Среди посетителей — бывший таксист из Токио по имени Харуки. Когда в шестидесятипятилетнем возрасте он попал в аварию, у него парализовало руку. Внезапно он остался без работы. После неудачной попытки повеситься Харуки забрался на скалы Тодзимбо и стал нерешительно бродить, обдумывая прыжок. Тогда к нему и подошел Юкио Сиге.
«Давно уже никто не говорил со мной с такой добротой», — вспоминает Харуки. Сочувствия постороннего человека оказалось достаточно, чтобы отказаться от прыжка.
Личные горести, впрочем, — это лишь предлог для самоубийства. Истинные причины суицидов и исчезновений людей в Японии лежат глубже, считает Юкио Сиге. До отчаяния японцев доводит, с одной стороны, воспитание на идеалах максимальной исполнительности, самоотречения и раскаяния, а с другой — социальная незащищенность вследствие финансовых кризисов, которая только усугубляется беспринципностью мафии, спекулянтов и злопоутребляющих своей властью начальников.
«Если люди выбирают исчезнуть, это в первую очередь значит, что с нашим обществом что-то не так, и никто не делает ничего, чтобы это исправить», — заключает Сиге.
Полиамория с гейшей и осьминог как символ оргазма. Гид по японскому эротизму
Катя Кильтау
Влажная роза
Опять распустилась,
В тумане
Счастье осталось
На кончике языка.
Гравюры на эротические темы, или сюнга, отражают отношение японцев не только к сексу, но и к жизни в целом.
Сюнга — это часть изобразительного искусства укиё-э («образы изменчивого мира»), возникшего в средневековой Японии.
Простые будничные радости: цветение сакуры, восход луны, немного винишка, стремительный поток, уносящий от «суеты и тлена» в квартал удовольствий, где тебя уже ждет гейша или юдзё, — так японцы понимали укиё-э и писали картины на эти сюжеты.
Район красных фонарей (в местной культуре — «зеленые дома») Ёсивара был источником вдохновения для художников. Впоследствии слово «укиё-э» стало также пониматься как «мир мимолетных наслаждений».
«Сюнга» в буквальном переводе означает «весенние картинки». Кроме стандартной метафоры возрождения и полноты жизни, в японском языке образ весны используется еще и как эвфемистичная замена секса.
Эротическая гравюра стала популярной в период Эдо (XVII–XIX века), хотя истоки этого жанра живописи следует искать еще в эпохе Хэйан (VIII–XII столетия). Художники той поры вдохновлялись модным в кругах аристократии мануалом по технике секса — «книжками у изголовья», прибывшими из Китая трудами по искусству любви и пособиями по медицине (там врачеватели не скупились на изображения голых людей). У японцев есть замечательная национальная особенность: они умеют ювелирно заимствовать чужое, трансформировать его под себя, и на выходе получается порой что-то совершенно уникальное (начиная с иероглифики и заканчивая геополитической моделью). У китайцев, корейцев, монголов существуют подобные эротические гравюры, но только сюнге впоследствии было суждено стать чрезвычайно популярным видом искусства и повлиять на всю мировую сексуальную культуру.
Когда жанр начал развиваться, недорогих технологий копирования не существовало, а потому только люди из высшего сословия могли позволить себе подобную роскошь. Широкое распространение в XVIII–XIX веках ксилографии (техника печати на дереве) привело к массовому производству гравюр, снижению цен и масштабному тиражированию такой продукции среди «третьего сословия».
Городской обыватель, торговец, ремесленник, те, кому дорогие публичные дома были не по карману, применяли ее для удовлетворения сексуальных нужд прямо у себя дома.
Все это, конечно, приносило баснословную прибыль издателям.
Период Эдо считается золотым веком не только живописи, но и японской поэзии и литературы. Эротические свитки гармонировали с текстами эротического же содержания (своего рода пояснительными записками).
Функционал у сюнги был разный. Для суеверных горожан — оберег от пожаров, для самураев — от смерти (а в долгих путешествиях эти же картинки делали процесс мастурбации более приятным), для подростков и взрослых, особенно для новобрачных, — сексуальный учебник и инструкция по применению, наподобие индийской Камасутры. Кроме того, такая продукция служила каталогом «товара» Ёсивары и иллюстрациями любовных новелл. Ну и главное: со временем из разряда дешевого порно, выполняющего чисто утилитарную функцию, сюнга благополучно превратилась в жанр искусства, которому отдали дань практически все признанные японские художники.
Живописцы заигрывали и с религиями (буддизм и синтоизм), и с мифами, будь то каппа или тэнгу. На гравюрах изображались как фольклорные и литературные герои, боги и демоны, так и куртизанки из Ёсивары, самураи, домохозяйки, простые горожане, актеры кабуки (голливудские звезды эпохи Эдо), дети, монахи.
Нередки сцены из обычной жизни: жена ловит своего мужа, соблазняющего горничную, за парой шпионит любопытный слуга, а мыши подражают человеческим любовным играм.
