вот видишь, капитализм добрался и до села, — подметил справедливо Джиён. — Это неуправляемый процесс. Это зависит не от тебя, не от меня. Не от кого-то конкретного. Просто цивилизация развивается соответственно своей судьбе. Так должно быть, и деньги заполонят умы всей развитой части населения нашей планеты… — Но мой же не заполонили! Пусть я буду называться неразвитой… Что тогда делать таким, как я? — Вымирать потихоньку, — констатировал он. Я без смирения, гневно и недовольно воззрилась на него. — Что? Даже если я не стану способствовать этому, всё равно, таких как ты будет всё меньше. Ценности переворачиваются необратимо, они вводятся в моду и большинство её перенимает. — Но ты… — воззрившись на него, я с каким-то особым трепетом и сдержанной восторженностью отметила: — Добившись всего, ты перестал ценить деньги. Я это видела. Значит, обратимый процесс существует. Если утолить людскую потребность быть всемогущими, удовлетворить их любопытство «а как же там, наверху?», то они становятся более понимающими. Ты яркий тому пример. — Я стал более понимающим? — Дракон хмыкнул. — Не обманывай себя, Даша. Я хорошо понимал всё и до этого, просто пресытился. Я всё сильнее уверяюсь в том, что обратимого процесса нет. Обезьяна, взявшая в руки однажды палку, стала человеком, и развернуть эволюцию нельзя. В твоей любимой Библии, разве Адам и Ева, вкусившие с древа познания, смогли вновь стать невинными, как дети? Нет, их выгнали из Эдема раз и навсегда. Я тоже задавался этим вопросом, можно ли однажды что-то открыв для себя, закрыть это обратно? Вернуть какое-то прежнее ощущение, возродить в себе эмоции, чувства, свежесть впечатлений. Я почти уже убедился в однозначности ответа: нет. Наивность ума не возвращается. Опыт не исчезает. Можно забыть о прецеденте, но нельзя изменить его последствия, наложившиеся на натуру, манеры, восприятие и мировоззрение человека. — Выходит, любопытство, наталкивающее человека на развитие, в конечном итоге его всё-таки губит? — А что нас вообще не губит в этом мире? — улыбнулся Джиён. — Вера или любовь, скажешь мне ты? А я тебе напомню про инквизицию, ваххабитов, Елену, из-за которой началась Троянская война, и ещё тысячи кровавых драм на почве веры и любви. — Я замолчала. Снова не было ничего, что могло бы поставить окончательную точку, да так, чтобы победительницей вышла я. — Идём внутрь, я проведу тебе экскурсию по яхте. Выглядящая не такой уж и массивной со стороны, яхта прятала внутри себя множество кают, настоящий зал для приёмов, с кинозалом лишь чуть меньшим, чем был в коттедже Джиёна. Бар, кухня, несколько спален — всё было красиво, качественно, будто только что сделанное в мастерской. За различными разговорами и обсуждениями всего подряд, от религии до итальянской фирмы, создавшей эту яхту, мы с Джиёном плавно подошли к ужину, который был готовым в холодильнике, оставалось лишь разогреть и сервировать стол. Этим занялась я, приглядывая себе место возле небольшого столика. Качки почти не было, поэтому можно было не переживать за то, что поставленное упадёт или разольётся. — Ты хочешь ужинать тут? — удивился Джиён и кивнул мне вверх. — Может, лучше на палубе? На открытом воздухе. — Заметив в моём лице какое-то замешательство, он осторожно спросил: — Что-то не так? — Вряд ли я его беспокоила, но поскольку во всех его действиях был какой-то умысел — не мог не быть, как убедили меня и как убеждалась потихоньку я сама — то он умел озаботиться реакцией задействованных в его пьесе. — Ну… ужин на двоих на палубе — не слишком ли это романтично? — недоверчиво заметила я. Пусть мы играем короля и королеву, но между нами на самом деле ничего нет, мы ничего друг к другу не испытываем. Разве что толику уважения, если верить Джиёну, но поскольку доверия я к нему не испытываю тоже, то и в прочее верить не следует. — Не думаю. Романтика, особенно чрезмерная, пригодится мне для того, чтобы тебе было максимально комфортно испить бокал вина. — Я вспомнила о данном обещании вновь и поморщилась. — Это необходимо, да? — Я же не курю, — достал он из кармана зажигалку и отложил за микроволновую печь. Если бы он не сдержал слова, то и я могла бы, но он слишком волевой человек для этого. Что это? Я сейчас подумала о том, что можно было бы сжульничать? И кто после этого плохой, если главарь бандитской группировки ведет себя честнее, чем я? Впрочем, нарушить обещание я не успела, а лишь подумала о такой возможности, а уж что творится в голове Джиёна! Кто знает? Стемнело, и мы уселись друг напротив друга под открытым небом, окруженные водой, начинающей блестеть звездами. Мотор был заглушен, мы просто дрейфовали на волнах. Легкая прохлада заставила захватить из недр кают небольшой плед, который я накинула на плечи. Я расставила тарелки и блюда по небольшому кругу, застланному белой скатертью. Джиён достал откуда-то свечу и воткнул в серебристый