Зачем же финны несли «громадные потери», если они не собирались штурмовать Ленинград? Более того, сами немцы еще в середине сентября фактически отказались от штурма города, решив вместо этого сковать его железным кольцом блокады и взять измором. Финнам об этом, разумеется, было известно. И все же они пытались найти благоприятную возможность для того, чтобы продвинуться дальше. Наиболее вероятный ответ – финское командование стремилось создать в районе Белоострова плацдарм для возможного рывка к Ленинграду впоследствии, когда для этого выпадет хороший шанс.
Сам Маннергейм писал в своих мемуарах: «Финский народ, возможно, ожидал, что армия сначала захватит Выборг и Карельский перешеек. Я не говорю о тех кругах общества, которые питали надежды на дальнейшее продвижение войск вплоть до Ленинграда! Поскольку я всегда считал, что такая попытка не в интересах нашей страны, то с самого начала ясно заявил президенту республики: ни в коем случае не буду руководить наступлением на Ленинград. Наступательная операция на перешейке, проведенная на такой ранней стадии, заставила бы противника полагать, что целью ее является захват Ленинграда, и при этом одними лишь нашими силами, поскольку немцы в это время находились далеко от этих мест. Можно было полагать, что русские сосредоточат против нас крупные силы и нанесут сокрушительный удар. Кроме того, наступление, не имеющее превосходства в численности и в технике, могло захлебнуться на столь узком участке фронта, и в дополнение к этому значительной части наших войск угрожала опасность быть связанными с флангов – как с севера, со стороны Вуокси, так и со стороны Финского залива, особенно с направления Койвисто». Чисто военные соображения, никакого политического благородства или наивной романтики, которую порой приписывают маршалу его почитатели. В начале сентября командование финской армии направило в Министерство иностранных дел разъяснение следующего содержания: «Наступление на петербургские укрепления, имеющиеся между границей и Петербургом, потребует, вероятно, много жертв, поскольку сильно защищены, и не лучше ли брать его с юга или же не заставить ли вообще капитулировать жителей города с помощью голода».
Таким образом, никаких свидетельств того, что финны и лично Маннергейм решили остановить наступление и пощадить Петербург из благородства или сентиментальных соображений, нет. Налицо лишь стремление сэкономить силы и желание переложить основную тяжесть операций на немцев. Желание, вполне понятное для маленькой страны с маленькой армией, где на счету каждый солдат. И вполне осознанное желание уморить ленинградцев голодом. Это очень важный момент. Стратегия медленного убийства стариков, женщин и детей в осажденном городе была стратегией не только Гитлера, но и Маннергейма.
Существовал и еще один фактор, о котором предпочитают умалчивать: значительное число финских солдат попросту отказалось пересекать старую границу. Они считали, что «освободительный поход» закончен. Явление принимало массовый характер и вынудило Маннергейма вмешаться лично. «Некоторые лица обращали внимание Маннергейма на это дело, надеясь на его вмешательство в данном случае. Он все же назначил небольшую комиссию с задачей изучить положение в некоторых соединениях, прибегнув, в крайнем случае, к использованию в срочном порядке и полевых судов, а также предложил изыскать на будущее другие меры воздействия», – писали впоследствии финские историки. Однако перегибать палку, по понятным причинам, маршал не мог.
Именно этими причинами объясняется и отказ Маннергейма от совместной с немцами операции в направлении Тихвина. 7 сентября финские войска вышли к реке Свирь и в нескольких местах форсировали реку. Однако на предложение Кейтеля продолжить наступление в южном направлении Маннергейм ответил отказом. Этот отказ становится понятен, если еще раз посмотреть на имевшиеся силы: к Свири вышел только один, 6-й армейский корпус, часть сил которого к тому же предполагалось задействовать в наступлении на Петрозаводск. Для наступления на Тихвин этого было явно недостаточно. Бросать свои силы вперед на сотни километров, не имея возможности защитить свои фланги и организовать нормальное снабжение, было бы очевидным стратегическим идиотизмом.
Поэтому ни о каком «сознательном спасении» Ленинграда бывшим генерал-лейтенантом русской армии не может быть и речи. Существуют и достаточно многочисленные данные, свидетельствующие о том, что в августе, в разгар немецкого наступления, Маннергейм считал захват города на Неве практически свершившимся фактом и предпринимал соответствующие приготовления. На финской территории разместилась германская команда «Хела», которая должна была совместно с финнами «решать военно-хозяйственные задачи» в Ленинграде после его захвата. Приближенные Маннергейма из числа финского военного руководства зафиксировали в своих дневниках и воспоминаниях ряд высказываний маршала, в которых он выражал уверенность в необходимости решения «ленинградской проблемы»: «Ленинград мы все-таки не сможем в мирное время удерживать. Если опять-таки граница пройдет по Неве, Ленинград окажется совсем прямо перед нами». У этой проблемы оставалось только одно решение, и ничего хорошего городу и его жителям оно не сулило.