Героями эротических гравюр становились люди разных сословий и сексуальной ориентации — гетеро и геи (нансёку оставалась неприкосновенной и естественной частью национальной культуры, особенно распространены такие отношения были в религиозных и военных общинах), фетишисты и вуайеристы, разного рода извращенцы. Триада «жена — гейша — проститутка», в которой существовали японские мужчины, вообще напоминает идеальную полиаморию.
В сюнге гендерная идентификация не всегда была очевидной и нередко становилась не такой уж и важной. Специалист по Японии Джошуа Мостоу говорит, что если вы видите на гравюре двух сношающихся мужчин, именовать их просто «геями» будет некорректно. На тот момент в Японии существовала более сложная, чем банальные бинарные конструкции, система гендерных ролей.
На гравюрах можно встретить множество самых неожиданных аллегорий и безжалостных метафор. Так, на иллюстрации «Сон жены рыбака» из серии «Юные сосны» Кацусики Хокусая ама (девушка, ныряющая за жемчугом) совокупляется с осьминогом — существом, символизирующим в японской культуре оргазм. Онна Дарума, женское воплощение основателя дзен-буддизма, плывет по реке на грибе-фаллосе (опять же традиционная образная параллель).
Тануки (енотовидные собаки-оборотни из японского фольклора) используют свои тестикулы или мошонку как крышу от ливня, для ловли рыбы или в драке с соплеменниками.
Нередко художники прибегают к приему уподобления, или митатэ, который представляет собой наглядный синтез прошлого и настоящего, бренного и вечного, когда древние персонажи встраиваются в современную, часто сиюминутную мизансцену.
Восприятие самой сексуальности и того, что возбуждает, в Японии иное. На гравюрах практически нет изображений полностью нагих людей. Жителей Страны восходящего солнца провоцировали и будоражили детали, когда пикантная ситуация видна не сразу: оттопыренные уши, чуть приоткрытая шея, ступни напоказ, изящные пальцы. Единственное, что вы точно не пропустите, — так это гипертрофированные грандиозные гениталии (и женские, и мужские), которые выглядят так, будто кто-то хотел накачать колесо грузовика, но перепутал.
Однако не все картины столь одиозны. На гравюрах запечатлены как огромные фаллосы, телесная эквилибристика, эякуляция, так и нежное блаженство, явно выразившееся на лице. А еще безусловное обоюдное согласие и любовь — это отличает японскую живопись от западной: женщина в сюнге — далеко не всегда пассивный объект страсти.
Закрытая Страна восходящего солнца сама вырабатывала свои поведенческие установки. Пока ее не открыли европейцы.
В западной истории сексуальная этика и христианская религия переплелись настолько крепко, что отношение к эросу как к греху стало догмой: с появлением новой веры сексуальность постепенно подавлялась, а к концу III века и вовсе оказалась под запретом. Затем наступило Средневековье с его идеализированным аскетизмом. В эпоху Реформации этот храм целомудрия пошатнулся, но в результате снесло лишь крышу. И наконец, пришел XIX век с пуританско-репрессивной моралью, где чего ни коснись, все превращается в разврат, а деяния типа мастурбации считаются психическим заболеванием.
Для японцев секс как таковой не был чем-то постыдным. Даже больше — они относились к нему с юмором. Из-за долгой изоляции христианская экспансия морализаторства страну не коснулась. Но в середине XIX века военная эскадра США под командованием Мэттью Перри прорвала плотный занавес, отделявший Японию от остального мира. Откровенность и сатиричность половой жизни вызывали одновременно восторг и ужас у иностранцев.
Добропорядочные христиане были шокированы реалистичностью деталей и фантастическими пропорциями половых органов, изображенных на картинах.
Чтобы «догнать» западную цивилизацию, в 1872 году новая администрация императора Мэйдзи приняла законодательство о цензуре: сюнгу официально запретили, ее производство начали всячески пресекать (хотя подпольно оно продолжалось). Гомоэротические темы также стали аморальными и непозволительными.
Конечно, в европейских художественных произведениях можно найти картины пикантного содержания, но они просто блекнут на фоне сюжетов, изящества и легкого отношения к сексу самих японцев. Эдмон де Гонкур в своей книге про Хокусая пишет, что в западной культуре существовало религиозное и мистическое измерение любви и секса, в то время как в Японии оно совершенно земное и естественное. Это такая же сфера человеческого бытия, часть повседневности, как чистка зубов по утрам (только реже) или похмелье после большой дозы саке. Сюнга не была уникальна — она была радикальна.
Но для европейских художников никакого запрета не существовало. Волна японской живописи накрыла выдающихся мастеров: Ван Гога, Эдуарда Мане, Эгона Шиле, Поля Сезанна, Густава Климта и многих других. Изменилась сексуальная мораль, а вместе с ней сюжеты картин и способы изображения. Импрессионисты, экспрессионисты, художники ар-нуво стали миссионерами стиля укиё-э, а увлечение им получило наименование «японизм». Модернисты напрямую не копировали «весенние картинки», у них мы не найдем шокирующих аберраций, но культурное влияние очевидно.