подсвечник, после чего захлопал по карманам, чтобы поджечь её. Я наблюдала за этим всем со стороны, но мы одновременно вспомнили, где он выложил зажигалку. Мужчина посмотрел мне в глаза, как бы говоря, что собирается сходить за ней. Я помотала головой. — Нет? — уточнил он, что правильно меня понял. — Не нужно свечи, это точно будет перебор, — укуталась я поплотнее в плед и села. С закатом Джиён снял свои солнечные очки, и стал выглядеть немного попроще. Менее преступно. — Что ж… ладно, — игриво разулыбавшись, он сообщил: — Но я пытался. Заметь. — Заметила. — Начнём экзекуцию? — поднял он ведерко со льдом, из которого вытащил бутылку белого вина. Я тяжело вздохнула. — Может, не надо? — Всё в порядке, больная, это не больно, и вы будете жить, — с хитрецой и искусительным оскалом, он воткнул штопор в пробку, и стал вворачивать его, глядя мне в глаза. — Я и не думала, что умру от этого, но… не знаю каким образом, но мне будет плохо. Потому что это плохо. — Поверь, без единой сигареты за день, мне реально плохо. Мне херово, Даша, уже прямо сейчас, без посмертных ожиданий. Но я терплю, ведь мы договорились. Так что, давай, если ты отказываешься пить, говори быстрее, — Джиён дернул штопор и он вытащил на себе пробку. — Закончим с этим, ты останешься трезвой воспитанной христианкой, а я покурю, выпью и расслаблюсь. — Поджав губы, я с вызовом воззрилась на него и протянула хрустальный бокал. — Наливай. — Уверена? — прижал к себе бутылку Джиён, словно оберегая ребенка от опасного прибора, которым тот не умеет пользоваться. Я кивнула. — Что ж… я давал тебе шанс, — усмехнулся Дракон. — Остаться трезвой? — он помотал подбородком. — Спасти свою душу? — он вновь подал отрицательный сигнал. — Что тогда? — разлив вино по бокалам, он подставил ко мне поближе один, другой взял своими тонкими пальцами за ножку. — Я давал тебе шанс не губить нас обоих. Запомни этот вечер. Обратно в Эдем не пускают. Я замерла с вином в руке. Он говорит «нас», чтобы придать мне уверенности? Чтобы я подумала, что это якобы пагубно для обоих? Хотя на самом деле понесу кару только я. Ему ничего не сделается. Поднеся край бокала к губам, я вдохнула тонкий аромат винограда и алкоголя. — А чокнуться? — протянул руку Джиён. Я откликнулась и сделала встречное движение. Прозвучал звон. — За что? Мы не сказали за что. Постой. За понимание? Или за культурный обмен? — За любовь, которая исцелит любое сердце, — сказала я. — Пусть будет так, — улыбнулся он, и мы чокнулись второй раз. Поднеся вино к губам, помолившись про себя коротко и попросив у Бога прощения, я пригубила спиртное. Оно оказалось кисловатым, пощипавшим язык, так что я сморщила лицо на миг. — Что?! — изумился Джиён, отпив и поставив свой бокал. — Оно стоит столько же, сколько ты, и ты хочешь сказать, что не вкусно? — А ты хочешь сказать, что одинаковая стоимость каким-то образом нас с ним роднит и делает его вкуснее? — отпила я ещё раз, решив, что не распробовала. Но сильно слаще не стало. Даже с новой информацией о цене напитка. Джиён улыбался моему замечанию. — Прости, а стоимость у него меня в целом, или всё-таки одной моей ночи? — Да, я некорректно выразился. Оно стоит, как твой первый раз, — Дракон засмеялся. — Когда было неоткупоренным, конечно… теперь ты выигрываешь в цене. — Как, разве моя стоимость не выросла? Я же отпила этого драгоценного нектара, моё содержимое подорожало. — А что, это идея! — призадумался кореец, подперев подбородок ладонью. — Так и вижу рекламный лозунг: «Экологически чистая девственница, вырощенная на спарже, французском вине и натуральных деревенских продуктах». И цена с дополнительным ноликом. — Я не смеялась, а сдержано улыбалась. Ещё недавно ни о какой улыбке при таких речах не могло быть и разговора, меня бы коробила надменность, вызывал бы праведное бешенство цинизм, но теперь, когда я немного узнала Джиёна, кое-что из его прошлого, кое-что из его настоящего, когда возомнила о себе то, что смогу повлиять на его будущее, я смогла спокойно выслушать о себе такие пошлые и вульгарные рассуждения, и не возмутиться. — Ты по-прежнему думаешь рано или поздно продать меня, не так ли? Ты либо уверен, что я не справлюсь ни с чем, либо хочешь обмануть в итоге, — зачем-то сказала я. Наверное, зря допила бокал вина. Стоило бы заметить ещё с той вечеринки, когда меня спаивал Сынхён, что язык у меня от алкоголя развязывается. — Я не собираюсь тебя обманывать. Или ты думаешь, что я такой примитивный лжец, который разводит на пари, а потом кидает? — с некоторым раздражением повел плечом Джиён. — Кто тебя знает? Я вот допью вино, а ты ночью покуришь, пока я буду спать. — Так… — выдохнул он, стукнув нечаянно рукой с вилкой по краю стола. — Я так понимаю, что избавить тебя от подозрений можно только пригласив заночевать со мной? Тогда ты убедишься, что я не вожу тебя за нос. — Ты способен пригласить меня в свою спальню на н