– Да погодите звонить. Что вы скажете? Надо еще проверить версии. Мне кажется, мы уже близко, но мало доказательств. Судя по всему, наш Правдоруб с самого начала собирался подставить Шляпника.
Вика обвела нас невидящим взглядом, стараясь сложить пазлы этой картины прежде всего в собственной голове.
– Какова вероятность, исходя из текстов найденных четырех писем, что Правдоруб – женщина? – вдруг обратилась Виктория к Вере.
Я даже не сразу поверил тому, что слышу. До этого часа я не мог себе представить ситуацию, в которой моя тетка всерьез задает кому бы то ни было вопрос о гендерных особенностях речи.
– Ну вы же понимаете, что объем слишком мал… – начала было Вера, которая, кажется, и сама растерялась столь внезапной смене гнева на милость.
Но Вика остановила ее:
– Я понимаю, я сама филолог. Объем, неточность, все дела. Но в этот раз нам приходится иметь дело с материями, которые не всегда можно доказать реальными цифрами. С этим придется смириться. У вас в этой области гораздо больше опыта, чем у меня. Иногда в словесных делах важнее то, что ощущается на кончиках пальцев, точнее – на кончике языка.
– Процентов восемьдесят, – без лишних уговоров предположила Вера. – Последнее письмо особенно.
– И это же последнее письмо процентов на двадцать указывает на то, что эта женщина неплохо знакома с вопросами межевания земель и архитектурными терминами, – закончила Вика.
– Равно как и третье письмо, – согласилась Вера. – «Красная линия», «север участка», «урез воды», «отчуждаемая территория». Строительные СНиПы только осталось указать, а так – полный набор.
– Вот и я про это подумала, – кивнула Вика.
Мы с теткой переглянулись. Одна женщина из окружения Шляпника точно подходила под этот речевой портрет. А если учесть, какой замкнутый образ жизни вел Шляпник, то вывод напрашивался сам собой. И эта женщина уже несколько часов не выходила на связь.
– Да ну, – тут же сама себе возразила Виктория. – Инна?! Зачем бы ей это? Живет в другом городе, зла на Шляпника не держит, нет общих детей. В бизнесе, который пересекался бы интересами с банкиром, нотариусом, владельцем заправки и журналистом да еще и в другом городе, не замечена. Кажется, тот случай, когда мы совершаем то, что математики называют преобразованием подгонки. Другими словами, мы чего-то не знаем, у нас нет какого-то неизвестного «икса».
В это время я сделал простейшую, тупейшую, как это часто бывает в делах такого рода, операцию. Раз размера бизнеса самой Инны для такого размаха не хватало, надо было выяснить, а не походит ли часом под нужный размер бизнес ее ближайшего окружения. Например, хаемого на всех углах ненавистного, со слов самой Инны, мужа Геньки. И тут выяснилась потрясающая новость. Оказывается, Геннадий Берг являлся одним из тех не слишком обремененных культурой носителей пиджаков, которые составляли совет директоров банка «Алоиза кредит банк». И значит, его бизнес-интересы вполне распространяются не только на наш город, но и на достославный Ставроподольск.
– Всю эту серийную канонаду вполне можно было устроить, чтобы убрать одного человека из совета директоров, – проговорила Вера, встала и направилась к двери.
– Все правильно, – согласно кивнула Виктория. – Вот теперь поезжайте домой. Думаю, что капитан Ухтомский оценит эту информацию по достоинству.
Забрать Филиппа Вера забыла. Поэтому в эти несколько предутренних часов дремали двое в кровати, не считая кота. Легли, не раздеваясь, выключать свет Виктория запретила категорически. Впрочем, мы с Филиппом уже усвоили: иррациональное. Кот по-стариковски вздохнул и покорно свернулся калачиком между нами.
Глава 25. Не можешь запретить – возглавь
Я как раненый зверь напоследок чудил:
Выбил окна и дверь и балкон уронил.
Приезд Ларьковой в город можно было сравнить разве что с наводнением в Лондоне. «Темза, сэр!» – как в известном анекдоте. А ты в роли того лакея, что должен доложить о прибытии реки, сохраняя вежливое величавое спокойствие. Как и ожидала Виктория, амбиции ученых дам, словно два трута, не могли тереться друг об друга бесконечно долго. Искра вспыхнула.
Утром мы застали Веру и еще двадцать пять сотрудников кафедры в спортзале. Ухтомская давала инструктаж, рассаживая новых чтецов.
Вид у Веры был, как у тонированного «Мерседеса» последней модели. Достоевский хорошо написал про такой вид: «ходит как приказчик от парикмахера и лорнет в глазу». Пожалуй, Вере действительно не хватало только лорнета. Вика тихо вздохнула, посмотрела на меня и молча кивнула нашим общим мыслям. Этот дисбаланс в личности Ухтомской создавал ощутимое напряжение вокруг нее. Напряжение гулко позвякивало, как при легких ударах по стальной крышке барабана ханга. Казалось, что сейчас эти звуки метафизического экзистенциального разброда противоречивой Вериной натуры, сочетавшей пытливый ум настоящего ученого, талант исследователя, исполинские амбиции и абсолютное неумение договариваться с людьми на взаимовыгодных условиях, стали настолько громкими, что их можно было услышать физически.
