оседью, волосами. Они были такими тонкими, что невольно возникало подозрение, не парик ли это.
Он посмотрел на свои испачканные руки, потом на мешок. Только теперь Мегрэ заметил, что труп действительно завернут в мешки из-под угля: один был натянут на голову и тело, другой – на ноги. Мешки были небрежно сшиты грубой ниткой.
– Хотите взглянуть на него прямо сейчас?
– Кто это? – спросил Мегрэ.
– Не знаю. Снимайте пальто и проходите, прошу вас…
Судья тщательно вытер руки платком, открыл дверь, щелкнул еще одним выключателем – и они оказались на пороге большой комнаты, в глубине которой потрескивал камин.
Ничего в столь необычный момент не могло поразить Мегрэ больше, чем обволакивающее тепло этой комнаты, залитой мягким светом – такой уютной, так радующей глаз… Деревянные балки на потолке зрительно делали помещение ниже, хотя, чтобы оказаться в комнате, им пришлось спуститься на две ступени. Пол был выложен белыми плитами, на которые были брошены два-три коврика. А вдоль белых стен – полки, бесконечные полки с книгами.
– Садитесь, комиссар. Насколько я помню, вы любите тепло…
На старинном столе – снова книги. Два кресла напротив очага. И дикой кажется мысль, будто за этой дверью, зашитый в два мешка из-под угля…
– Мне очень повезло, что судьба послала мне такого человека, как вы. Хотя, признаться, я не совсем понимаю… Я думал, вы в Париже, и…
– Меня перевели в Лусон.
– На мое счастье. Не думаю, что обычный сотрудник полиции смог бы разобраться и вникнуть… Разрешите?
Из сундука в стиле ренессанс были извлечены серебряный поднос, пузатая бутыль и хрустальные бокалы. При мягком, хорошо продуманном освещении эти предметы переливались удивительно красивыми бликами. В воздухе возникла атмосфера тонкого, изысканного комфорта.
– Бокал арманьяка, прошу вас. На самом деле… Только что пришло в голову… Как этот кривой недотепа-таможенник вообще оказался замешан в дело?
Лишь теперь, в этот самый момент, Мегрэ полностью осознал ситуацию. Он увидел себя со стороны: тело погружено в мягкое кресло, ноги вытянуты поближе к огню, бокал с арманьяком греется в руках. Он понял, что молчит, а говорит и спрашивает этот маленький, утонченный и спокойный человек, который всего несколько минут назад тащил труп, чтобы бросить его в море.
– Прошу прощения, месье Форлакруа, но мне кажется, что пришло время задать вам несколько вопросов…
Судья повернул к нему лицо, на котором застыло выражение удивления и мягкого упрека, и воззрился на комиссара своими незабудковыми глазами:
– Почему? Я думал, вы совсем другой человек. Впрочем… Как пожелаете.
Он больше ничего не добавил. Только вежливым жестом склонил голову, показывая, что весь обращен во внимание. Знакомый Мегрэ жест, указывающий, что собеседник немного туг на ухо.
– Вы только что сказали, что не знаете… этого человека…
Боже правый, как трудно! Насколько сложными становятся самые простые вещи, когда позволяешь себе вот так увязнуть в блаженстве домашнего уюта!
– И я подтверждаю. Я не видел этого человека ни разу в жизни.
– В таком случае почему…
Ну же! Вперед! Мегрэ опустил глаза и чуть не закрыл их, словно больной, которому нужно проглотить горькое лекарство.
– Тогда почему вы его убили?
Он поднял взгляд и посмотрел в лицо судье, с которого не сходило то же выражение удивления и упрека.
– Но, комиссар, я его не убивал! Что вы! Зачем мне было убивать человека, которого я не знаю и никогда в жизни не видел? Я вполне осознаю, что это сложно понять, но вы-то должны мне поверить! И я не сомневаюсь, что поверите!
Самое удивительное, что Мегрэ уже поверил. Этот погруженный в тишину дом, где так уютно потрескивал камин, где в наступившем молчании отчетливо слышался рокот близкого моря, буквально обволакивал его какими-то колдовскими чарами.
– Если хотите, я расскажу вам все по порядку. Еще арманьяка? Мой старый друг, долгое время исполнявший обязанности прокурора в Версале, присылает мне это вино из своего замка в Жере.
– Вы тоже жили в Версале, верно?
– Почти всю свою жизнь. Приятный город. Как будто его жители до сих пор находятся под влиянием Великого века[7]. Думаю, сложно где-либо еще во Франции найти столь изысканное общество в классическом понимании этого слова. У нас был небольшой кружок, который…
Он сделал резкий жест, отгоняющий ненужные воспоминания.
– Неважно… Итак, это был… Минутку, это был вторник…
– Вторник, десятое, – уточнил Мегрэ. – Если я не ошибаюсь, у вас были гости…
Судья тонко улыбнулся:
– Вижу, вы уже в курсе дела. Я только что застал вас в компании Уло… Если вы успели познакомиться с Дидин, меня ничто не удивит: эта женщина лучше меня знает, что происходит в моем доме.
Мегрэ вдруг внимательно огляделся вокруг, будто в этом доме чего-то не хватало.
– Разве у вас нет прислуги? – удивленно спросил он.
