– Странного? – переспросил один из подростков.
– Взрослый мужчина, который искал общения с детьми. С татуировкой, может… – Телицын не знал, как описать того, кого ищет. Человек, который истязает и пытает подростков? Вряд ли они такого видели.
– Фишера, что ли? – засмеялся второй горе-угонщик. – Если бы мы Фишера видели, то сейчас бы с вами не разговаривали. Он живыми не отпускает.
– Фишера, да… Если что необычное случится, приходите, – напоследок сказал Телицын. Мальчишки переглянулись и наперегонки бросились к выходу.
– Скажут они, конечно. Ты для них – враг. Врагам не сдают, – пробормотал оперативник.
Следователь кивнул коллеге и направился к своему кабинету. Через полчаса должен был прийти свидетель, и нужно было освежить в памяти подробности дела пятилетней давности.
Дела об убийстве подростка возле станции Катуар, о чудовищной расправе над мальчиком, поехавшим за березовым соком, и о недавно найденных останках в Звенигородском лесничестве стоило объединить. По крайней мере, по всем признакам стиль убийцы был очень похож.
В то же время судмедэксперт заявил, что в последнем случае труп, скорее всего, был привезен из другого места, так что формально здесь другой почерк. Впрочем, сомнений в том, что это дело рук того самого Фишера, про которого уже говорили абсолютно все, практически не оставалось. За последние несколько месяцев следователь изучил добрую сотню справок и отчетов, допросил дикое количество не связанных с делом людей. Никакого жаргонного значения у слова «Фишер» не было, никого с такой кличкой в уголовном мире не знали. Согласно отчету, в СССР проживало несколько сотен человек с такой фамилией, но никто из них не подходил под описание, данное юным свидетелем, видевшим предполагаемого убийцу, и никто не имел возможности находиться в Одинцовском районе на момент совершения преступлений.
Дошло до того, что стали проверять шахматные клубы, так как в них всегда был хотя бы один человек с кличкой Фишер в честь знаменитого гроссмейстера. Чем дольше длились все эти метания, тем понятнее становилось, что искать в этом направлении нет никакого смысла. Преступник явно тяготел к мальчикам, поэтому следователь поручил паре оперативников посетить все места в Москве, где собирались любители юношей, но и это не принесло результата. Стало понятно, что нужно начинать все с самого начала, с Андрея Нестерова, которого пытались повесить в лесу пять лет назад. В то время все списали на местного дурачка Голышева, который к тому же «удачно» бросился под поезд. Но еще тогда Телицын сомневался в том, что большой неуклюжий мужчина с наивным и перепуганным лицом виновен. На тот момент картинка складывалась идеально: пострадавший – жив, убийца – мертв. Чего еще желать?
– К вам можно? – послышался тихий скрипучий голос. В дверях показался высокий красивый молодой человек лет восемнадцати. Его внешность контрастировала с голосом умирающего старика, которым он разговаривал.
– Привет, садись. Знаешь, зачем я тебя позвал? – спросил следователь. Молодой человек оттянул ворот водолазки так, что стал виден шрам. Рубец уже не был таким кроваво-алым, как прежде, но все равно выглядел пугающе. – Да, слышал, наверное? «Фишер ходит по дорожкам»? Как-то так в газетах писали.
– Фишер? – Парень презрительно усмехнулся. – Почему именно Фишер?
– Так прозвали, – пожал плечами Телицын. Все знали про татуировку со словом «Фишер» на руке, но профессиональная привычка не позволяла ему вдаваться в подробности.
– Сколько себя помню, про Фишера все страшилки рассказывают, еще с детского сада, наверное, – хмыкнул Андрей.
Телицын замолчал. Конечно, он подозревал нечто подобное, но слишком сложно было признать, что впустую потрачено столько времени и сил, написано столько отчетов, проведено столько допросов… Да, следователь был лишь одним из членов большой следственной группы по поиску убийцы, и притом далеко не главным, так что ответственность можно было бы переложить на кого-то другого, но легче от этого не становилось.
– Ты пять лет назад опознал Голышева, но я все равно хотел спросить: ты точно уверен, что это был он?
Андрей молчал. Пауза затягивалась, но он продолжал сидеть с непроницаемым лицом.
– Давай тогда начнем сначала, – преувеличенно бодро предложил Телицын. Парень явно не был рад такой перспективе, но и не уходил. В течение пары часов следователь раз за разом повторял те же вопросы, что и тогда, по минутам восстанавливая события пятилетней давности.
Когда юноша ушел, к следователю заглянул дознаватель, тоже работавший по делу. Телицын коротко пересказал ему услышанное от Нестерова и подытожил:
– Так что зря мы с этим Фишером возились, нужно искать среди местных.
– Может, и не зря, – возразил коллега. – Нельзя победить то, у чего нет ни лица, ни имени. Этот человек – Фишер. И это уже половина дела.
– Похоже, придется возвращаться к первым версиям и проверять жителей района, где совершены все убийства.
– Похоже на то. А жаль. Ты вообще видел, кто в этих местах обитает и что нам за их проверку грозит?
