– Вы помните вашего одногруппника Вадима Гущина, соседа Алексея по общежитию?
Инна едва заметно кивнула:
– Конечно.
– Вы виделись с ним после окончания вуза?
– Иногда. Это он, хайпоглот чертов, на Грушу на параплане прилетал. Я Саше рассказывала. А что?
– Вы общались с Вадимом после окончания вуза кроме как на встречах группы?
– Нет. – Инна помолчала. Было видно, что воспоминания даются ей с трудом, тем не менее она старалась. – Ну как все общались. Вадим болтался у меня где-то в «Одноклассниках». Лайки иногда друг другу ставили. Женился? – Лайк. – На тебе, жуй кусок социального одобрения. Дите родил – лайк. Вагину купил – лайк!
– Какую вагину?
– Какую?! – Инна усмехнулась. – Обычную, черненькую, с колесиками.
– Машину, что ли?
– Ну я и говорю, магину.
Вика обернулась ко мне.
– Слушай, ты как недоучившийся ветеринар можешь объяснить, что происходит? Она буквы, что ли, перестала выговаривать?
Я отрицательно покачал головой:
– Она хулиганит, потому что ты ей не нравишься. Ты ее напрягаешь, но из-за травмы она не может этого контролировать и скрывать, как мы обычно делаем.
– Сашка, паразит ты эдакий, я все слышу! – неожиданно подмигнула здоровым глазом Инна. Со мной в отличие от Вики она говорила более дружелюбно. – Где моя «Джетта»?
– На парковке.
– Мне не жалко, забирай, – вздохнула Инна.
Я промолчал. Знала бы она, что, вместо того чтобы попытаться защитить ее, мы до последнего ее подозревали. Практически назначили Правдорубом.
– А Шляпник общался с Вадимом? – продолжала свой допрос Виктория.
Инна повела здоровым глазом.
– Они дружили в юности, а потом – не знаю. Хотя… – Инна задумалась. – А на кой пердых вы о нем спрашиваете? Хотя…
– Что хотя, Инна? Что вы знаете? – быстро подсел я к женщине, погладил ее по руке, и она немного успокоилась.
– Тебе бы врачом работать, а не словечки туда-сюда дрочить, – вдруг выдала Инна. Я рассмеялся, она тоже улыбнулась.
– Однажды я приехала к Лешке, привезла теплые вещи на зиму, и мы с Вадимом столкнулись в подъезде. Я офонарела. Важный такой, как депутат. Че приперся? – спрашиваю. А он, мол, продукты занес. Не чужие люди.
Мы с Викторией переглянулись. Вот он тот самый правильный вопрос, которого так боялся все предусмотревший Вадим Гущин. За эту случайную встречу Инна и пострадала. Вадим, конечно, понимал, что Инна будет одной из первых, кого вызовут, и она наверняка вспомнит об этом эпизоде. Тогда вся конспирация со звонками с подставных симок (император всегда звонит сам) полетит к чертовой матери. Инна – единственный человек, случайно увидевший приход Правдоруба к Шляпнику. Видимо, это был какой-то экстренный случай, потому что, как мы уже знали, обычно Вадим предпочитал назначать Шляпнику встречи вне его квартиры. Звонил, договаривался, вызывал. Никаких следов. Тут он все просчитал заранее, и его план работал, как часы, если бы не это досадное стечение обстоятельств. Инна приехала к бывшему мужу без предупреждения.
– И что, были в квартире продукты?
Инна помолчала:
– Привез пару бургеров из «Макдака». Тоже мне еда! Ха!
В палату заглянула медсестра и гневно потребовала, чтобы мы оставили больную в покое. Это не было простой перестраховкой. Инна действительно закрыла глаз и ни на что не реагировала несколько минут. Устала. От этих простых речевых усилий лицо ее стало серым и моментально осунулось, как будто она только что без лифта перетаскала несколько мешков с картошкой на пятый этаж.
– Еще один вопрос, – умоляюще проговорила Виктория и сунула медсестре пятисотрублевую бумажку. Та посмотрела на нее с презрением, но бумажку взяла и отошла к двери.
– Один, – сурово шепнула медсестра.
Поняв, что мать под присмотром персонала, Мария сообщила, что пойдет смотреть на кота, чтобы ему не было там одному страшно, и выскользнула в дверь.
– Инна, у Вадима была сестра, которая постоянно болела, из-за чего ваш одногруппник был вынужден уезжать из Самары в родной город Новокуйбышевск. Не помните, какой болезнью страдала сестра Вадима?
Инна приоткрыла глаз. Вопрос ее удивил.
– Какая еще, к чертям собачьим, сестра. Не помню я, – с трудом поворачивая язык, отозвалась Инна.
– Была сестра, Лена, Ле-е-ена, – тихо назвал ее настоящим именем.
– Все, это уже третий вопрос, – выступила из темноты медсестра и отступила только после того, как получила еще одну пятисотрублевку.
– Лена?
– Да.
– Сестра Вадима.
– Да, да, была, чтоб вас черти проглотили. Он редко говорил… Кажется, дурочка она…
Из палаты нас выставили насильно.
– Как же Ухтомская-то лихо это все просекла. Шаманка! – пораженно проговорила Вика. – Я ведь поначалу даже не верила. Никто не верил. В плане отличия мужской и женской речи и методики-то приличной не существует. Скользкая материя. А если бы сразу всерьез приняли ее доводы, могли бы додуматься до этой пары «брат-сестра» раньше. Шляпник ведь о них в дневнике несколько раз упоминал.
