ила. — О чем ты? — Дело не в жизни под одной крышей, — я всё-таки посмотрела на него через плечо. — Ты заставил меня быть соучастницей убийства, видеть муки того несчастного… — Разделить со мной всё, что я делаю, всё, чем я живу, — Джиён встал и, сделав шаг, сел на корточки рядом. — Я показал тебе всё, совершенно всё: как я трахаюсь, как я бухаю, как принимаю наркотики, как убиваю. Не осталось ничего, что ты бы обо мне не знала, чего не видела. Мне тебя больше нечем удивить или шокировать. Можешь представить что-то худшее для себя, чем это всё? Ты всё увидела, всё выдержала и пережила, зачем принижать себя и делать вид, что ты сломалась или съехала с катушек от этих зрелищ? Ты в порядке, не развози сопли. Мы с тобой хотели понять друг друга и подружиться, разве нет? Я сделал всё, чтобы не осталось преград. Я напомнил тебе о том, кто я, когда ты стала забывать, а забывать что-либо о людях, с которыми имеешь дело — неуважительно. Да и не безопасно для самого себя. Так что я задаю тебе вопрос, в состоянии ли ты закончить королевскую неделю, учитывая всё, что ты узнала и узрела? Возможно, придётся повторить что-либо из пройденного, но только так я и живу… Принимаешь ли ты всё это и готова ли продолжать общение вот с таким, реальным грешником, а не сторонним, жалким, чей самый великий грех — это рукоблудие до первой рождественской звезды? Даша, очнись и взгляни вокруг. В Библии прощали и за более страшные деяния, так где же твоё христианское всепрощение? Где твоя доброта? — Джиён поднялся, и мне пришлось задрать голову. — И почему я тебе должен о них напоминать? Где твоя твердость и твои убеждения? Мне казалось, что ты из тех, кто скажет «Господи, прости их, ибо не ведают», когда тебя начнут поджаривать на костре или забивать камнями. Так что, ты останавливаешься, отвергая мои попытки наладить контакты, или продолжаешь? — Я опустила лицо к полу, задумавшись. Я ругала его за судейство, но сама тоже не имела право быть судьёй и судить его. Простить его? Выходит, что не мне прощать, не мне обижаться, рассудит-то только Бог. — Решай скорее, я не курил уже часов тридцать шесть, хотя до этого лет двадцать курил ежедневно. — Услышав в этом зацепку, я будто смогла перебороть ту гадость, что осела во мне. Джиён способен меняться. Он не потерян. Что бы он ни совершал, рано или поздно возможно прекратить это. — Я продолжаю, — подняла я взгляд и протянула ему руку. Приятно удивившись, он кивнул, расплывшись, и протянул ладонь. Ту, что давала приказы убивать. Я взялась за неё и поднялась вместе с пакетом. — На ужин королева хочет в ресторан. Ты же не откажешь? — Ни в коем случае! — Джиён развел руки в стороны, обнимая мою идею. Ему показалось, что я перешла на его сторону, приняв методику познания полным погружением. — В Сингапуре же есть нищие, малоимущие и сироты? — Лицо мужчины сразу же застыло, поняв мой ход мыслей. — Мы пригласим их с собой и накормим. Устроим праздник. Человек пятнадцать-двадцать, больше я не прошу. — Дракон задвигал желваками, впившись в меня глазами. По-моему, в фантазиях меня начали убивать следующей. — Что-то не так? Король не исполнит каприз королевы? — Ну, разумеется, исполнит, — натянул на губы улыбку Джиён. — Тогда пойду, переоденусь понаряднее. — Русская мерзавка, — сквозь зубы проворчал он, но сопровождая это ироничным оттаиванием. — Ты понимаешь, как на меня будут смотреть мои люди и мои партнеры, представители других кланов? — Королева может делать всё что хочет, только не вмешиваться в правление короля, — повторила я его слова. — Меня не должно волновать то, что касается твоих партнеров. Я не претендую на твою власть. Я хочу благотворительный ужин. — Я погасила конфорки, прекратив готовку. — Не будь это ты, я бы сказал, что ты потом за всю жизнь не насосешься за