Телицын посмотрел на висевшую на стене карту Одинцова с пригородами и помрачнел. От одного только названия поселка Дачный КГБ веяло неприятностями. Уже после общей планерки среди всех, кто работал по этому делу, было решено сосредоточиться на животноводческих хозяйствах, так как судебная экспертиза показала: тела расчленяли более или менее профессионально. Расчленение было проделано очень грязно, однако преступник знал, что рубить нужно по сухожилиям, и безошибочно их находил на теле жертв. Запросы разослали по всем ветеринарным клиникам, больницам, совхозам и животноводческим фермам округи. Зашли и на Московский конный завод. Выслушав, что от него требуется, директор возмутился:
– Вы представляете себе, сколько это людей? Вы понимаете, что одних только практиканток из Москвы штук двадцать найдется?
– Нужны только сотрудники, которые живут здесь. Практикантки из Москвы меня, к сожалению, сейчас не интересуют, – ответил оперативник, делавший запрос. – Нужен замкнутый, тихий, психически неуравновешенный человек из Одинцова.
Постепенно жизнь налаживалась. Головкина стали ценить на работе, причем теперь не только подростки из группы по профориентации. Отныне к нему обращались все поголовно, а он никогда не отказывал в помощи, опасаясь, что в другой раз могут и не подойти. То и дело он встречался с бывшими подопечными. В большинстве своем они были рады видеть дядю Сережу, который в свое время разрешал им курить, рассказывал скабрезные истории и крутил кино на своем видике.
Эйфория от покупки нового гаража прошла. Теперь о ней напоминал лишь череп мальчика, так и не доехавшего до бабушки с дедушкой. Гримаса ужаса окончательно стерлась, и казалось, череп насмехается над убийцей, снисходительно наблюдая за его жизнью, которая большей частью проходила в этой железной коробке. Головкин решил последовать совету соседа и оборудовать погреб. Он выкопал внушительных размеров яму, которая постепенно превратилась в небольшую комнату с забетонированными стенами. Попасть в нее можно было, спустившись по железной лестнице, вмонтированной в пол гаража. По мере того как разрушалась психика Головкина, он физически стремился скрыться все дальше от мира. Теперь он чувствовал, что в гараже ему дискомфортно и шумно, а вот в погребе – спокойно и умиротворенно. День за днем он выстраивал мир собственных фантазий, сказочную комнату, в которой реализуются все мечты. На стихийном строительном рынке Головкин купил цинковую ванну, крюки, трубы, рейки, ножовки… В довершение всего он обзавелся парой паяльных ламп взамен тех, что одалживал сосед.
Все это отнимало часы, дни и годы жизни. По Одинцову, словно предрассветный туман над травой, струились слухи о таинственном Фишере, который ходит по тропинкам и убивает детей. Этими историями делились возле пионерских костров или шепотом рассказывали за гаражами возле школ. Все вокруг говорили о том, что следствие ведется очень активно и милиция вот-вот найдет убийцу. Головкин помнил, как близок он был к провалу, когда убивал мальчика, поссорившегося с родителями. Слишком близко звучали тогда голоса. Круг сужался. То и дело он встречал на работе кого-то, кто знал о нем больше, чем следовало. То один подросток проходил мимо, опустив глаза, то другой старался не пересекаться с ним и строил расписание своей работы так, чтобы никогда не оказываться рядом с дядей Сережей. И таких свидетелей его странностей становилось все больше. За один учебный год Головкин обычно вел три группы по профориентации, и в каждой из них были ребята, которых он раздевал, фотографировал нагишом, трогал или кому предлагал заняться оральным сексом. Детей зачастую усердно учат тому, что взрослый всегда прав, и им не приходит в голову сопротивляться. Те мальчишки и мысли не допускали, что взрослый может общаться с ними исходя из каких-то личных интересов. Для своих подопечных дядя Сережа был лишь странным человеком, которому нравится проводить время с подростками, потому что среди взрослых у него нет друзей. Ничего особенного или подозрительного. Ребята вырастали, оканчивали школу, но потом многие из них все равно приходили на конезавод. Одни просто любили лошадей, другие искали подработку, третьи заходили пообщаться с кем-то из знакомых. Однако были и те, кто, пройдя курс профессиональной подготовки, старался обходить это место за тридевять земель, боясь собственных воспоминаний, которые то и дело всплывали в их сознании. Кто-то убеждал себя в том, что ничего не произошло, и просто старался выкинуть неприятные мысли из головы. Тех, кто терзался такими воспоминаниями, становилось все больше, в том числе среди подростков, которых Головкин снимал на свой Polaroid. Никто из них не признавался себе в реальности тех странных инцидентов и предпочитал помалкивать, если в компании заходила речь о дяде Сереже, таком понимающем и всегда готовом прийти на помощь.
В один из дней Головкин встретил трех своих бывших учеников, которые предложили ему посидеть где-нибудь и выпить. Мужчина легко согласился, хотя всегда был равнодушен к алкоголю. Ему нравилось наблюдать, как под воздействием спиртного человек постепенно теряет контроль над собой, но сам никогда не позволял себе лишнего. Алкоголь имеет свойство срывать маски, а Головкин боялся этого больше всего.