– Они здесь не ночуют. Пожилая женщина с дочерью, живут в Л’Эгийоне, приходят каждое утро и уходят сразу после ужина… Итак, мы с друзьями собрались во вторник, как собираемся каждые две недели. Доктор Бренеоль, он живет в километре отсюда, его жена и Франсуаза…
– Франсуаза – дочь мадам Бренеоль?
– Именно. От первого брака. Это совершенно не имеет значения, разве что для Бренеоля…
Снова тонкая мимолетная улыбка.
– Супруги Марсак, живущие в Сен-Мишель-ан-Л’Эрмитаж, чуть запоздали… Мы составили партию в бридж…
– Дочь была с вами?
Минутное колебание, нерешительность. Улыбка исчезла.
– Нет! Она к тому времени уже легла.
– А сейчас?
– Спит.
– Она ничего не слышала?
– Ничего… Я делал все возможное, чтобы производить как можно меньше шума. Итак, во вторник гости разъехались около полуночи…
– И тогда вы приняли еще одного гостя, – подхватил Мегрэ, поворачиваясь к камину. – Вашего сына.
– Да, Альбера. Он пробыл всего несколько минут…
– Сын живет не с вами?
– Он поселился неподалеку от мэрии… Мы несколько расходимся во взглядах на жизнь… Он разводит мидий… Наверное, вам уже сообщили, что это основное занятие местных жителей…
– Не будет ли с моей стороны невежливо поинтересоваться, зачем сын пришел к вам среди ночи?
Судья поставил бокал, помолчал и, наконец, бросил:
– Будет!
Снова молчание.
– Ваш сын поднялся на второй этаж?
– Именно там он был, когда мы встретились…
– Он, конечно, повидался с сестрой, пожелал ей спокойной ночи?
– Нет… Ее он не видел…
– Откуда вы знаете?
– Лучше будет, если я объясню сразу. Учитывая, что вам все равно расскажут. Дело в том, что у меня есть привычка запирать дочь на ночь в ее спальне… Для простоты давайте предположим, что она страдает сомнамбулизмом.
– А зачем тогда сын поднимался на второй этаж?
– Ждал меня. Знал, что внизу находятся гости. Он сидел на последней ступеньке лестницы. Мы коротко переговорили…
– Прямо на лестнице?
Кивок. Вот оно, странное и не совсем правдоподобное, начинает кружить по комнате… Мегрэ залпом допил содержимое бокала, Форлакруа немедленно наполнил его снова.
– Я опять спустился, чтобы закрыть дверь на цепочку. Почти сразу лег в постель, почитал немного и вскоре уснул. На следующее утро я захожу в кладовку для фруктов, чтобы взять… Признаться, мне сложно будет вспомнить, что именно я там искал. Мы называем эту клетушку кладовкой для фруктов, потому что в основном там хранятся фрукты, но на самом деле там много чего находится… Скорее, это обычная кладовка… На полу лежал человек, совершенно мне незнакомый. Он был мертв, его череп был проломлен тем, что вы называете тупым предметом… Я обыскал карманы – обязательно покажу вам их содержимое, – но бумажника не обнаружил. И ни одного документа, который позволил бы установить его личность.
– Чего я не понимаю… – начал Мегрэ.
– Я знаю! И это сложно будет понять! Я не сообщил в полицию. Труп пролежал у меня в доме три дня. Я дождался подходящего прилива, чтобы избавиться от тела посреди ночи, тайком, как убийца… А между тем я говорю вам совершенную правду. Я не убивал этого человека. У меня не было никаких причин это делать. Я понятия не имею, зачем он явился ко мне в дом. Мне даже неизвестно, пришел он сюда сам или кто-то занес в кладовку его труп…
Снова стало тихо. Издалека донеслось тоскливое мычание сирены. В море ходили лодки. Рыбаки вытаскивали на палубы траловые сети, в которых трепыхалась рыба. Интересно, дозвонился ли Уло? Если дозвонился, то невыносимый Межа с его слипшимися от брильянтина волосами сейчас как раз поспешно одевается. Может быть, прервав из-за этого очередное любовное приключение, которыми он так любит хвастать. Если не привирает, конечно…
– Что ж! – вздохнул Мегрэ, окончательно разомлев от тепла и уюта. – Боюсь, на этом все не закончится!
– И я боюсь, – немедленно согласился судья. – Учитывая обстоятельства, то есть раз уж человек все равно был мертв, я подумал, что лучше было бы…
Он не окончил фразу, но выразительно посмотрел в окно. Отлив унес бы тело с собой, и никто больше о нем не стал бы вспоминать! Мегрэ заставил себя пошевелиться, вытянул одну ногу, потом другую и, наконец, выбрался из слишком глубокого кресла. Когда комиссар встал, ему показалось, что он сейчас коснется головой деревянных балок.
– Может быть, все-таки взглянем на него?
Мегрэ не мог не восхищаться этой комнатой с низким потолком, где было так уютно, где каждая вещь стояла именно на своем месте. Он посмотрел вверх: что это за девушка, которую запирают на ночь?
– Можно перенести его в прачечную, – предложил судья. – Это в конце коридора.
Теперь оба старались не запачкаться. Они уже не бродили в ночной сырости. Они вновь стали цивилизованными людьми.
Прачечная оказалась довольно просторной и была выложена красной плиткой. На металлических струнах еще сохло белье.
– У вас есть ножницы? – проворчал Мегрэ, возясь с мешками, с которых стекала черная от угля вода.