В-четвертых. По невероятному стечению обстоятельств единственная женщина в окружении Шляпника, которая соответствует всем указанным параметрам, не так давно сама стала нашей клиенткой по делу о вреде деловой репутации. Инна Берг, бывшая жена Шляпника, которая училась с ним в одной группе в архитектурном институте.
Ну и в-пятых, следствием подтвердилось довольно быстро то, что второй муж Инны Берг действительно был аффилирован с одним из убитых – директором «Алоиза кредит банка», является учредителем банка, а также имел с убитым директором Гартманом конфликт из-за дележа прибыли.
Видимо, дополнительных вопросов и возражений у Мняцакяна не возникло, потому что Виктория вернулась в зал буквально через пятнадцать минут.
– Ну завертелась каруселька, – сказала тетка, убедившись, что чтение медленно, но верно идет.
Впрочем, в особой спешке теперь уже не было нужды: Виктория собиралась оставить операцию на Веру и отправляться домой. По этому поводу Вика пригласила Ухтомскую на экстренное совещание в то самое кафе рядом с университетом, в котором проходила наша первая встреча и сакраментальный разговор о девственности Гоголя. Я отправился с ними.
Мы пили кофе и говорили о том, как изумительно и странно все складывается, как будто какой-то невидимый кукловод подбрасывает нужные карты для того, чтобы сошелся пасьянс.
У Шляпника очень мало знакомых и родственников. В материалах следствия имелись опросы его соседей по подъезду. Все как один подтвердили, что жизнь он ведет замкнутую. Из посетителей вспомнили только бывшую жену, нескольких мальчишек и девчонок из соседних подъездов, которые бегали к Шляпнику кривляться, а он моментально зарисовывал их портреты, фотографировал, а сами рисунки раздавал. Родители запрещали, мало ли, все-таки нездоровый человек, но разве ребятню удержишь. Был еще инвалид-колясочник с первого этажа, к которому Шляпник спускался сам играть в карты и выпивать. Вот, собственно, и весь круг общения.
Соседка по площадке, любопытная пенсионерка, из тех, кого называют опорой следствия, вспоминала, что редко-редко приходили незнакомые люди, то ли соцзащита, то ли со старой работы. Что это были за люди, как выглядели, соседка вспомнить не могла. Утверждала, что последний визит был около полугода назад, с тех пор никаких незнакомцев на площадке она не видела. Зато вспомнила, что кто-то подарил Шляпнику дорогой мобильный телефон.
У Шляпника действительно имелся андроид одной из последних моделей, но пробив его в магазине, следователи выяснили, что купил его себе Шляпник сам, за наличку. Приезжал в магазин один. Что само по себе вызывало некоторые подозрения, если учесть, что никакого интереса ни к дорогим вещам, ни к технике он не проявлял. Но подозрение – не доказательство, и пока никуда не вело. Старый компьютер ему отдала Инна, она же настояла, чтобы деньги от продажи картин он откладывал на приобретение графического планшета, который действительно был куплен и обнаружен в квартире. На нем Шляпник подрабатывал фрилансом.
– Надо же, – задумчиво проговорила Вика. – Впервые в жизни так ошиблась. Шляпник все-таки писал эти письма. Хоть и под диктовку.
– А куда вы решили перевезти Шляпника? – своим ясным, похожим на детский голосом вдруг поинтересовалась подошедшая Вера – как холодной водой окатила.
Мы с Викторией воззрились на нее в недоумении.
– Откуда. У вас. Такая. Информация? – Разделяя и нажимая на каждое слово, спросила Виктория.
Ухтомская смутилась.
– Но вы же вроде звонили Мняцакяну, просили его увезти Шляпника куда подальше.
Глаза Виктории становились все больше, она повторила свой вопрос, но и так было понятно, что Вере все известно от не раз уже зафейлившегося мужа. Информация в Ставроподольске держалась приблизительно как вода в сите.
– Не переживайте, дальше ничего никуда не пойдет…
Вера вдруг осеклась и громко попросила персонал кафе увеличить звук телевизора. По местным новостям выступала Ларькова.
– Члены моего исследовательского коллектива вместе с прибывшим из Москвы экспертом Викторией Берсеньевой занимаются анализом жалоб и входящих в их состав угроз из самых разных департаментов. У нас своя методика анализа, этапы которой я не хотела бы сейчас раскрывать, – делая сосредоточенно-суровое лицо, вещала заведующая кафедрой.
– Не снесла оскорбления, побежала самоутверждаться, – вставила Виктория, а по лицу Веры скользнула неприятная улыбка.
– Понятно, понятно, – тоже с чрезвычайно серьезным видом закивала журналистка.
– Ага, методика у тебя, – буркнула Ухтомская. – Держи карман шире!
– Скажите, Людмила Ивановна, это правда, что Шляпник может быть не виноват? – поинтересовалась журналистка.
– Ну-у-у, – раздумывала Ларькова.
– Кроме писем и самооговора, нет больше никаких улик?
– Да, – подтвердила Ларькова и грозно нахмурилась.
– Есть ли новые находки в этом деле?
– Я не могу об этом говорить, – благоразумно молвила заведующая.
