Финнов можно понять: стремительное ухудшение советско-германских отношений давало возможность взять реванш за недавнее поражение. Вполне логично, что страна начала готовиться к новой войне – войне, в которой на ее стороне был бы могущественный Третий рейх. Не случайно в Финляндии события 1941–1945 годов получили название «Войны-продолжения».
Отечественные (и не только отечественные) апологеты Маннергейма, правда, утверждают, что именно советское руководство повинно в том, что в 1941 году СССР и Финляндия вновь оказались в состоянии войны. Дескать, Сталин сначала предпринимал по отношению к маленькой стране недружественные шаги, а 25 июня 1941 года и вовсе отдал приказ бомбить Финляндию, буквально вынудив финнов присоединиться к немцам. В этом, конечно же, нет практически ни единой крупицы правды. И в Хельсинки, и в Москве изначально понимали, что, если Германия и Советский Союз столкнутся друг с другом, Финляндия вряд ли сможет остаться нейтральной.
Имелся ли альтернативный сценарий? Да, имелся. Финское руководство могло проявить дипломатическое искусство и потребовать от Советского Союза за свой нейтралитет в войне возвращения хотя бы части потерянных территорий. В той обстановке подобная инициатива имела некоторые шансы на успех. Во всяком случае, попробовать стоило, а вот безоглядно лезть вторично на те же грабли было не лучшим вариантом. Однако в Хельсинки решили рискнуть еще раз. Осуждать ли финнов и лично Маннергейма за это, пусть каждый решает сам. Однако, как бы то ни было, уже к началу 1941 года Финляндия прочно связала свою судьбу с нацистской Германией.
В своих мемуарах Маннергейм пытался всячески отрицать этот факт, говоря о том, что финны наотрез отказывались от сотрудничества с Третьим рейхом:
«Контакты с Германией в течение осени и зимы ограничивались лишь заботами о сквозной транспортировке и перевозке грузов. Более близкого соприкосновения не установилось и тогда, когда начальник Генштаба генерал-лейтенант Хейнрихс по приглашению германского Генерального штаба в феврале – марте прочитал доклад о нашей „зимней войне“. Во время официального визита докладчика к начальнику германского Генштаба генералу Гальдеру последний мимоходом бросил мысль, что Финляндия и Германия еще раз, как и в 1918 году, могли бы сражаться вместе и что естественной задачей финской армии было бы наступление на Ленинград. Генерал-лейтенант Хейнрихс резко отверг эту мысль, выразив уверенность в том, что ни правительство, ни главнокомандующий не согласятся на такую операцию, прежде всего потому, что русские постоянно обвиняют Финляндию в угрозе этому городу. Необходимо сказать, что генерал-лейтенанту Хейнрихсу не показали ни плана „Барбаросса“, ни каких-либо сопутствующих этому плану документов.
В конце февраля в Хельсинки прибыл начальник штаба немецких оккупационных сил в Норвегии полковник Бушенхаген. В связи со своим положением он пожелал получить возможность ознакомиться с нашими оперативными планами, касающимися Лапландии, а также побеседовать о транспортных линиях и линиях связи в северных районах. Он одновременно дал понять, что Германия не осталась бы пассивным наблюдателем в случае нападения Советского Союза на Финляндию. Раскрывать наши оперативные планы я категорически отказался, а также отказался от обсуждения вопроса о возможном оперативном сотрудничестве немцев и финнов».
В реальности уже осенью 1940 года Талвела находился в Германии и вел переговоры с представителями вермахта. Он заявлял: «После того как мы стали получать уже от Германии оружие и немецкие войска продвигаются через Северную Финляндию, мы обретаем смелость, поскольку судьба Финляндии неотделима от Германии. В силу этого надо, чтобы военные проблемы Финляндии интересовали и Германию, особенно в том, где интересы требуют взаимности». В декабре ему удалось встретиться с Герингом и Гальдером, который попросил его сообщить сроки приведения финской армии в готовность для наступления на юго-восток. Талвела, а следовательно, и Маннергейм не могли не понимать значения этого вопроса. «У Германии в конфликте с Россией едва ли есть более естественный союзник, чем Финляндия. Финляндия всегда была противником России, является она им также в настоящее время и будет всегда оставаться таковым», – заявил финский эмиссар Герингу.
После возвращения Талвела в Финляндию он доложил о результатах своей поездки Маннергейму. После этого финские военные незамедлительно приступили к планированию военной кампании против Советского Союза. Обрадованный успехом, 1 января 1941 года Талвела записал в своем дневнике: «Надеюсь, что наступивший год принесет возможности вместе с Германией разбить рюсся. Тогда, может быть, осуществится моя давняя мечта о Карелии». А несколько дней спустя Маннергейм лично отправил благодарственное письмо Герингу, выражая ему признательность за внимание к финским интересам. Одновременно финский военный атташе встретился в Берлине с главой Генерального штаба Люфтваффе генерал-лейтенантом Боденшатцем, который заявил, что немецкие войска не уйдут из Северной Норвегии и в случае чего будут сражаться вместе с финнами, а также выразил уверенность в том, что Финляндия в обозримой перспективе вернет себе потерянные территории. Намеки были яснее некуда. И в Хельсинки к ним с удовольствием прислушивались.
