– Ну хорошо, вот, например, есть у вас мечта? – слегка повернулся к врачу Шляпник. Наконец я сообразил, почему пациент выглядел неестественно: весь предыдущий разговор он разглядывал свои руки, ни разу не заинтересовавшись ни камерой, ни собеседником. Но наконец Шляпник оживился. – Есть, конечно. Мечта! У кого нет мечты, тот не живет. Чтобы вот этот мост через реку складывался и раскладывался. В нужном вам направлении. Чтобы задавая режим, он, как конструктор Lego, бам-бам, а вы уже на том берегу, на Солдатской горе. А если вам надо, например, в село Заречное, то вы просто задаете другую программу, и конструкции моста складываются так, как вам нужно. Разве это не мечта?
– И вы можете это сделать?
– Я все могу.
– Но пока ваши проекты – это только мечта?
– Да, но наша контора работает.
– Какая контора?
– Контора из будущего. Я могу позвонить?
– Кому вы хотите позвонить?
– Мне надо позвонить нашему будущему императору. Только мы пока ему не говорим. Человека надо подготовить морально. Вы тоже не говорите. Хорошо?
– Хорошо.
– Иначе может проигнорировать свою великую миссию. Император сейчас создал критическую массу подъема для будущего гармоничного мира.
– А письма с жалобами вы рассылали?
– Я.
– Зачем?
– Потому что для правильного будущего мир должен очиститься сейчас.
– Что значит очиститься?
– Значит, убрать несправедливость.
– Как убрать?
– Как угодно.
– И убивать можно ради этого?
Шляпник склонил голову и снова уставился на свои руки, улыбаясь жуткой улыбкой, в которой участвовали только губы.
– Конечно.
– А собаки тоже несправедливые?
– Собаки? Какие собаки?
– Четыре щенка жили под крыльцом больницы, помните?
– Да, да, помню, конечно.
– Они плохие или хорошие?
– Нормальные. Собаки, как и все животные. Не страдающие от психических расстройств.
– Это хорошо или плохо?
Шляпник посмотрел на доктора с сомнением, как будто хотел поинтересоваться, ну ладно я сумасшедший, но вы-то доктор вроде бы нормальный. Неожиданно больной заговорил на удивление разумно.
– Это ни плохо, ни хорошо. Это просто факт. Собака может заболеть воспалением легких, панкреатитом, раком, но представить себе, что у вашей собаки острая паранойя или даже обыкновенный обсессивный невроз, невозможно. Человек – существо изменчивое, он всю жизнь, как ящерица, только и делает, что цвета меняет, приспосабливается: то к людям, то к контексту, то к стране, то к политике, а собаки, они всегда сами собой остаются. Так что самые счастливые люди – это собаки.
– А собака имеет право быть счастливее человека?
– Почему нет? В этом мире много кто счастливее человека.
– То есть вы не трогали тех четверых щенков?
– С какой стати?
На последнем стоп-кадре, которым кончалось видео, был запечатлен удивленный, недоумевающий взгляд Алексея Шляпника, обращенный к его лечащему психиатру. И если меня заставили бы судить об этих двоих по той части интервью, где речь шла о собаках, то я был бы уверен, что болен не пациент, а врач. Я и сам совсем недавно думал о чем-то подобном.
Есть гипотеза, что психические болезни появились вместе с языком. Язык скрывает наши главные тайны, материализует наши странные ассоциации и желания. С помощью языка мы научились создавать параллельную реальность, виртуальная реальность – тоже результат человеческой языковой деятельности. Компьютерный код – тоже язык, только искусственный. Само собой, что в таких условиях человеку гораздо проще сойти с ума, чем какой-нибудь собачке или кошечке. И в этом смысле Шляпник совершенно прав. Ну а то, что врач старался выведать, не является ли убийство собак невротическим протестом против такого несправедливого положения вещей, лишь ставило самого доктора в несколько глупое положение.
Виктория сделала дозвон, и Тимофей Игнатьевич появился на экране скайпа теперь в режиме реального времени.
– Шизофрения – это четыре А, – попытался ответить на вопрос Виктории «Оле-Лукойе»: – Апатия (вялость), аутичность (уход в себя), абулия (отсутствие воли), амбивалентность (люблю и ненавижу). По-моему, Шляпник больше опасен сам для себя, чем для окружающих. Вот как раз с собой он несколько раз пытался покончить, – проговорил старичок, узнав Викторию.
– А убивать в принципе шизофреник может?
– Да, может, почему не может? Любой человек при определенных обстоятельствах может убить другого человека.
– А серийно?
– Тут уже сложнее, но и так бывает.
– Ну а конкретно Шляпник?
Доктор пожал плечами:
– У Шляпника сохранен контроль над сознанием, он много лет боролся с признаками болезни, пытался ее контролировать, и во многих смыслах ему это удавалось, это нетипичный случай.
– Что это значит?