Казалось, интервью окончено, но в этот момент журналистка предприняла последнюю отчаянную попытку.
– Шляпника выпустили из психиатрической клиники, где он содержался на момент проведения следственных работ, это из-за недостатка улик? И где он сейчас находится? – нагло манипульнула девушка.
– Вы что, совсем ополоумели? – обратилась Виктория к телевизору. Ухтомская сжалась, как маленькая пружинка, ожидая ответа. Тень сомнения пронеслась по лицу заведующей. Глаза ее забегали, она побледнела, посмотрела в камеру, тряхнула короткими накрученными локонами и вдруг выдала:
– Да. Нам пришлось.
– За недостатком улик?
– Это конфиденциальная информация.
– И где сейчас находится Шляпник?
– Я-я… не могу сказать…
Кровь хлынула к лицу Ларьковой. Кажется, она сама наконец сообразила, что натворила, но было уже поздно.
– Сколько писем нашли филологи, кроме…
– Я не могу разглашать, это информация следствия, – отнекивалась Людмила Ивановна, отмахиваясь от журналистки, как от мухи, и пятясь из поля зрения камеры.
Моя тетка застонала, как будто закусила электрический провод. Я понимал ее. Ларчик открывался просто: жажда власти победила благоразумие.
Вера выразилась еще жестче:
– Наш ларек хакнули, взяв на банальное слабо!
Ухтомская щурилась, стараясь не улыбнуться, что давалось ей непросто.
– Я же говорила: вам придется убедиться в том, что плакатная дуэль – вынужденная мера в этом бедламе. Они не понимают иначе, – с плохо скрываемым торжеством от доказательства своей правоты заключила Вера.
– Вот такие удивительные события происходят в нашем городе, – тараторила на фоне пронырливая журналистка, страшно округляя глаза. – Над делом ставроподольского маньяка работают уже две следственные группы, психиатры из Москвы и Ставроподольска, филологи под руководством профессора Ларьковой, но страшный убийца Правдоруб, к сожалению, все еще на свободе, как и главный подозреваемый по этому непростому делу Алексей Шляпник.
– И от кого, интересно, журналисты узнали оперативную информацию? – Вика вытаращилась на Веру, как Калигула на Сенат.
Вера только качала головой из стороны в сторону, словно деревянная марионетка. Наконец тихо, с обидой в голосе забормотала оправдания:
– Это точно не я, утром проснулась и сразу сюда, не виделась ни с кем, не говорила.
Виктория махнула рукой.
– Немедленно дать опровержение! – прошептала бледная, как полотно, тетка и добавила в сердцах: – У вас тут все не в себе, кажется!
Вера засуетилась, завертелась на месте, ища телефон и беспорядочно шлепая руками по карманам пальто и сумке, как утопающий по воде в надежде найти хоть какую-то точку опоры. Несмотря на то что свои спонтанные императивы Виктория отдавала не ей, Вера Ухтомская оказалась именно той инстанцией, в которую и следовало обратиться.
В этот момент у Вики тоже зазвонил телефон. Это был Мняцакян, который тоже видел репортаж:
– Что это такое?! – резонировала трубка, хотя Виктория не включала громкую связь.
– Я сама в шоке, – ответила Вика.
– В шоке?! Она в шоке! А кто просил филологов? Они в вашем ведомстве сейчас находятся, под вашим руководством! – орал Мняцакян. – Что значит в шоке?!
– Филологи, но не заведующая, – оправдывалась Виктория.
– А вот не надо мне тут, Виктория Александровна! Сами просили гражданских. Да еще и ученых. Вам пошли навстречу. Но теперь извольте сами договариваться и координировать! И еще – я слышал, вы домой собрались?..
Вика с выражением глянула на Ухтомскую. Ухтомская виновато молчала и боялась встретиться глазами.
– Нет, я никуда не еду, – ответила Виктория трубке.
– Вот и не едьте! Работайте!
Мняцакян отрубил связь.
Судя по тому, что материал был уже смонтирован, а стендап записан на фоне психиатрички, интервью с Ларьковой было сделано сегодня утром и уже несколько раз показано по новостям. Скорее всего, дело обстояло так: увидев, что ее руководящее место прочно занято, Ларькова, словно обманутый любовник, начала чудить и совершать глупости. Ничего лучше того, чтобы самой объявить себя руководителем операции, филологическая дама не придумала.
– Не расстраивайтесь так, Виктория, – пыталась успокоить Вера. – У нас семьдесят процентов выпускников в журналистике работает, все друг друга знают. Сейчас позвоню мужу и редактору новостей, попрошу снять материал из эфира.
– Хорошо, Ларьковой я позвоню сама. Пусть созванивается с этими вашими выпускниками и говорит, что ошиблась, что перепутала с дороги, сдуру, спьяну, с бухты-барахты. Что хочет пусть говорит, но заверит людей, что Шляпника никто и не думал выпускать.
Глава 26. Амбивалентные улики
Вы ничего не замечаете, Ватсон?
– Нет.
– Москва перекопана.
– Что это значит?
– Это значит, что кто-то тоже ищет бриллиант.