– Не пускай, – приказала женщина, но подростки после ее слов демонстративно проскочили внутрь. Головкин виновато развел руками и пошел следом. Женщина неодобрительно посмотрела им вслед, но ничего не сказала. Зачем мальчишки хотят посмотреть на случку, она понимала. Но вот почему одинокий взрослый мужчина позволяет им все время за ним таскаться?
– У него в детстве друзей не было. Наверстывает, – пожала плечами девушка – помощник ветеринара, когда уборщица поведала ей о странностях Головкина.
Спустя время из загона вывалилась ватага подростков, которые с улюлюканьем и хохотом побежали к выходу с заводской территории. Один из парней держал в руках колбу наподобие тех, в которых на конезавод поставляли вазелин. Вообще-то выглядела эта сцена странновато: среди ребят были пятнадцати-восемнадцатилетние пацаны, практически взрослые люди. Головкин вышел за ними следом и закурил.
Только за воротами подростки остановились и начали наперебой обсуждать дальнейший план действий. Им удалось стащить колбу, на бумажной этикетке которой было написано «конский возбудитель».
– Может, девчонкам подмешаем? – тихо озвучил кто-то мысль, витавшую в воздухе.
– Ты видел эффект? Человек – это тоже животное!
Миша отказался идти с друзьями «на операцию», посчитав, что это «не очень правильно». Приятели над ним подтрунивали весь вечер, но подросток стоял на своем. Он вернулся домой и по привычке рассказал матери о прошедшем дне. Женщина потребовала, чтобы Миша немедленно пошел к друзьям и объяснил им, что они рискуют устроить массовое отравление, но было поздно. Когда подросток позвонил в дверь квартиры приятеля, за тонкой стеной уже слышались тревожные звуки. Кто-то матерился, кто-то опорожнял желудок, а фоном звучала вконец заезженная пластинка Pink Floyd.
Мише открыли дверь и кивком пригласили войти. Оказалось, девушки успели выпить по рюмке портвейна, в котором был щедро намешан «конский возбудитель», и уже через несколько минут почувствовали первые признаки отравления.
– Вызовите «Скорую», ребят, – донесся слабый девичий голос из туалета.
Миша обернулся и увидел девчонку из параллельного класса. Выглядела она так, что подросток невольно поежился. По позеленевшему лицу была размазана косметика: потеки от голубых теней на щеках, следы помады даже на шее. Девушка с трудом дышала и еле держалась на ногах, опираясь на дверной косяк.
– Ну и что они сделают? Желудок промоют? Вон вода, вон унитаз, в чем проблема? – вскипел хозяин квартиры.
Девушка с трудом выдохнула и снова закрыла дверь туалета. Вторая школьница лежала без сознания в одной из комнат.
– И правда, нужно врачам звонить, – заявил Миша. Будучи здесь единственным трезвым человеком, он чувствовал ответственность за происходящее, и ему было не по себе.
– Что мы скажем?! – взорвался приятель. Он был явно перепуган, а страх нередко рождает злобу и жестокость. – Что мы скажем, если они умрут в больнице? Нас же посадят! И тебя, кстати, тоже!
Миша молча сходил за зеркалом, чтобы поднести его к лицу распластавшейся на кровати девушки. Ждать пришлось, наверное, минуту, но стекло все же запотело.
– А если они здесь умрут? – резонно заметил он.
– Мало ли что в портвейн могли подмешать, – пожал плечами приятель.
– Вот именно. Выбрасывай бутылку от возбудителя и звони. Если что, скажем, на конезаводе у кого-нибудь украли. За это не посадят.
– У дяди Сережи? – спросил вошедший в комнату парень из их компании. В руках у него была клизма и упаковка активированного угля. Миша скептически посмотрел на приятеля, выругался и направился к телефону.
Медики приехали минут через сорок. По счастью, они вообще не задавали вопросов, просто погрузив девушек на носилки. Только перед уходом кто-то из бригады поинтересовался, не собираются ли ребята поехать с ними. Миша вопросительно взглянул на друга, но тот в ужасе замотал головой. Подростку казалось, если он не появится в больнице, то его и не арестуют за попытку отравления.
Когда двери за врачами закрылись, школьники стали судорожно звонить родственникам пострадавших. С регистратурой больницы им удалось связаться только к утру.
– Острое отравление неизвестным веществом. Сейчас ситуация стабильная, – ответил равнодушный голос на другом конце провода. В этот момент ребята наконец выдохнули.
– Пойдешь сегодня в конный клуб? – спросил приятель, когда Миша засобирался домой.
– Наверное. Будет что рассказать дяде Сереже, – ответил он, выдавив из себя улыбку.
Головкин выслушал рассказ с интересом и снисходительной ухмылкой, которая провоцировала ребят с каждым следующим словом становиться все более циничными и невозмутимыми.
– В больницу отвезли? – подытожил он, когда Миша закончил рассказ.
– Да… Так что человек не такое уж и животное, дядя Сережа, – вздохнул старшеклассник. Они стояли в углу загона для лошадей, и он то и дело поглядывал на флегматичного Бурана, который теперь снова казался абсолютно спокойным и ничем не напоминал того дикого зверя, в которого превратился после укола «возбудителя».