«После войны много говорилось о том, что Финляндия зависела от Германии. Помимо экономической стороны, которую правительство вынуждено было учитывать, определяя свою позицию по отношению к предложениям немцев, не существовало никакой зависимости, базирующейся на каких-либо договорах или организованных совместных решениях, и прежде всего в военном отношении. Свидетельством этого являются многие случаи, описанные в настоящих воспоминаниях, когда я в интересах нашей страны относился отрицательно как к оперативным, так и к иным предложениям германской стороны», – писал впоследствии Маннергейм. Насчет «никакой зависимости» маршал, разумеется, явно погорячился. Зависимость была, и довольно значительная. Другой вопрос, что не все немецкие планы встречали у финского командования восторженный прием. Но действовал Маннергейм при этом, как он сам написал, «в интересах страны» – своей собственной, Финляндии, а не России.
Николай Иванович Барышников, говоря о причинах остановки финского наступления на Ленинград, говорит буквально следующее:
«Анализ событий показывает, что причиной срыва задуманного являются серьезные обстоятельства военно-политического характера:
– Во-первых, в результате ожесточенных боев войск Ленинградского фронта с немецкой группой армий „Север“ последней не удалось осуществить взятие Ленинграда с юга. В ставке Маннергейма, в Миккели, чутко реагировали на весь процесс замедлившегося наступления немецких войск в августе и делали для себя соответствующие выводы. О позиции маршала ясно сказал начальник Генерального штаба генерал Э. Ханель германскому представителю в финской ставке генералу В. Эрфурту. Он сообщил, что Маннергейм нанесет удар с Карельского перешейка в том случае, если немецкая армия, возможно, „громко и ясно постучит в двери Ленинграда“ (…)
– Во-вторых, важным фактором являлось возросшее противостояние финским войскам со стороны защитников Ленинграда, после того как наступавшие перешли старую государственную границу и стали приближаться к Сестрорецку. Командованием Ленинградского фронта и Балтийского флота использовались максимально возможные резервы, которые вводились в действие на наиболее опасных участках. Свидетельством тому были ожесточенные бои за Старый Белоостров, переходивший из рук в руки. Главнокомандующий финской армией был хорошо осведомлен об увеличивающемся количестве своих потерь, и он высказал германской стороне свою озабоченность таким положением. По некоторым расчетам, количество убитых и пропавших без вести в финской армии составляло в среднем до 7 тыс. человек в июле – сентябре 1941 г. ежемесячно.
– В-третьих, в финских войсках стремительно падал моральный дух. Особенно это наблюдалось после перехода ими старой государственной границы. (…)
– В-четвертых, опасение больших потерь при прорыве Карельского укрепленного района, простиравшегося от Финского залива до Ладожского озера. В письме к Кейтелю 27 августа Маннергейм сообщил, что русские имеют у старой границы такие сильные укрепления, что для прорыва их у финнов нет необходимых в данном случае боевых средств, используемых обычно при штурме.
– В-пятых, в высших государственно-политических и военных кругах Финляндии наблюдалась серьезная озабоченность тем обстоятельством, что правительства США и Англии настоятельно требовали от финского руководства прекращения Маннергеймом наступления в глубь территории Советского Союза и возвращения войск за пределы старой государственной границы».
Достаточно часто говорится о том, что финны не бомбили и не обстреливали Ленинград из тяжелых орудий. Так, к примеру, известный писатель Даниил Гранин заявлял: «Войска Маннергейма составляли часть блокадного кольца. Но есть и другое очень важное обстоятельство, о котором многие забывают. Финны со своей стороны обстрел города не производили, и, несмотря на требование Гитлера, Маннергейм запретил обстреливать Ленинград из орудий». Эту цитату любит повторять Мединский и его сторонники, забывая о том, что даже самый хороший автор художественной литературы может оказаться полным профаном в вопросах истории, особенно когда речь идет о военно-технических проблемах.
Даже если Маннергейм и отдавал такой приказ, то объяснять его чисто гуманными соображениями нет никакого резона. Проще задать вопрос: а были ли у финнов силы, необходимые для того, чтобы осуществлять бомбежки и обстрелы? Финская бомбардировочная авиация, как уже говорилось выше, состояла из четырех десятков устаревших «Бленхеймов». В ленинградском небе этот полк сгорел бы, как свечка, за считаные недели. После этого Финляндия осталась бы без бомбардировочной авиации. Учитывая, что бомбежки города сами по себе не могли дать непосредственный эффект, эта жертва была бы абсолютно бессмысленной. Кроме того, реальной проблемой могли стать боевые столкновения немецких и финских самолетов в ленинградском небе – так называемый «дружественный огонь» был во Второй мировой войне весьма распространенным явлением. В связи с этим уже 5 сентября 1941 года было достигнуто соглашение о зонах действия германской финской авиации. В соответствии с ним Ленинград находился в сфере ответственности немцев, у которых были гораздо более масштабные возможности для того, чтобы нанести ущерб городу на Неве.