Я подумал, что Вера не обрадуется такому подкреплению. Однако с точки зрения управления операцией в целом Борис, без сомнения, совершенно прав. Без личного присутствия заведующей организовать филологов оказалось непросто.
Пока Борис с Викой обсуждали ход следствия, а также общих знакомых из Ставроподольска, я успел накидать пункты искового заявления для Инны, но не смог дозвониться до нее. Скайп не отвечал, телефон уныло посылал длинные гудки, месседжи доходили, но она на них не реагировала. Позвонив ее адвокату, которого, к счастью, Инна уже успела нанять, я скинул ему свои соображения. Оказывается, женщина была у него сегодня днем и все успела обсудить.
– Может, последовала твоему совету и свалила из города? – предположил Борис.
– Лучше бы так, чем в ближайший бар.
– У нее ведь дочка есть, – вспомнила Виктория, но, к стыду своему, я не знал ни ее телефона, ни как зовут девочку.
– Ладно, подождем до утра, как и со всем остальным тоже, надеюсь, твоя Инна не совсем идиотка и не полезет на рожон, – вздохнула Виктория.
Зазвонил телефон, несмотря на позднее время, это была Ухтомская. Вика поставила на громкую связь.
– Вы как? – с места в карьер поинтересовалась ученая дама.
– В порядке, – соврала Вика.
– Вы так побледнели сегодня, когда узнали об угрозах…
– Не произносите это слово.
– Если нельзя по телефону, то хотите, я к вам приеду? – настаивала Вера.
Виктория посмотрела на меня. Представляю, как ей хотелось, чтобы, как в детстве, появился какой-нибудь борец с драконами и серыми волчками, ну на худой конец кто-то, кто составил бы компанию на эту ночь.
– Заодно заберу вашего кота на пару дней. А то вам он только в тягость, да и ему каково, бедняга не знал, куда деваться сегодня. А у меня дома мама, присмотрит.
Как же эта маленькая хрупкая женщина, похожая скорее на подростка, чем на половозрелую особь, стремилась упрочить свои позиции на кафедре, – подумал я. Даже Филиппу оправдание нашла, но надо признать, что предложение сдать кота маме Ухтомской на время следствия звучало чрезвычайно заманчиво.
– Ну, если только… – заикнулась было Виктория.
– Отлично, я беру такси, – выпалила Вера и в ту же секунду бросила трубку.
– А я не отстану от вас теперь, – сообщила Ухтомская, усаживаясь на угол огромной отельной кровати. Она была вполоборота ко мне, красиво подогнула ноги и напоминала маленькую комнатную собачку, сходящую с ума от любопытства.
Вика кивнула: даже ежику было бы понятно, что за спасение от страха, щедро нагнанного глубокими подкорковыми слоями мозга, придется чем-то расплачиваться. В случае с Верой это, несомненно, могла быть только информация.
– Правдоруб применяет косвенные, а не прямые угрозы – это и есть ключ.
– Ключ к чему? – подняла глаза Вера, и мы увидели в ее руке включенный диктофон.
Нет, она не была идиоткой, даже больше, я был вполне согласен с Викой в том, что как исследователь творчества Гоголя, как преподаватель Вера весьма недурна, но после более близкого с ней общения стало совершенно понятно, почему ее обожают студенты и терпеть не могут собственные коллеги. В жизни Вера напоминала благородного рыцаря Ланцелота: не ведающего страха, ищущего Святой Грааль, влюбленного в Гвиневру (читай в Гоголя) и полностью лишенного самоанализа на пути к своей святой цели. Такой чудовищной человеческой наивности я в своей жизни не встречал еще ни разу. Если было бы нужно подобрать Вере лозунг, то он звучал бы по-макиавелливски: «цель оправдывает средства».
На просьбу убрать и выключить записывающее устройство Вера искренне возмутилась и даже обиделась:
– Но я же учусь у вас, когда мне еще предоставится такая возможность…
– Здесь не университет. Экзамен спрашивать не буду, – устало возразила ей Виктория на удивление мягко.
Дождавшись, когда недовольно надувшаяся Ухтомская остановит запись и спрячет телефон, Вика продолжила, сразу взяв быка за рога.
– Вера, завтра именно вам придется возглавить штаб по поиску остальных писем. В сущности, обнаружение даже одного письма уже сделало вам имя в определенных кругах. Представляете, что будет, если вы обнаружите и другие?
Вера замерла, как замирает ребенок при виде уличного лотка со сладкой ватой. Сообщать о том, что прилетела Ларькова, не понадобилось, Ухтомская и без нас была в курсе: сплетни в женских коллективах распространяются со скоростью, большей, чем та, которую приобрела материя после Большого взрыва.
– Что такое угроза? – вернулась Виктория к главному вопросу.
Вера пожала плечами:
– Речевой акт.
– Да, а какой это акт?
– Агрессивный, – не задумываясь, ответила Вера.
