Подавила раздраженный вздох. Ненавижу этот мир. За то, что в нем не дань даже отдать дань погибшему человеку, ставшему частью твоей и без того разодранной на куски души. Корана заслужила от меня этот последний подарок.
Остановилась, сложив веера и убрав их за пояс. Поклон напротив окна, в знак уважения и благодарности за терпение и понимание. Кора не осудит меня за то, что я не смогла исполнить полный траурный танец. Выпрямившись, подошла к открытым створкам и оперлась ладонями на подоконник, закрыв глаза, медленно вдыхая прохладный ночной воздух.
— Ниэль, вам снились вещие сны? Те, что позже воплощаются в реальность с пугающей достоверностью? — голос не дрожал, позволяя скрыть обуревающие меня эмоции.
— А что? — эльфийка предусмотрительно не приближалась, продолжая стоять на пороге.
— У меня бывают такие сны. Их даже сновидениями назвать сложно, скорее перенос сознания, по только Хранителям ведомому принципу выбирающему, куда ему отправиться. и сегодня я видела один такой вот «сон»… — тихо хмыкнула, сжимая пальцами подоконник так, что стало больно, на кончиках пальцев выступила кровь, вместе с острыми когтями, вспоровшими кожу. С трудом справившись с собой, подавила боль, снова окружив себя стеной легкомыслия и вечного счастья. — И в этом «сне» я видела чужую смерть, навсегда изменившую меня и мою семью…
Небольшая ложь. Я не видела всего, но невозможность дозваться до Кораны, то, что она никак не ощущалась всеми нами, а прежние нити — связи и не думали восстанавливаться, все это… Все это вынуждало сделать один единственно верный вывод: Корана мертва.
И сколько бы боли и отчаянья мы не испытывали, она не вернется.
— Аста…
— Я хочу остаться одна, — тихо, но твердо произнесла, упершись взглядом в темноту за окном.
— Но…
— Я. Хочу. Остаться. Одна!
Голос сорвался, а вместе с ним наружу вырвались так долго и тщательно оберегаемые эмоции, обнажая душу, выставляя мою боль и скорбь напоказ, хотя мне уже было совершенно наплевать. Я устала, устала держать все в себе.
Дверь захлопнулась, давая шанс предаться собственной боли в гордом одиночестве. Если бы у меня была возможность закончить этот злополучный танец, я бы выплеснула в нем все, что накопилось в душе. Вот только сейчас чтобы не начала делать, все будет валиться из рук. Просто потому, что состояние шока прошло, и чувства вернулись, усиливаясь с каждым вздохом, с каждым жестом, с каждой новой мыслью…
На негнущихся ногах дошла до стены, где находилось зеркало, в полный рост. Прислонившись к нему лбом, провела пальцем по гладкой поверхности, очерчивая собственное лицо. В глазах застыло выражение пустоты, полнейшей и невыносимой, как будто у меня забрали что — то очень важное, что — то занимавшее значительную часть в моей душе.
— Зачем? — шепнула, повернувшись к зеркалу спиной и медленно сползая вниз. Обхватив голову руками, закрыла глаза, снова глотая соленые слезы. — Зачем?! Кора…
Погрузившись в себя не сразу заметила, как тонкие пальцы гладят меня по затылку:
— Поплачь, — Эль села рядом, не делая попытки прижать меня к себе или утешить еще каким способом. Она просто перебирала пряди волос, так де как часто делала Корана. — Станет легче, правда…
Уткнувшись лицом в колени, молча плакала, отпуская Кору, выплескивая скопившуюся боль и скорбь.
«Я всегда буду любить тебя, сестренка…»
Время лечит.
Смысл этой фразы для него всегда оставался туманным. Он не представлял, как время может загладить, исцелить полученные раны. И сейчас, когда душа дракона напоминала истерзанный труп, продолжавший бороться за жизнь лишь из — за собственного сына, мужчина отчетливо знал одно — не сможет понять. Никогда.
Как не сможет забыть ее, как не сможет избавиться от пустоты и научиться снова улыбаться. Жестокая игра с улыбкой на устах… Попытка получить право на счастье и спокойную жизнь провалилась, оставив на память осколки, так и норовившие впиться в разум и сердце своими острыми, отравленными гранями.
Прикрыв глаза, невольно коснулся висевшего на тонкой золотой цепочке кольца, перекочевавшего с пальца на шею. Если бы не сын, он ушел бы следом за Корой. Просто потому, что без нее жизнь не имела никакого смысла. Дракон потерял свое особое небо…
А без него все, что осталось от некогда чудесного зверя лишь тленная оболочка, с нитями серебристой седины в черных волосах.
Два дня. Это много или мало? За такой короткий срок удалось сделать многое и в тоже время осознать, что уже не успеешь сделать главного.
И есть ли теперь это главное в твоей жизни?
— Брат, — на плечо легла тяжелая рука. Соишен прибыл в Мальхиор едва ли не одновременно с вернувшимся Сешъяром. Последняя песнь огненной плетью прошлась по всем связанным с ним драконам, в первую очередь ударив по его семье. — Ты должен быть сильным.
