– Очень сдержанная, утонченная, высокоморальная девица?
– Если только вы не считаете, что это слишком тщеславно с моей стороны. Слишком не похоже.
– Что ты, что ты. Вовсе нет.
Она скромно опускает взгляд:
– Благодарю вас.
– Ну а я?
Она постукивает сигаретой об оникс пепельницы.
– Ну что ж. Вас я, пожалуй, вижу в роли преуспевающего бизнесмена с неявно выраженными художественными интересами. Имеющего весьма слабое представление о том, что такое – я, каково мое окружение, да и вообще о мире за стенами его кабинета. Делающего деньги. Полагаю, я могла бы сказать, что я его смущаю, даже пугаю превосходством своего интеллектуального опыта, гораздо более интеллектуальной среды, в которой работаю. Понимаете? – Она на миг замолкает, потом поспешно добавляет: – Исключительно для того, чтобы создать реалистический контраст всему вот этому. Само собой разумеется.
– Понятно.
Она с минуту рассматривает его сквозь голубоватые стекла очков, потом поднимает руку и приглаживает спутавшиеся волосы, снова тщательно и как бы незаметно подтыкает халат.
– Майлз, я хотела бы сказать вам кое-что – теперь, когда мы стали более открыты друг другу. Я чувствую, что была некстати эмоциональна и прямолинейна несколько минут назад. Я вполне способна сочувствовать вашим проблемам. Особенно потому, что – как я понимаю – я сама составляю одну из них. Я сознаю, какое всепоглощающее значение господствующая капиталистическая гегемония придает сексуальности. И как трудно всего этого избежать. – Она слегка подтягивает колени и теперь сидит чуть боком, подогнув ноги, укрытая пурпурным халатом. Бросает на собеседника открытый, может быть немного совиный, взгляд через очки. – Я хочу сказать, ты, разумеется, можешь все это сделать, как ты находишь нужным. Если чувствуешь, что тебе не под силу то, что предлагаю я. Это вполне возможно.
– Но мне хотелось бы попробовать.
– Серьезно, я ведь вовсе не настаиваю.
– Мне кажется, вы исключительно великодушны ко мне. Ведь я так безобразно все напутал.
– Я же понимаю – нужно не только брать, но и давать.
– Ну да. Только я до сих пор брал, ничего не давая.
Она пожимает плечами:
– Поскольку в техническом смысле я просто не существую…
– Но вы существуете! Вы только что продемонстрировали наличие у вас собственной воли.
Она строит чуть презрительную тоие[11], как бы осуждая себя:
– Ну что ты, какая воля? Шепоток инстинкта.
Минуты две в палате царит тишина. И снова она разглаживает махровый пурпур:
– Просто божественный цвет. Обожаю приглушенный пурпур.
– Я рад.
Она молчит, потом возобновляет разговор на серьезные темы:
– Кроме всего прочего, мне не хотелось бы, чтобы ты испытывал чувство вины из-за… из-за того, что только брал… Я не так уж слепа к биологическим реалиям жизни. Мне было бы неприятно, если бы ты решил, что я просто синий чулок. Твои ласки… ты, скорее всего, и сам заметил. То, что ты заставил меня делать в самом начале… вопреки самой себе, я… Что-то во мне было затронуто.
– От этого, я думаю, все становится еще хуже. Я беспардонно воспользовался тем, что вы – нормальная женщина.
– Но ведь и я вела себя не лучше. Это повествование о сатире… – От отвращения к себе она прикрывает ладонями глаза.
– Так это же я вас спровоцировал!
– Знаю. Но я сама разукрасила эту историю до предела. А должна была бы противиться, не соглашаться рассказывать ее вообще. Надеюсь, ты навсегда исключишь из текста ту часть, где… ну ты сам знаешь.
– Это моя вина.
– Мы оба виноваты.
– Вы слишком к себе несправедливы.
– Если по-честному, я так не думаю. – Она опять принимается разглаживать халат над коленями. – Дело в том, что ты просто взял и швырнул меня в омут. Сексуальный. Застал меня врасплох. С самой первой страницы своего существования я каким-то образом сознавала, что я по сути своей очень скромна и застенчива, хотя, видимо, вполне привлекательна для мужчин.
– Весьма привлекательна.
– Нет, серьезно, я бы предпочла оставить здесь «вполне». Может быть, не без определенного элемента латентной сексуальности, но совершенно определенно не слишком voulu[12]. Из тех, кого нужно долго и нежно настраивать.
– Понимаю.
Глаз она не поднимает.
– На самом деле я хочу сказать, что – мне так кажется – я была бы готова пойти на некоторый компромисс касательно характера наших отношений… где-то в будущем, если ты так настаиваешь. Если бы мы узнали друг друга получше.
– Вы имеете в виду ту ситуацию, где вы – высоколобая дама-поэтесса, а я – неотесанный бизнесмен?
Она бросает на него быстрый взволнованный взгляд, исполненный искреннего ужаса:
– Пожалуйста, Майлз, не надо, я совершенно не имела в виду ничего подобного. Вовсе не неотесанный. Если бы это было так, я со всей очевидностью… мой персонаж и не посмотрел бы в твою сторону. Во всех отношениях очень милый человек. По-своему. Только самую малость… ограниченный, деформированный своей средой и профессией.