– То, что теоретически я не отметаю такой возможности, но нужны доказательства еще и со стороны следствия. Ведь теоретически и мы все можем… Понимаете, чтобы человек начал убивать серийно, стал маньяком, это как атомная бомба. Должны сложиться много разных компонентов, а потом еще возникнуть условия, чтобы эти компоненты рванули. Есть черты предрасположенности к насилию. То, что психиатры называют неправильными мозгами, – это особые изменения в области лобной и височной долей, которые отвечают за формирование воли, увеличение желудочков головного мозга, отвечающих за инстинктивные желания. В принципе томограмма Шляпника показывает подобные изменения. Но должны наложиться еще особые черты личности плюс внешние социальные факторы и, наконец, пусковой механизм, служащий толчком. Есть маньяки, которые убивали только женщин в красных плащах, есть те, кто реагировал на обтянутые колготками ноги, на пионерскую форму, а кому-то и этого всего не надо. В общем, много факторов должно сдетонировать, чтобы маньяк проявил себя. Что касается Шляпника, то я могу сказать, что он отличная кандидатура, вот только у меня в отделении есть как минимум человек пять таких же прекрасных кандидатур.
Виктория поморщилась.
– Шляпник агрессивен? – поинтересовалась она.
– Скорее озлоблен.
– Это из-за болезни?
– Конечно.
– Раним?
– Чрезвычайно.
– Впечатлителен?
– Да.
– Внушаем?
Доктор выдержал паузу, разглядывая собеседницу и, кажется, стараясь угадать, куда она клонит.
– Внушаем, вполне, – наконец согласился он.
– А тот император, о котором говорил ваш пациент, может он быть реальным человеком или это тоже галлюцинация?
Врач усмехнулся:
– Ну если вас интересует вопрос, давали ли мы ему позвонить, то да, конечно, давали. Несколько раз. Он лихорадочно перебирал номера, звонил, ошибался, а потом всякий раз заключал: император позвонит сам.
– Это не значит, что император не существует, – кивнула Виктория.
– Это не значит и обратного, – мягко добавил доктор.
Виктория нажала на кнопку «отбой» и устало посмотрела на меня:
– Какая ненадежная наука – психиатрия! И так может быть, и эдак, и каждый случай уникален. То ли дело филология!
– Ага, – вставил я. – Филология наука точная – только в этом филологам никто не верит, потому что все еще со школы помнят, сколько у каждого правила исключений.
– Увы. – Тетка улыбнулась. – Но одно я тебе все-таки могу точно сказать – свою вожделенную «Джетту» ты получишь. Дело Инны можно выиграть, и, к счастью, обойдемся без сравнения селфи с древнерусскими иконами. Что же касается Правдоруба, то тут задачка все чудесатее и чудесатее.
Глава 19. В порочащих связях замечена!
Господи боже! Какое необъятное расстояние между знанием света и умением пользоваться этим знанием!
Идея пригласить филологов в «Гранд Ставро» для консультации сама по себе была неплохой. В отеле имелся приличный конференц-зал с компьютерами и шустрым вайфаем. Стоимость номеров с лихвой компенсировала неограниченный чай-кофе и даже легкие снеки. Имелись кресла для релаксации гостей и зимний сад в стеклянной галерее с фонтаном. В общем, неприятный объект исследования в виде жалобной документации Ставроподольска вполне мог быть компенсирован приятными условиями работы. Но благим намерениям Виктории по обустройству рабочего места для себя и коллег на сей раз не суждено было осуществиться.
– Как это у вас документация не в цифре? – удивилась тетка, когда в Следственном комитете ей сообщили о том, что компьютерный зал в «Гранд Ставро» на двадцать посадочных мест – это хорошо, но не нужно.
– Документация у нас в букве и в бумаге, как и положено, – отрапортовал муж Веры Ухтомской, который, как выяснилось, непосредственно координировал следственную группу, занимающуюся делом Правдоруба.
Виктория застонала и в ажитации прошлась по крохотному кабинету следователя, пытаясь возражать:
– Архивы уже повсеместно оцифровывают…
– Ну у нас тут не первая и не вторая столица и даже не третьестолицк. Медленно до нас инновации идут. Ползком пробираются, – непонятно чему радовался Савелий Семенович.
– Понятно, система информатизации всецело материализована только в актах сдачи-приемки, – устало проговорила Виктория, на что Савелий Семенович лишь сделал задумчивое умное лицо, какое бывает у игуаны в минуты покоя и сытости.
– Что же прикажете делать? – поинтересовалась Виктория.
– Вера говорит, что руководство университета не против, если мы будем свозить документацию в университетский спортивный комплекс, там как раз недавно отремонтировали спортзал для проведения чемпионата по баскетболу.
– Спортза-а-ал? – ужаснулись мы с Викой.
– Именно, «Газели» для перевозки документации мы уже заказали, а департамент ЖКХ сообщил, что их жалоб за последний год хватит, чтобы укомплектовать полный мусоровоз. Просят после анализа погрузить обратно