— Кому? — хрипло поинтересовался мужчина, чувствуя, как губы растягивает хищный, в чем — то безумный оскал. — Кому я что — то должен, брат? Ты слышал… Я исполнил песнь. А значит, я уже никому и ничего не должен…
— Ты должен своим студентам и Гильдии, Сешъяр. Академия не сможет существовать без своего директора. Ты должен сыну, потому что кроме тебя у него никого не осталось, — Соишен на мгновение умолк и добавил, понизив голос. — И, в конце концов, ты должен ей. Ты обещал позаботиться о Рагдэне.
— А она обещала вернуться… — в голосе против воли появились болезненные нотки. — Она обещала вернуться к нам.
— Тебе ли не знать, что порой все идет совсем не так, как нам хотелось бы?
— Ненавижу ее за это, — опустив голову, сжал пальцы, стараясь заглушить тоску и боль, ставшие уже почти привычными чувства, окутывающие душу и мысли.
Соишен промолчал, прекрасно понимая, что спорить сейчас нет никакого смысла. Слишком свежи раны оставленные потерей, слишком тонка грань, отделяющая его старшего брата от безвозвратного ухода в безумие и пустоту. Придет время и Сешъяр сможет трезво смотреть на вещи…
Во всяком случае, золотой дракон верил в то, что у его брата найдется достаточно причин, дабы остаться в относительно здравом уме и твердой памяти.
Дверь открылась, и в комнату медленно вполз маленький дракончик. Хвост волочисля по полу, сметая все, что попадалось на его пути. Опущенные крылья и потускневшая чешуя, а еще стеклянные глаза, потерявшие все искорки света и цвета. Рагдэн сменил ипостась на следующий день после того, как стало известно о смерти Коры.
И с тех пор так оставался в зверином обличии, клубком сворачиваясь на оставленном матерью плаще, утыкаясь носом в складки, и не желая, ни есть, ни пить. Пожалуй, если бы не упрямство той человечки, возможно сейчас от него остался бы лишь один скелет, отдаленно напоминающий ребенка.
Лицо Сешъяра смягчилось, на нем появилась слабая улыбка. Отойдя от окна, он подхватил дракончика на руки, прижимая к себе и поглаживая по чувствительным надбровным дугам. Сменить ипостась мелкий так и не подумал, цепляясь за отца острыми когтями, обвив его руку хвостом, словно пытаясь заверить себя в том, что родитель никуда не денется и не бросит его одного.
Дракон прошел к своему столу и устроился в кресле, положив ребенка к себе на колени. Он мог бы приказать сыну, мог бы надавить на него… Но знал, что так мелкому проще прятаться от мира, лишившего его самого дорогого существа на свете — матери. Иллюзия безопасности, иллюзия силы. Призрачная и зыбкая, но хоть какая — то возможность удержаться в разлетающемся на куски мире.
— Ты будешь проводить траурную церемонию? — Соишен сложил пальцы домиком, опираясь локтями на подлокотники кресла. Не смотря на то, что с Кораной, супругой своего старшего брата, он не был, дракон считал необходимым соблюсти все подобающие процедуры.
— Нет, — Сешъяр устало прикрыл глаза, качая головой. — Я не хочу… Не хочу прощаться окончательно, братишка. Пусть это глупо, пусть самообман, но мне легче думать, что она может вернуться, может оказаться рядом в любой момент, чем хранить это клеймо и каждый день видеть его снова и снова. Передай родителям, что мы с Рагдэном не нуждаемся в этом.
— Сешъяр, ты не должен забывать, что мы твоя семья, — золотой дракон покачал головой. — Мы в любом случае поддержим, примем и поможем. Если не останется сил, ты всегда можешь вернуться назад. Я, кстати, с радостью уступлю трон.
— Нет, — мужчина сжал губы, смотря куда — то в сторону невидящим взглядом. — Я останусь здесь. В конце концов, ты прав… У меня остался долг. Души не знают, что такое время. Мертвые никого не торопят. Когда Хранители сочтут мой долг исполненным, я присоединюсь к своей Равной.
— Брат, ты же…
— Соишен, ты дашь мне клятву. На крови и нашей магии. Клятву, что поможешь моему сыну, когда настанет время для меня, — слова, подобные тяжелым камням, падали на грудь молодого золотого дракона, отказывающегося верить в то, что хотел донести до него старший брат. — Это все, чем ты можешь мне помочь сейчас…
На пару минут в кабинете воцарилась тишина, давящая и невыносимо тягостная. Наконец, молодой человек сумел справиться с собой и вздохнуть, переводя дух. Посмотрев прямо в глаза Сешъяру, он сказал именно то, что от него ждали:
— Да, брат. Я дам клятву, когда придет твое время и ты закончишь свою Последнюю Песнь.
— Спасибо, Соишен. А теперь, если ты не возражаешь, я хотел бы остаться наедине с сыном, — боль снова затопила сердце и душу. Слова прозвучали так похоже на те, что когда — то сказала Кора. Закрыв глаза, дракон позволил одинокой слезинке скатиться по его щеке.
Время лечит…
Абсурдная фраза, дававшая остальным ту необходимую для дальнейшей жизни веру и обманчивую надежду, что когда — нибудь воспоминания перестанут быть настолько болезненными. И он был бы рад окунуться в это блаженное незнание, в успокаивающее тепло огня, что еще так недавно бился в его душе.
Но Хранители лишили его и этой возможности выжить. И теперь Сешъяр учился находить удовольствие в боли, идя, пошатываясь, по тонкой грани, между сжигающим душу безумием потерявшего себя дракона и отчаяньем мужчины, лишившегося сердца…