– Вот, это типичная, между прочим, ошибка, – улыбнулась Русанна, заметив обращенные к ней взгляды.
Поняв, что переборщила, она залилась смехом и попыталась отшутиться:
– Для меня это просто как пенопластом по стеклу, когда путают. Что поделаешь, филологи такие филологи.
В это объяснение можно было бы поверить, если бы не прищур Русанны, выдававший, как долго она ждала в засаде, и вот наконец улучила момент и бросилась. Ухтомская молчала, делая вид, что занята своими делами. Из всех девушек Яна нашла больше всех анонимных и авторских писем разных неадекватных типов. Ни одно из них не принадлежало Правдорубу: либо подтверждалось авторство, либо письмо не подходило по выявленным Викой критериям и было написано абсолютно в другом стиле. Ни убийств, ни нападений за найденными Яной и другими девушками письмами тоже обнаружено не было. Однако авторитет в группе девушка с туфлей сразу завоевала прочный. Если нужно было обратиться к студентам, Вика подзывала Ухтомскую или Яну. Такое положение дел нравилось не всем, и Русанна, видимо, решила исправить ситуацию.
Гневно подметить ошибку – самое милое дело в борьбе за авторитет. Полстраны упражняется. И к сожалению, из-за таких вот няш тень подозрения падает на всех филологов. А ведь настоящему филологу вообще глубоко пофиг, правильно ли говорит отдельно взятый Вася Пупкин у себя в Пупкограде. Филолог прислушивается, выписывает тенденции, чутко наблюдает за границами и новыми рубежами словообразования, обязательно заметит, что отдельно взятый Вася Пупкин сказал звОнит, но не для того, чтобы гневно одернуть – «звонИт!», а только затем, чтобы добавить еще одно слово в парадигму двусложных слов на ИТЬ, у которых ударение медленно, но верно переползает с окончания на корень.
Кстати, если бы Пушкин восстал из могилы, он бы нас тоже поправил: служИт, кружИт, дружИт, дарИт. Когда-то все эти слова, как и слово звонИт тоже имели ударение на окончание.
Хотя Пушкин вряд ли кого-то исправлял. Зачем ему? Короче говоря, за Русанну сейчас стало неловко и, кажется, не только мне.
Одна из студенток, похожая на куклу Мальвину, в голубом джинсовом платье, только волосы у нее были не голубые, а темно-русые, длинные, в крупных локонах, попыталась сгладить неловкость.
– Я тоже путаю. Чей туфля? Мой туфля. Тапок или тапка, кроссовок или кроссовка?
– Ну тапка – это она, кроссовка – тоже вроде бы она, – уже не столь уверенно проговорила няша.
– А сланец или сланца, кеда или кед? – обратился я к Русанне.
Девушка нахмурилась.
– Я говорю кеда и сланец, – ответила она через секундную паузу. – Надо проверить по словарю. Не такое частое слово, как туфля.
Сейчас она допустила ошибку, но я сделал вид, что не заметил.
Вика наконец подняла глаза от бумаг и посмотрела на меня вопросительно. Как и следовало ожидать, ей было глубоко фиолетово мнение девушек о туфлях и кедах, но темпами работы, а особенно постоянными отвлечениями и левыми разговорами тетка была категорически недовольна. К концу дня такие отвлечения стали случаться все чаще, девушки устали, обстановка накалилась.
– На самом деле у меня есть теория насчет рода обуви в единственном числе, – заявила Яна, вернувшись из душевой босиком. Замытую обувь поставила рядом с собой на стул и обернулась непосредственно к Русанне. – Я называю это правилом валенка и галоши. Ведь галошу и валенок никто никогда не путает. Галоша – девочка, а валенок – однозначно, парень. Я бы даже сказала – баба и мужик. У остальных же слов сплошные лабутены. Но запомнить на самом деле легко. Проверочными словами как раз и будут наши родные и до боли знакомые валенки и галоши. Обувь без голенища – женского рода, так же, как галоша. Тапка, туфля и кроссовка – она. Куда запропастилась моя одна тапка, туфля и кроссовка? Бутса, босоножка, бахила. Если голенище какое-никакое имеется, то перед нами уже мужчина, проверочное слово – валенок. Левый кед мне в самый раз, а вот правый – тесноват. Мой сапог, мой ботинок, мой кед, мой ботфорт, мой бот. Ну и как же без исключений – все-таки великий и могучий. Из моей стройной теории выбивается капризная летняя обувь. Как это нередко бывает, то, что промелькнет в жизни краткими двумя неделями летнего отпуска, требует заморочиться основательно. В общем, сандалия, согласно теории о галоше, – это она, вьетнамка – тоже она, шлепка – она, а вот сланец – это он. Но, думаю, что даже сам Розенталь со мной согласится: одно исключение – это ни о чем.
Яна победно посмотрела на Русанну. Та буркнула что-то вроде: «Ты филолог, обязана всегда говорить правильно». Яна пожала плечами и, не удостоив поверженную соперницу ответом, села на место. Еще немного, и начнутся дуэли на плакатах, а пока – авторитет Яны был восстановлен. Няша могла бы получить кличку шукшинского Глеба Капустина, который всех срезал. Но Яна отступила, села за свой стол, скрестила пальцы, пристроила их на подбородок и закрыла глаза, демонстрируя, что разговор окончен.