– Получается, Правдоруб копировал бред своей больной сестры. Как и отмечал Борисоглебский, бред оригинальный, ни у кого не заимствованный, так сказать, выращенный в собственном коллективе, – заметил я.
Виктория кивнула:
– Ага, а обвинения жертвам Гущин конструировал уже от своего имени. Потому письма и демонстрировали два типа дискурса, две стилистики: мужской стиль и женский, оторванный от реальности и максимально к ней приближенный. Верка, конечно, молодец!
Кажется, я впервые лицезрел, чтобы Вика искренне восхитилась кем-то из своих ровесников-коллег. Это было уже мало похоже на обычный симбиоз. Речь шла о небывалом для нашего кабинетного ученого-одиночки событии – о командной работе, если не сказать о дружбе.
Переноска одиноко стояла на подоконнике, кота в ней не было. Маши тоже, впрочем, мы заметили девочку, пройдя по коридору до небольшого тупика, где стояли стол и пара кресел для отдыха. Девочка сидела в кресле, обнимая осоловевшего от ужаса Филиппа. Как ни странно, несмотря на весь свой строптивый характер, кот с места не двигался, лежал и терпел, хотя вряд ли был в восторге от этих слишком порывистых детских ласк.
– Какой хороший у вас кот, – наивно заключила Мария. – Жаль, что нельзя его тут со мной оставить. Мне хоть не так было бы страшно.
Я посмотрел на страдальчески-терпеливое выражение морды черношерстого террориста, он перехватил мой взгляд, и, клянусь, это был взгляд, полный понимания важности своей миссии на этом свете.
Все-таки, возможно, теория валенка и галоши не объясняла всей сложности поведения моего кота. Обувной терроризм – далеко не все, чем хотело заниматься в жизни это животное. У Филиппа явно имелись признаки довольно сложной нервной деятельности, жажда настоящих мужских поступков (утешал он исключительно женщин), желание быть полезным коллективу. Вынужденное же бездействие и невозможность приложить свою бурную энергию выражалось в активной протестной деятельности, ни с чем несравнимым бумагомарательством, бюрократией и порчей обуви. Если вдуматься, все как у людей. В общем, в этой поездке я был вынужден по-новому взглянуть на своего кота. Вполне возможно, что с ним даже получится договориться и жить в относительном мире, но это все потом.
К счастью, забрав кота, Машу мы оставили не одну. Подъехала та самая Изольда, некрасивая подруга Лены с челкой-истребителем в описании Шляпника, а нынче владелица тату-салона, весьма импозантная леди в рокерской косухе и с нордическим блондинистым ежиком на голове, который странным образом подходил ее действительно грубым, некрасивым чертам лица.
Эпилог, или Как все начиналось
– А ты, дорогая? Где твой маскарадный костюм?
– Это и есть мой костюм.
Я изображаю маньяка-убийцу – они ничем не отличаются от обычных людей.
Вадим Гущин давал показания охотно, следствие двигалось с ветерком. Рассчитав преступления с точностью до мелочей, он оказался совершенно неспособным вынести краха своей хитроумной многоходовки. Он даже всплакнул, впрочем, это были отнюдь не слезы раскаяния, а лишь сожаление о том, что рухнул такой красивый план. Главной целью красивого плана было возглавить строительство вылетной магистрали.
Как его задержали, мы знали со слов Веры Ухтомской и из небольшого репортажа, который несколько дней мусолили по всем федеральным каналам, потому что дело ставроподольского маньяка быстро приобрело широкую популярность. Задержали Вадима Гущина на рабочем месте. Он не скрывался. После нападения на Инну Берг вернулся в Ставроподольск и как ни в чем не бывало ходил на работу, забирал из школы детей, делал покупки с женой в магазине. Он оказался приблизительно одного роста со Шляпником, крепкого телосложения, темноволосый, смуглый от южного загара. Державший всех в страхе в течение нескольких месяцев, а реально орудовавший чуть больше года, Правдоруб имел на удивление обычную внешность, ничего в чертах его лица не выдавало в нем жестокого убийцу. Страшно было только смотреть небольшой кусок интервью, который был вмонтирован в новостной ролик:
– Это вы пытались отравить Шляпника в больнице?
– Детский трюк, – спокойно отвечал Вадим Гущин, как будто рассказывал не о неудачном покушении на жизнь человека, а о плохом клеве на рыбалке. Его темные глаза смотрели прямо и холодно. – Я понимал, что подозрение падет на Ленку, то есть на Инну Берг, поэтому попросил женщину, похожую на нее, отнести передачу. Потом оставалось убрать саму Инну, и тогда все было бы хорошо.
«Убрать саму Инну, и тогда все было бы хорошо», – намеренно повторялась на промотке монтажная фраза. – «Убрать саму Инну, и тогда все было бы хорошо».
В «ОблГипроТрансе», где работал Гущин, мужчина был на хорошем счету, хотя коллеги утверждали, что договориться с их старшим архитектором было не всегда просто. Он отстаивал свою точку зрения до последнего, даже если очевидно был не прав. Частенько скандалил, некоторые коллеги упомянули о злопамятности и неспособности адекватно реагировать на критику. Однако эти особенности характера не мешали Гущину считаться талантливым конструктором, пользоваться уважением коллег и начальства. Также он слыл примерным семьянином, имел жену, двоих детей, увлекался дайвингом, каждый год по месяцу проводил с семьей на Красном море, в Таиланде или на Мальдивах.