такие выкидоны. — Фу, ваше величество, как некрасиво. При вашем-то статусе. — При моём статусе можно делать какое угодно фу и два фу сверх положенного. — Кроме этого, похоже, ты и так ничего не делаешь. Одни сплошные гадости. — Мы вышли из кухни, и подошли к лестнице, начав по ней подниматься. — Это лучше, чем совсем ничего не делать. Леность развращает, знаешь ли. — Я подняла брови, выказывая негодование этому парадоксу. Джиён игриво разулыбался. — Ну, меня развратила не она, конечно… — Иди, звони, чтобы организовали благотворительный ужин. — Даша, — окликнул он меня, когда мы поднялись и разошлись в разные стороны, каждый к своей спальне. Я остановилась, поглядев на него, разглядывающего меня. — Что? — Я тебя всерьёз захотел. — Я вспыхнула, залившись алым. — Не знаю, надолго ли этого желания хватит, но… — он уловил оттенки какого-то отторжения, или беспокойства, или стыда на моём лице. — … Я всё равно не буду с тобой спать. Это будет самое большое разочарование для нас обоих, уверен. — Ты так говоришь, как будто всё зависит только от тебя, и с моей стороны никаких возражений не будет. — Ты права, — загадочно подмигнув, Джиён растворился в своих личных апартаментах, а я пошла преображаться в королеву Сингапура, чтобы достойно представить своего добродушного, любезного, щедрого, заботливого мецената и альтруиста, короля Джи-Дракона. В Сингапуре бедных людей было не так уж много, но около двух десятков нашлось. Люди Джиёна — драконы, быстро выудили из всех трущоб нуждающихся, плохо одетых, беспризорных подростков из неблагополучных семей, и в половину восьмого они были доставлены в один из приличнейших ресторанов. Мы с Джиёном заняли там крайний столик на двоих, плотно поели, не привлекая к себе никакого внимания, и уехали, когда там ещё доедали десерты привезенные позже. Даритель пожелал остаться анонимным, но я минут за десять окончательно поняла, что беднякам дела не было до того, кто же устроил им великолепный ужин. Они не собирались никого благодарить, и радостно набивали рты и животы, считая, что заслужили это. Мы с Джиёном не обсуждали их, пока трапезничали, вообще старались не обращать внимания. У мужчины получалось, а у меня — нет. И только когда мы уже ехали домой (в дом Джиёна — вот как я должна называть это место!), он спросил: — Ну как, довольна? — По большей части — да, — попыталась быть предельно честной я. — А по меньшей? — Я наглядно увидела, что не всем людям нужно давать халяву. — Я ещё раньше подробно разъяснила Джиёну значение русского слова «халява», поэтому употребила именно его, а не какой-либо корейский аналог или эквивалент. Русская «халява» слишком колоритна, чтобы заменить её чем-то. — Да ладно? Правда? Почему же? — Не язви, это так. Половина из этих людей была здорова, ещё не стара, так почему же у них нет денег? Да, у кого-то был отпечаток грусти или трагедии на лице, возможно, жизнь нанесла такую травму, что человек не в силах оправиться, но не меньше семи лиц я насчитала с таким выражением, будто быть попрошайкой — здорово, можно ничего не делать, и всё равно тебя накормят… они добровольные бездельники. Ты сказал, что леность развращает, но в их случае, кажется, наоборот. Какая-то душевная развращенность довела их до лености, которую они не в состоянии перебороть. — Подумав об этом тщательнее, я опомнилась. Ведь это всё организовал из-за меня Джиён! Я взглянула на него, ведущего автомобиль с привычным выражением усталости. — А что ты испытал во время ужина? — Ничего. — Вообще? — Ничего нового. Презрение к людям, глупость свершаемого, — Джиён улыбнулся. — Мне не было жалко денег, Даша. Если ты пытаешься рассердить меня или задеть тратами — это невозможно. Я уже поимел столько денег, сколько не потратить за десять жизней. Поэтому разбазарить тысячу, три, десять