– Девочки, пожалуйста, работаем, – раздался голос Веры Ухтомской.
– Вера Андреевна, мы уже целый день читаем, а не прочитали и одного процента. Еще и новые коробки постоянно подвозят. Только на обед сходили на полчаса. Мы устали! – озвучила фитоняша то, что и без того должно было прорваться.
– Может быть, можно еще людей привлечь? – робко поинтересовалась Мальвина.
Девушки согласно закивали. Ухтомская поджала губы, встала, сделала вид, что разминает плечи. Виктория тоже встала и молча вышла на улицу, накинув только широкий синий платок.
Выйдя за ней минуты через три, я заметил, что она стрельнула у рабочего вилочного погрузчика сигарету и курит.
– Что случилось?
– А ты не видишь? – пробормотала тетка зло. – Какой-то заколдованный круг.
– Но ты же можешь решить вопрос на уровне руководства вуза, – предположил я.
– Могу и, видимо, придется, но разве это выход?! Также будут саботировать, только сидя уже у нас под носом, – проговорила она, злобно затушила сигарету, не докурив и до половины.
– Не помогает? – кивнул я на дымящийся окурок.
– Да тут и литр водки не поможет. Если только пару канистр бензина раздобыть, чтобы спалить весь этот детский сад и заново отстроить.
– Я тебя сейчас еще немного порадую – артобстрел со всех сторон, – улыбнулся я, стараясь приободрить ее.
Увидев, что я открываю инстаграм, Виктория отмахнулась, мол, не сейчас. Но видео, полученное от Гели, озадачило ее настолько, что она даже присела в холле и, как и я, пересмотрела его дважды. Несмотря на уверенность Инны в том, что конкурентная борьба в инстаграме – дело бесполезное, репутацию в интернете у бизнес-леди отобрал не бывший муж.
Впрочем, новые инструменты бизнеса рождали и новый тип конкуренции. Кажется, ШриВеганга@Свами действительно первая придумала дискредитировать руководителей сходных бизнес-проектов с помощью их же инста-ангелов, а потом перетягивать к себе осиротевших подписчиков.
– М-да, – протянула Виктория, поднимая на меня глаза. Она была озадачена. – А в сущности-то схема очевидная, странно, что раньше никто не воспользовался. Сектор бизнеса довольно узок. Где там разгуляться такому количеству гуру и всевозможных учителей жизни, да еще и чтоб элитную недвигу за рубежом толкнуть и франшизы школ своих расшарить. Какая удача, что твоя Геля тут как раз под руку оказалась. Хитрая девица!
Сложно было не согласиться с тем, что Геля девушка шустрая и предприимчивая, но вот насколько она понимала, что участвует в мошеннической схеме – это хотелось выяснить. Причем немедленно. Из аккаунта Космоса я набрал сообщение Лакомке_Ангелине. Вика не двинулась с места: ее тоже раззадорило.
«А те школы личностного роста, йоги и медитаций, которые схлопнулись, чем были плохи?»
Ждать ответа нам с теткой долго не пришлось. Судя по всему, Геля делала на свой интернет-бизнес большие ставки и отвечала молниеносно. В ответ прилетело единственное слово в окружении смайликов.
«Враньем».
«А точнее?»
Геля, конечно, не была бы сама собой, если бы не завернула какое-нибудь уклончивое объяснение.
«Ты когда-нибудь чувствовал себя в ситуации, когда ты летишь на сверхзвуковой ракете, а все остальные стоят на вокзале ждут поезда?»
«Нет», – честно признался я.
«Это я про те школы. Попробую объяснить. Неужели у тебя не было такой ситуации, когда ты берешься за что-то новое, большое, классное, а тебя все отговаривают? Слушаешь, например, своих старых друзей, а они говорят «странные» вещи: как будто перестали чувствовать тебя, да и просто остались где-то далеко, в другом измерении… Их речь не к месту, невпопад. Они все в негативе, в неверии, пытаются и тебя деморализовать».
«А, ну так-то со всеми, наверное, рано или поздно бывает».
«Ну вот и тут так же. С теми школами. Кто-то остался где-то там, на другой ступени. Не ниже, не выше. Просто на другой. А ШриВеганга предлагает стартануть с нею на ракете. Понимаешь? Бывают пустые тексты, а бывают такие вот школы пустоты».
Виктория, терпеливо следившая за перепиской, не удержалась от ироничного комментария:
– Ничего себе манипуляторша девчонка!
Но, по-моему, Вика была слишком строга. Скорее всего, Геля не в курсе того, что ШриВеганга разорила своих конкурентов. Моя одногруппница просто констатировала то, что видела своими глазами: нечестные гуру разорились, а ШриВеганга подняла знамя. Возможно, в ее глазах эта женщина чуть ли не героиня.
– Ага, а два и два твоя Ангелина сопоставить не может, – хмыкнула тетка. – То она целую армию подписчиков своими прямыми эфирами держит, то очевидную ложь распознать не в состоянии. Язык ее саму выдает не хуже буденовки разведчика в фашистском бункере. «Ступенька лестницы не ниже и не выше». Какая прекрасная шизофрения. Какое расщепление образа!
«Лестница – это уже иерархия», – написал я Геле от лица Космоса. Но девушка прислала в ответ лишь гогочущий смайлик, сделав вид, что приняла слова за шутку.
– Убедился? – посмотрела на меня Вика.