Все это было бы смешно, если бы нас просто пригласили посмотреть на возню со стороны, но, к сожалению, нужно было работать. Сейчас проблема заключалась в том, что застали Веру Ухтомскую во всем блеске внезапно обрушившихся на нее руководящих полномочий не только мы с Викторией, но и действующая заведующая кафедрой Людмила Ивановна Ларькова, которая послушно прибыла утром в университет сразу из аэропорта.
– Как у вас тут дела? – поздоровавшись с членами кафедры и выразив особую благодарность заведующей, поинтересовалась Вика.
– Не очень понятно, зачем снимать с занятий весь педсостав, – хитро сощурившись, изобразила улыбку Людмила Ивановна. – Хватило бы и пятерых-шестерых человек. Но мы уважаем распоряжение ректора. Постараемся найти ваши чумачечие письмишки. Не дай мне бог сойти с ума, да ведь, как говорится?!
Последние слова Ларькова произнесла с особым ядом. И без того искусственная улыбка Ухтомской скособочилась еще заметнее и в конце концов сползла с ее лица ленивым ужом.
Вика снова обратилась к членам кафедры, которые сидели теперь за своими столами, как прилежные ученики, которых согнали в их свободный день прослушать лекции по пожарной безопасности от штатного ОБЖника. Впрочем, при демонстративном снижении значимости мероприятия со стороны заведующей кафедрой другого ждать и не приходилось.
На слова о пользе отечеству, благодарности от Следственного комитета преподаватели среагировали лишь с вежливым вниманием. Чуть больше энтузиазма в глазах появилось при упоминании возможности публикации материалов исследования в вожделенных журналах Скопус и Вос, однако хитрый Борисоглебский тут же сообразил, что по горячим следам такие тексты обнародованы быть не могут. Когда Виктория подтвердила, что должно пройти не менее пяти лет, интерес снова заметно угас.
Все члены кафедры были уверены, что Шляпник виновен, а ищут они лишь дополнительные доказательства по еще не обнаруженным эпизодам. По понятным причинам в истинный смысл операции посвящать лишних людей никто не собирался. Конечно, знай преподаватели, что, возможно, настоящий Правдоруб все еще на свободе, «чумачечие письмишки» начали бы откапывать со скоростью, которой позавидовали бы расхитители фараоновских гробниц. Но таковы издержки секретности.
– Немного приглядывай, чтобы без лишних конфликтов, – попросила меня Виктория, которая сама в это время уединилась в кабинете Ларьковой для разговора с Мняцакяном, лично приехавшим по заявленному экстраординарному поводу.
Теперь Мняцакян больше не смотрел на Викторию, как на говорящую собачку. Изыскания филологов неожиданно перестали противоречить следственным находкам. Судя по всему, бывшие муж и жена действовали сообща: Шляпник сознался в преступлениях, на которые его надоумила Инна, а камеры видеонаблюдения это подтвердили. Мозг операции, конечно, – супруги Берги, исполнитель – Шляпник. Именно поэтому речевая манера в оригинальных письмах Шляпника и в тех, которые были отправлены специально для убийств, отличались. Последние были записаны под диктовку Инны. Отсюда и признаки женской речи в письмах, написанных от лица мужчин.
Я уже знал все, о чем будет сказано в этой приватной беседе. Во-первых, мы почти уверены, что составитель четырех найденных и установленных жалобных писем Правдоруба – женщина. Во-вторых, наш условный Правдоруб скорее всего психически совершенно здоров. То есть, конечно, здоров в той степени, в которой может быть здоров человек, убивший четверых. Однако мы более чем уверены, что Правдоруб не состоит на учете у психиатров, вменяем и преследует своими убийствами вполне конкретную цель. В-третьих, третье и четвертое письма указывают на то, что Правдоруб знаком со специальной терминологией, принятой у городских архитекторов, хорошо ориентируется на местности, умеет читать строительную кадастровую документацию, не ошибается в определении сторон света.
Обычно речевое поведение среднестатистической женщины демонстрирует приблизительное ориентирование на местности, поэтому мы можем предположить, что в данном случае речь идет о профессиональных навыках. Правдоруб, как и сам Шляпник, имеет либо архитектурное, либо строительное образование.
Когда в третьем письме нам встретилась сугубо канцелярская фраза:
«так, заправка на улице Красного Октября выступает за красную линию застройки почти на метр двадцать, нарушает допустимую дистанцию между пожароопасными объектами и жилой застройкой», мы не придали ей особого значения.
Однако в четвертом письме, содержавшем жалобу на директора банка Гартмана, вновь появилась схожая терминология, и это уже нельзя считать простым совпадением.
«Отстроив дом в коттеджном поселке «Волна», этот, с позволения сказать, господин не остановился на достигнутом. Участка ему показалось мало, и он возвел капитальные строения (баня, гараж для лодок) в северной части участка, выходящей на берег реки. Таким образом, баня и гараж расположены менее чем в десяти метрах от уреза воды по среднему уровню. То есть перегорожена часть береговой линии, что ограничивает право обычных людей на доступ к водоему».