В тот день Головкин поехал на ВДНХ и долго бродил по павильонам, разглядывая выставленные товары. Там всегда можно было увидеть что-то интересное, купить редкую вещь, которую днем с огнем не найдешь. Слоняясь без цели, он зашел в оружейную лавку, где скучающий продавец ждал хоть кого-то, с кем можно перекинуться парой слов.
– На какого зверя пойдете? – поинтересовался мужчина за прилавком.
– Да я не то чтобы… Ножи если только посмотреть…
Сергей стушевался, но продавец тут же выложил перед ним три охотничьих и один редкий выкидной нож. Головкин помнил, как во дворе школы кто-то из мальчишек хвастался таким. Счастливого обладателя тогда облепила целая толпа, восхищенно внимавшая небылицам о том, как и где парень этим ножом пользовался, – разве что от медведя с его помощью не отбивался. Теперь перед Сергеем призывно поблескивало наточенное лезвие. Рукоять ножа удобно легла в ладонь. Минут десять он бессмысленно крутил его в руках, пока продавец нахваливал свой товар, а потом все же купил, спрятав в карман ветровки.
Я купил его случайно. Мысли такие были у меня много лет назад. У всех одноклассников были свои ножи, но я все не мог найти нужный. Тогда я просто приехал погулять, магазин попался на глаза случайно, а продавец все очень хорошо рассказывал.
Всю обратную дорогу Головкин сжимал в кармане нож. Он полностью погрузился в мир фантазий, ничего вокруг не замечая. Вернувшись в свою комнату в общежитии, он ночь напролет представлял, как пускает в ход отточенный клинок. На следующий день коллеги заметили, что молодой человек выглядит каким-то отрешенным. Девушки сразу сочинили историю о тайной неразделенной любви, к которой Головкин ездил на выходных и из-за мыслей о которой ничего вокруг не замечал.
Через пару недель Сергей получил повестку на военные сборы в Твери. Обучение в академии давало возможность не служить в армии, но взамен требовалось посещать военную кафедру, а также ездить на сборы, которые больше напоминали пионерлагерь, а не воинскую службу. На работе ему дали отпуск, а на сборы требовалось явиться только через пару дней. В первый выходной он прямо с утра отправился на железнодорожную станцию и наугад сел на первую же электричку. Как только в окне мелькнул указатель «Детский пионерский лагерь «Солнышко», Головкин двинулся к выходу. Он сошел на остановке и побрел по направлению к лагерю, лихорадочно сжимая в руках недавно купленный нож.
Детей он увидел прежде, чем дошел до забора лагеря. Они отдыхали на берегу местной речки под надзором пионервожатого. Подростки лет тринадцати-четырнадцати резвились в воде. Их счастливые лица вызывали в нем смешанные чувства. Головкину определенно хотелось смотреть на них бесконечно долго, поговорить с кем-то из них, а затем убить – ведь так с ним намеревалась поступить та шпана возле ипподрома.
Нужно было придумать какой-то план, чтобы отвлечь кого-то из мальчишек и убедить пойти с ним. С компанией двадцатитрехлетний Головкин ничего бы не смог поделать, но с одним из пионеров легко бы справился. Высокий, под два метра, Сергей был намного сильнее любого из них. Впрочем, драться у него не было желания, он жаждал чувствовать чужую жизнь в своих руках, вершить правосудие. А с ножом это было значительно проще.
Стряхнув с себя оцепенение, Сергей двинулся в сторону лагеря и еще долго из-за забора наблюдал за тем, как там устроена жизнь. За эти несколько часов он выкурил целую пачку дешевых сигарет; во рту появился неприятный никотиновый привкус.
Жизнь пионеров шла своим чередом. То и дело кто-то входил и выходил из ворот. В одном из корпусов шел ремонт, так что возле забора были сложены мешки со строительными материалами, и рабочие то и дело устраивали перекур за территорией лагеря. Дети помладше участвовали в каких-то соревнованиях, которые организовал один из вожатых, а старшие подростки слонялись без дела, выискивая возможность улизнуть на волю.
Вскоре показалась компания ребят, веселившихся на речке. Один из мальчиков обернулся и посмотрел на Сергея, будто узнав. От этого сделалось стыдно и страшно, но Головкин продолжал стоять на месте и курить. Он словно впал в ступор, едва справляясь с нахлынувшими на него чувствами.
– У вас не будет сигареты? – поинтересовался подскочивший к нему пионер спустя минут двадцать. Сергей вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял тот самый парнишка. Тщедушный, улыбчивый, со взъерошенными черными волосами и лучезарной улыбкой, подросток был тем, кем всегда хотел быть он сам. Головкин полез в карман и достал из пачки последнюю сигарету.
– Не поможешь мне? Я заплачу. У меня тут стройматериалы, но машина сюда не проедет, сам понимаешь, а я себе всю спину надорвал, пока эти мешки носил. Там еще один остался, если донесешь, с меня пачка сигарет. – На второй фразе его голос чуть было не сорвался, но он сумел совладать с собой.
– Давайте помогу, – пожал плечами мальчишка, внимательно разглядывая Сергея. – Где мешок, скажете?