тысяч долларов — это ерунда. Я даже быстро перестал думать о том, что скажут о Квон Джиёне, занявшемся благотворительностью. Мне никогда не было дела до пересудов. — До чего же тебе есть дело? — Я гадал, поймёшь ли ты когда-нибудь, насколько тупо заботиться об этих двуногих тварях. Исходя из всего, кажется, меня больше всего пока волнуешь ты, раз я о тебе думал. — Я? — Скверна на душе опять заскреблась, звуча хрипами и воплями умирающего на стройке. — Ты готов скормить рыбам труп одного друга, уничтожить при малейшей оплошности другого… как бы тебя ни привлекали люди, ты всё равно с легкостью от них способен избавиться. Поэтому нет ничего почетного в том, чтобы заинтересовать тебя. — А что почетного, например, в твоем интересе, если он распространяется вообще на всех, если ты дорожишь каждой душонкой? Я не хотел бы быть «одним из» в многомиллиардном ряду. — У меня ты на почетном последнем, — пробормотала я. — Из всех миллиардов. — Джиён хохотнул. — Ну вот, а так хотелось на первое! — И я снова вспомнила о цепочке, превращающейся в кольцо. Начало и конец — всегда одно и то же, они единое целое. Если Дракон для меня стал самым ненавистным человеком, то не значит ли это… Я покосилась на него, следящего за дорогой. Презирающий всё на свете, от денег до людей, не видящий между ними разницы, поскольку для него и то, и другое — средства, а не цель, циничный и равнодушный Джиён, накупивший подарки моей семье, оплативший ужин беднякам, способный слушать и договариваться с той, которую купил, как вещь, и давным-давно должен был забыть в борделе. Он убивает, употребляет кокаин и спит с женщинами, постоянно меняя их, но при этом держит слово, не подводит друзей, и обладает поразительным умом. Я должна его ненавидеть, должна чувствовать, как желание задушить его заполоняет меня, но эти вспышки гнева, рождающие желание избавиться от него, приходят и уходят, а постоянное, более основательное убеждение в том, что Джиён удивительный, жестокий и странный, но достойный человек — остаётся. Я отвела глаза, чтобы не изучать его впритык. До мужественной внешности Мино ему далеко, но есть в нем что-то мужское, сильное, внушительное. Да, я влюблена в Мино, но прожив столько времени с Драконом, я вынуждена признать, что покорена им, как личностью. И ненависти здесь уже совсем нет места.
Ангел и демон
Нам накрыли столик в кабинке колеса обозрения. Я каталась раньше на разных колёсах обозрения, закрытых и открытых, низких и высоких, но сингапурское меня покорило. Круг оно делало чуть меньше, чем за час, и за сто с лишним долларов (я краем глаза увидела деньги, когда их доставал Джиён, но не увидела, сколько именно) на два круга в него доставлялись блюда из их же местного ресторана. Обслуживающий персонал мог остаться здесь же, в вытянутой капсуле кабины, напоминающей коридор-переход стыкующихся космических кораблей со стеклянными стенами, но Дракон попросил нас оставить, и мы принялись обедать вдвоём. Завтра должен был быть последний день моей королевской недели. Об этом знали и я, и Его Величество, но не поднимали пока вслух эту тему. Я помнила, о чем мы договаривались, но в договорах с Джиёном, как и в договорах с дьяволом, никогда нельзя было сказать, точно ли и правильно ли ты его понял. Мне предназначался выбор между душой и телом — что же я соглашусь отдать Дракону за спасение Виктории и её пока нерожденного ребенка? Не исключено, что третий вариант — спастись самой, оставался в силе, если я махну рукой на соотечественницу и продолжу «лечить» Мино. После нашего с ним последнего поцелуя я сомневалась, кто же из нас с ним кого лечит, но условия никто не отменял, и если Мино перестанет видеть в женщинах продажных шлюх, я, пожалуй, имею возможность вернуться в Россию? Я так давно её видела в последний р