– Вот. – Виктория встала и прошлась по комнате. – В сущности, угроза – это обещание. Угрожающий обещает, что если адресат угрозы не выполнит какие-то действия (или, наоборот, выполнит), то произойдет что-то плохое. Но обещание – вещь ненадежная, это всем известно. Чтобы угроза стала именно актом агрессии, в нее необходимо верить. Она должна быть реальной. То есть поскольку, угрожая, один человек берет на себя ответственность за возможность изменить ход событий, то этот угрожающий должен обладать некоторыми реальными превосходствами для приведения угрозы в действие: сила, возраст, общественное положение, наличие оружия, владение информацией и так далее. Тот же, к кому обращена угроза, должен быть уверен в том, что угрожающий действительно способен нанести ему этот урон. Когда кто-то кому-то угрожает, он играет на страхе адресата. Если же адресат не боится, то это уже не угроза.
Вера нетерпеливо дернула головой. Все эти понятные вещи она знала и сама, и ей не хотелось терять время.
– Например, вряд ли кто-то всерьез поверит десятилетней девочке, что она починит отцовский автомобиль и уедет из дома навсегда, – привела пример доцент, подгоняя эксперта: ну, дальше, дальше!
– Но если у нас в распоряжении только слова, то сформировать страх – дело не такое уж и простое, – послушно продолжала Вика. – В сущности, для этого есть только один способ: детализировать угрозу, описать подробно, что случится с тем, кто не подчинится воле агрессора. Исследования доказали, что чем точнее детализация, тем вероятнее исполнение угрозы. «Я хочу сжечь кабинет директора» еще не говорит о готовности совершить действие. Другое дело, если человек определяет условия претворения угрозы в жизнь, детализирует модель своих возможных поступков: «Если мне не дадут зарплату, я принесу канистру с бензином, оболью стол директора и подожгу». Согласитесь, это предложение уже заставляет задуматься. Так вот, я сейчас обратила внимание на то, что Правдоруб использовал только общие угрозы, косвенные, без детализации. Я предполагаю, что делал он это вполне сознательно…
Вера вдруг спружинила всем телом и села на кровати вертикально. Щелкнула пальцами, повела носом, чем еще больше укрепила сходство с маленькой гладкошерстной собакой, резвящейся в поле в поиске кротовых нор.
– Вы хотите сказать, что если смысл прямой угрозы – в том, чтобы взорвать коммуникацию, выплеснуть конфликт, то смысл косвенной угрозы – лишь обозначить конфликт, но не вскрывать самого гнойника?.. Непрямая угроза воспринимается не так остро, но что это нам дает?
– Если бы вам нужно было пригрозить человеку, но не испортить с ним отношения, как бы вы поступили? – поинтересовалась тетка у Веры. – Я подскажу, чтобы мы не ушли слишком далеко: какими другими речевыми жанрами можно заменить косвенную угрозу?
Вера задумалась буквально на пару секунд:
– Можно сделать вид, что советуешь что-то или рекомендуешь, предостерегаешь…
– А также еще можно сделать вид, что твоя угроза – это бред сумасшедшего. На такие письма гарантированно никто не обратит внимания, – тихо закончила Вика. – Понимаете, что это значит?
Вера сделала многозначительное лицо и закивала:
– Двойное кодирование, – прошептала Ухтомская. – Как в эстетике постмодернизма. Чарльз Дженкс писал, что постмодернистское здание и произведение искусства одновременно обращается к меньшинству, к избранным, используя для этого высокие коды, и к широким массам при помощи общедоступных кодов.
– Ну-у-у, в общем, да, – вынуждена была согласиться Вика, смиренно передавая пальму первенства под длинным названием «наукообразность там, где она не нужна» Вере Ухтомской. – Но если применительно к нашему конкретному делу, то это означает, что Правдоруб специально высказывает угрозы устами сумасшедших, чтобы на эти письма не обратили внимания сразу. Он снижает потенциал угрозы, чтобы до определенного времени эти угрозы не начали прорабатывать всерьез.
Все было бы хорошо, если бы в эти размышления двух филологических дам, оккупировавших мою кровать, не закралась одна существенная нестыковка. Правдоруб жаждет восстановления справедливости. Он хочет, чтобы его заметили. Приняли его жалобы и угрозы во внимание.
Но Виктория отрицательно замотала головой.
– Нет, народ. Тут все как раз наоборот. Это-то мы как раз и не учли. На самом деле плевать этому Правдорубу и на справедливость, и на внимание, и на узнаваемость почерка. Короче говоря, на все эти обычные пунктики маньяков аля криминалистическая энциклопедия. Все это только видимость. Главной задачей Правдоруба является именно убийство. Точнее сказать – серия убийств. А угрозы должны были найтись потом. Так сказать, постфактум, или точнее – постмортум, после смерти жертвы.
– То есть он что же – не одержим идеей справедливости? Он… просто убийца? – Вера сделала паузу, и в глазах ее отразилась целая палитра чувств и эмоций, главным из которых был, пожалуй, ужас. Нагнетанию атмосферы способствовали непроглядная зимняя ночь за окном и абсолютная тишина, царившая в «Гранд Ставро».
– Я думаю, что никакой он не сумасшедший, – закончила Виктория. – Правдоруб активно работает под больного человека. Сам же он абсолютно вменяемый.
Вера схватилась за телефон, но в этот раз не для аудиозаписи.
– Я должна позвонить мужу, – умоляюще проговорила Вера.