– Покажу, – улыбнулся мужчина.
Подросток сделал последнюю затяжку и кивнул.
– Показывайте, – сказал он, отбрасывая бычок.
Сергей быстро закивал головой и зашагал в сторону леса. Чуть помедлив, пионер двинулся следом.
– Иди сюда, ты чего так отстаешь? – сказал Головкин, задыхаясь. Они уже отошли довольно далеко, но подросток продолжал плестись сзади на почтительном расстоянии. Сергей то и дело оглядывался, чтобы проверить, идет ли тот следом. Казалось, с каждой минутой паренек двигается все медленнее, а перспектива получить пачку сигарет кажется ему все менее привлекательной.
– Рост не позволяет. Долго еще? – отозвался мальчишка.
– Здесь недалеко, вон за теми деревьями поляна, – сказал Сергей и дрожащими руками вытащил из новой пачки сигарету. Подросток тоже остановился и стал наблюдать за мужчиной.
– Давай, иди сюда. Боишься, что ли? – усмехнулся Сергей.
– Не боюсь, но мне пора, у нас отбой через десять минут, – нарочито громко выпалил мальчик. Он несколько раз шумно вздохнул, посмотрел на Головкина и на деревья в отдалении, а затем развернулся и что есть силы побежал назад к лагерю.
В той рощице не было ни одной поляны и тем более ни одной дороги, по которой могла бы проехать машина. Если бы мешок привезли, он должен был остаться в другой стороне. Мешки, из-за которых этот человек «надорвал спину», таскали сегодня утром рабочие, которых подросток знал. Ну и пачка сигарет сделала свое дело. Никто не носит с собой три пачки сразу. Максимум две. Незнакомец же на его глазах открыл вторую пачку, а это значило, что он вовсе не собирается платить за помощь. Все это паренек понял намного позже, обсуждая случившееся с приятелями. В тот момент он просто подчинился животному страху, который буквально сковал его, запрещая следовать за этим странным, неприятным дядькой.
Сергей смотрел на удаляющуюся фигуру и не знал, как поступить. Первой мыслью было догнать и задушить мальчишку, чтобы тот ничего никому не рассказал, но потом он справился с этим порывом, убедив себя в том, что не успел сделать ничего противозаконного. Головкин бросился в сторону железнодорожной станции окружным путем, чтобы не попасться на глаза никому из лагеря. В общежитие он вернулся глубоко за полночь и до утра не смыкал глаз, вспоминая пионера и представляя, что мог бы с ним сделать.
Спустя некоторое время Сергей снова задумал отправиться на поиски праздношатающихся мальчишек возле какого-нибудь пионерского лагеря. Если лошади и рутинная работа хоть как-то отвлекали его, то сейчас он остался один на один со своими желаниями. Из его каморки в общежитии был только один выход, и он уже не мог ничего с этим поделать. Единственным, что доставляло ему удовольствие, стали мечты о том, как он наказывает порочных подростков за их прегрешения. Эти мальчишки обязательно должны были быть испорченными, грязными, с дурными привычками и плохим воспитанием. Идеальный вариант – беспризорники. Так он мог чувствовать себя вершителем правосудия и санитаром общества. Известно, что человеку нелегко осознавать собственную греховность, обычно ему нужны оправдания своих действий.
На военную базу под Тверью Головкин прибыл в срок. Здесь ему предстояло провести два месяца, проживая в казарме, где разместили еще несколько десятков таких же парней, как он. Бо́льшую часть времени «солдаты» были предоставлены сами себе, а это способствовало тому, что его болезненное воображение работало на полную катушку. Для Сергея пребывание на базе превратилось в настоящее испытание. Он никогда не признавался себе в том, что его привлекают молодые люди. Во дворе это порицалось, а родители никогда не говорили с ним ни о чем, касающемся секса, если не считать, конечно, увещеваний о вреде онанизма. Здесь, в казарме, он никак не мог отделаться от навязчивых мыслей.
Оказавшись вдали от дома, люди могут позволить себе намного больше и значительно легче идут на преступление. Этому есть биологическое объяснение. Человек – стадное животное. Ему необходимо принадлежать к группе и иметь свою территорию, на которой действуют законы определенного коллектива. Попав за ее пределы, можно делать все, что угодно. Там действуют законы другого племени. Главное – не попасться вожаку. Никакие моральные ориентиры на чужой земле не имеют значения. Все это продолжается ровно до тех пор, пока человек не начинает считать новую территорию своей.
Раз за разом Головкин прокручивал в голове одни и те же сцены, и сил сдерживать себя у него уже не оставалось. Все чаще напуганные товарищи тормошили его, когда он застывал, словно окаменевший. Эти отключения случались поначалу достаточно редко, но на военной базе он по нескольку раз в день впадал в легкое подобие кататонии. Сергей мог стоять с отсутствующим видом, не замечая ничего вокруг, причем даже выстрелы и взрывы не могли вывести его из этого состояния (ради смеха сослуживцы пару раз устраивали ему подобные проверки – на стрельбище кто-то вдруг начинал без предупреждения палить по мишеням, а остальные веселились при виде Головкина, который безразлично наблюдал за процессом).