К этому моменту «Директива № 21», больше известная как план «Барбаросса», уже увидела свет. В ней, в частности, говорилось: «Важнейшей задачей 21-й армии во время Восточной кампании остается оборона Норвегии. Имеющиеся сверх того силы (горный корпус) следует использовать на Севере прежде всего для обороны областей Петсамо (Печенга) и ее рудных шахт, а также трассы Северного Ледовитого океана. Затем эти силы должны совместно с финскими войсками продвинуться к Мурманской железной дороге, чтобы парализовать снабжение Мурманской области по сухопутным коммуникациям. Будет ли такая операция осуществлена более крупными силами германских войск (две-три дивизии) из района Рованиеми и южнее его, зависит от готовности Швеции предоставить свои железные дороги в наше распоряжение для переброски войск. Перед основными силами финской армии будет поставлена задача в соответствии с продвижением германского северного фланга сковать как можно больше русских войск, наступая западнее или по обеим сторонам Ладожского озера и овладеть полуостровом Ханко». Вопрос о том, примет ли Финляндия участие в войне, для немцев даже не стоит. В Берлине уверены: примет, никуда не денется. По всей видимости, основания для такой уверенности имелись.
И действительно: вопреки распространенному мнению, движущей силой сближения двух стран во второй половине 1940 года были не немцы, а финны. Как писал в своей книге, посвященной германо-финским отношениям тех месяцев, финский историк Мауно Йокипии, «поток информации шел в это время только в одном направлении: от финнов, которые просили помощи, в сторону Германии». Талвела, практически постоянно находившийся в Германии, добивался встречи с высокопоставленными руководителями Третьего рейха и рассказывал всем, кто был готов его слушать, о тяжелой судьбе маленькой северной страны и о готовности к сотрудничеству. В каком-то смысле это немцы шли навстречу пожеланиям финнов, а не наоборот.
В конце января 1941 года военные обеих стран начали работу над составлением совместных планов операции против Советского Союза. С финской стороны этот процесс, разумеется, курировал Маннергейм. Начальник финского Генштаба генерал Хейнрикс вел переговоры с Гальдером по его прямому поручению.
Одновременно Маннергейм обрабатывал финских политиков, особенно тех из них, кто справедливо опасался участвовать в военной авантюре. Маршал предупредил главу финского правительства, что страна ни в коем случае не может оставаться нейтральной – ей все равно придется вступить в войну, но в более невыгодных условиях. Маннергейм рисовал перед политиками химерическую картину войны на два фронта – одновременно и против русских, и против немцев. Несмотря на то что подобная ситуация была страшно далека от реальности, ему удалось добиться своих целей. Усилиями маршала Финляндия стремительно двигалась навстречу союзу с Третьим рейхом.
Одновременно финны всячески помогали немцам на территории своей страны. Йокипии свидетельствует: «Маннергейм в первой половине января уже начал оказывать практическую помощь немцам в Лапландии. В письме (14 января 1941 г.) министру путей сообщения Вилхо Аннале маршал просил принять срочные меры по реконструкции автодороги Ивало-Инари-Кааманен, которую начали строить минувшей осенью, и продлить ее до Карикасниеми и Каарасйоки. В письме без обиняков сообщалось: „В нынешней ситуации эта инициатива имеет политическую подоплеку и может после окончания строительства дороги, при определенных условиях, приобрести крайне существенное значение, что подтверждается и тем обстоятельством, что немецкие военные круги дали ясно понять о своей заинтересованности в этой магистрали“. Главный штаб надеялся, что строительство дороги, по этой причине, начнется еще текущей зимой». Опять же финны не могли не понимать, для каких целей строятся стратегические дороги. По большому счету, масштабная подготовка к совместному походу на Восток началась.
Позднее в своих мемуарах маршал утверждал: «Что же касается случайных военных контактов с Германией, которые имели место в начальный период 1941 года, в том числе и поездки нашей военной делегации в Зальцбург, то на них с нашей стороны лежала печать сдержанности, находившейся в полном соответствии с политикой правительства. Контакты осуществлялись по инициативе германской стороны, и мы использовали их в целях ознакомления с политикой великих держав. Они не носили характера переговоров. Только в связи с приездом в Хельсинки полковника Бушенхагена в июне 1941 года, когда обсуждались формы будущего сотрудничества на случай развязывания войны, можно было говорить о переговорах, но и тогда, вплоть до начала войны, они носили лишь гипотетический характер