– Мне не вполне ясно, что за компромисс вы имели в виду.
– Если бы ты предпочел, чтобы они… ну, если говорить совсем-совсем прямо, они могли бы вступить в более откровенные отношения где-то в конце. Физически.
– Переспать, что ли?
– Ну если ты хочешь так это называть.
– Мне-то она показалась чуть слишком переборчивой для таких вещей.
– О, я думаю, такой она и была бы достаточно долго. На протяжении многих глав. Может быть, даже до конца.
– До климакса?
– Ты неисправим!
– Я не то хотел сказать.
– А я уверена – именно то! Но это не столь важно.
– Я все еще не вижу, как это могло бы произойти. С такими характерологическими предпосылками.
– Это не мне решать. Такие вещи – твоя область.
– И ваша тоже. Я так хочу.
Она снова опускает взгляд:
– Это же абсурд. Учить ученого. У тебя гораздо больше опыта. А я все время чувствую такой ужас. Ведь я появилась на свет всего несколько страниц назад!
– Ну и что? Вы так быстро овладеваете знаниями!
– Ты заставляешь меня краснеть.
– Ну что вы! Я говорю совершенно серьезно.
Она некоторое время молчит, потом бросает на него быстрый взгляд:
– Это правда?
– Абсолютная правда.
Она гасит в пепельнице сигарету.
– Ну тогда… Только что придумала… Абсолютный экспромт… Представь себе некий кризис в отношениях, тебя все больше тянет ко мне, просто отчаянно тянет, ты собираешься бросить жену, чтобы соединиться со мной…
– Какую еще жену?
Она поднимает на него удивленные глаза:
– Просто мне представилось, что ты должен быть женат. Я именно так тебя вижу.
– Должен же я хотя бы знать!
Скрестив на груди руки, она пристально смотрит на дверь.
– Во всяком случае, однажды, в знойный летний вечер, ты заявляешься ко мне, в мою квартиру в Найтсбридже{54}, чтобы все наконец выяснить и утрясти, сказать, почему ты меня так любишь и почему я не могу не любить тебя и всякое такое, а случилось так, что в этот вечер я легла спать очень рано и на мне только коротенькая ночная сорочка. – Она на мгновение задумывается, потом расправляет халат. – Или – вот это. Не важно что. Очень душно. В воздухе пахнет грозой. Мне не хочется тебя впускать, но ты настойчив, и вдруг, как-то неожиданно, все накипевшее изливается наружу, твоя прежняя робость оборачивается непреодолимой страстью, темным желанием, твоя мужественность наконец воспламеняется, и ты без единого слова бросаешься на меня, срываешь прозрачную одежду с моих обнаженных плеч, я кричу и сопротивляюсь, почти уже вырываюсь из твоих рук, мне как-то удается добраться до стеклянных дверей и выскочить в туман, под проливной дождь, а ты…
– Квартира на первом этаже?
– Ну конечно. Само собой разумеется.
– Я просто взволновался из-за соседей. Раз ты закричала.
– Ну ладно. Я не кричу, я шиплю, задыхаясь от ненависти, произношу слова злым шепотом. Я еще не успела продумать мелкие детали, Майлз.
– Прошу прощения. Я перебил.
– Я же впервые в жизни делаю все это.
– Прошу прощения.
– Теперь я забыла, где остановилась.
– Сразу за стеклянными дверьми. В тумане. Под проливным дождем.
– Я выбегаю на садовую лужайку, но ты такой быстрый, такой сильный, тобой владеет животная страсть, ты догоняешь меня, швыряешь на мягкий дерн и овладеваешь мной со зверской жестокостью, разумеется, против моей воли, я рыдаю, когда твоя возбужденная похоть торжествует над моими глубоко укорененными принципами. – Она делает небольшую паузу. – Я лишь пытаюсь дать тебе черновой набросок… общую идею.
– Пожалуй, мне нравится мягкий дерн. Только мне казалось…
– Да?
– Ты вроде бы что-то такое говорила про то, как тебя нужно долго и нежно настраивать.
Она одаряет его трогательно смущенным и чуть обиженным взглядом и говорит тихо, устремив глаза долу:
– Майлз, я ведь женщина. Я соткана из противоречий, тут ничего не поделаешь.
– Конечно-конечно. Прошу прощения.
– Ну, я хочу сказать, очевидно, тебе нужно будет как-то подготовить эту сцену сексуального насилия. Ты мог бы, например, показать, как, до твоего появления, раздеваясь, я на миг подхожу к зеркалу, гляжу на себя, нагую, и задумываюсь втайне, может ли меня удовлетворить одна лишь поэзия.
– Обязательно буду иметь это в виду.
– Можно даже показать, как я грустно достаю с полки книгу Никола Шорье.
– Кого-кого?
– Возможно, я оказалась здесь чуть слишком recherchèe[13]. Отрывок, который я имею в виду, – это deuxième dialogue[14]. Tribadicon{55}, как он грубовато его называет. Лионское издание тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года. – Она вопросительно качает головой. – Нет?