– Колоть надо было, а не подмешивать. Лошадь тоже отравишь, если ей это скормить, – хмыкнул зоотехник. – Миш, не хочешь подработать? Мне нужно поле картошки на следующих выходных вскопать.
– Заработать хочу, но денег не надо, – чуть подумав, сказал подросток.
– Не понял. – Головкин неожиданно помрачнел и напрягся.
– Мы же друзья, с друзей за помощь денег не берут, – пожал плечами Миша – Скажите только, когда и во сколько.
Они договорились встретиться утром в следующую субботу на железнодорожной станции. Но ближе к назначенной дате Головкин предложил поехать до пункта назначения раздельно и пересечься только на пересадочной станции.
– Как скажете, дядя Сережа, – согласился Миша. Следующие выходные у него были совершенно свободны, и он до сих пор испытывал чувство вины за то, что сначала они украли «возбудитель», а потом еще обсуждали, как в случае чего обвинить во всем зоотехника.
– Садись тогда на электричку до Можайска, которая в 10:45 от Жаворонков отходит, там в последнем вагоне и встретимся, – подытожил заметно повеселевший Головкин. Миша вопросительно посмотрел на него, но ничего не сказал. Дядя Сережа всегда был странным, так что удивляться не приходилось.
Воскресным утром мальчик довольно быстро собрался и, уже уходя, попросил у матери денег на дорогу.
– Куда ты? – спросила она.
– Дядя Сережа попросил помочь с картошкой, – честно признался он, позабыв о просьбе Головкина никому не говорить, куда и зачем он едет.
– Вот пусть он и оплачивает дорогу, почему я должна давать тебе деньги? Он же тебе все равно сколько-то заплатит, – принялась ворчать женщина, доставая кошелек.
– Дядя Сережа предлагал, но я отказался, – отозвался Миша. – Он и так столько времени на нас тратит: учит верхом ездить, ухаживать за лошадьми. Должен же я как-то за это отплатить.
Мать подростка протянула деньги сыну, и в глазах ее мелькнули гордость и уважение к собственному ребенку.
Ехать нужно было куда-то в Кубинку, но куда конкретно, дядя Сережа не уточнил. Миша довольно быстро добрался до Жаворонков и, наверное, еще с полчаса ждал нужную электричку. Головкин пообещал купить ему билет, но подросток панически боялся контролеров, поэтому все равно приобрел талончик до конечной станции, благо денег, которые дала мать, хватало с лихвой.
Головкин, как и обещал, сидел в последнем вагоне электрички. Заметив в дверях Мишу, он убрал с деревянной лавочки свою сумку, но больше никак не выдал того факта, что они знакомы. Подросток уселся рядом и начал было что-то говорить, но его попутчик был явно напряжен и отвечал односложно. Поняв, что дядя Сережа не настроен поддерживать беседу, Миша умолк и стал задумчиво разглядывать мелькающий за окном пейзаж. Поля сменялись перелесками и железнодорожными платформами, а потом снова колхозными полями.
– Знаешь, мне на самом деле не нужно копать картошку, – неожиданно сказал Головкин, когда они выехали из Одинцова. Миша повернулся к старшему товарищу и удивленно вскинул брови. – Я тут набрел на заброшенную сторожку. Зашел внутрь, а там целый склад старинных вещей. Уздечки, седла, шоры – все века девятнадцатого или даже раньше, – пояснил мужчина.
Глаза у Миши загорелись. Он обошел все музеи Москвы, выискивая хоть что-то, связанное с лошадьми, а теперь выясняется: есть какая-то заброшенная сторожка, в которой собрано все то, на что он мечтал хотя бы взглянуть.
– Почему сразу не сказали? При чем здесь картошка? – спросил Миша. Ответ его сейчас не слишком интересовал, все мысли уже занимали найденные сокровища.
– Услышал бы кто-нибудь, и нас бы опередили. Я хочу все это добро перевезти и открыть музей при конезаводе. Поможешь?
– Естественно, – ответил подросток. Все это звучало куда интереснее ковыряния в земле.
– Тогда не обижайся, но мне нужно будет тебе глаза закрыть, когда выйдем, а то я тебя знаю, растреплешь кому-нибудь, и от сторожки через десять минут ничего не останется.
Миша оторопел от этой просьбы, но спорить не стал. В конце концов, дяде Сереже виднее. Поезд вдруг замедлил ход, подъезжая к очередной станции.
– Нам пора, – сказал Головкин, поднимаясь с лавочки.
Они вышли на станции Портновская. Справа и слева от платформы тянулся лес, конца и края которому не было видно. Ни домов, ни хоть каких-то дорог. Только узкая тропинка, ведущая в лес.
– Понятно, почему эту сторожку никто не нашел, – пробормотал подросток.
Головкин изобразил улыбку и начал стягивать с головы кепку с надписью «Речфлот», чтобы надвинуть ее на глаза Мише. Подросток недоверчиво наблюдал за этими манипуляциями, но ничего против сказать не решился.
– Будешь держать меня за плечо и идти, не спотыкаясь, – велел Головкин.
Посмотрев по сторонам и убедившись, что вокруг никого нет, мужчина взял Мишу за плечо и повел в сторону леса.
– Что ты маме сказал? – неожиданно спросил Головкин, когда они прошли уже достаточно много.