И я остался. Один.
Нет, вовсе не начал биться головой об панель. Не сел драматично на пол, не вскрикнул к потолку. Просто стоял, чувствуя, как что-то внутри меня начинает менять форму. Как будто вся эта военная, чёткая, структурированная модель мира – с врагом, командиром, приказом и выходом — дала трещину и под ней оказался другой я. Старый. Неряшливый. Немного вонючий. Занудный и язвительный. Но живой.
Вот именно в этот момент и заметил. Бревно в глазу.
Фигурально выражаясь. Хотя не удивился бы, окажись это настоящим бревном – после всего пережитого. Но нет. Передо мной, в том же зале, откуда, кстати, исчезли тела, дымы, и вообще – всё, кроме меня и стены, – сидела девушка. Молодая. На первый взгляд. На второй – взгляд у неё был такой, что в жизни бы не сунулся спорить с ней, кто из нас старше. На третий – она выглядела так, будто устала сильнее меня.
Она сидела на троне. Или кресле. Или... устройстве. Это было что-то непонятное. Без флагов, без гербов. Просто место, в которое садятся, когда не собираются вставать по первому требованию.
Глаза у неё были тёмные. Ни блеска, ни паники. Только пустота, как у тех, кто уже понял слишком многое, чтобы продолжать истерику. И всё же, когда она вскочила и что-то выкрикнула – я не разобрал, может, по-русски, может, ещё по-каковски, что-то улавливалось знакомое, – это прозвучало, как приказ. Даже экран дрогнул.
Она ударила по кнопке. Прямо в подлокотнике. Механизм, торчащий из кресла, загорелся. И вот звёзды - бесконечные, холодные – вытеснили Землю. Ушли все ориентиры. Небо стало просто фоном. Ни "назад", ни "туда". Только вперёд, в пустоту.
Ну и отлично.
Сердце билось. Вдруг понял, что за последние минуты не дышал как следует. Только сейчас – вдох, выдох. Лёгкие словно вспомнили, как они должны работать. Значит жив! Хоть и один. И передо мной – незнакомка с лицом из древней военной хроники. Или священницы. Или последней психиатрической клиники на краю Вселенной. Но что-то в её лице точно было не так. Какие-то чернт не совсем привычные, но однозначно человек. И нет, она не была страшной, скорее просто нормальной.
И ведь реально не знал, что делать. И это было странно. У меня всегда был план. Даже если плохой. Даже если "умрём, но дорого". А сейчас… ничего.
Ничего, кроме чувства, что вот оно. Всё. И точка, и запятая. Потому что за ней – что-то, чего не пойму никак. Потому что за мной – уже ничего не осталось.
А значит, самое время быть снова Костасом Трешем. Тем, кого уже не удивишь разгерметизацией, чьё хобби – не умирать в неподходящий момент, и кто помнит, как собирать лазерный резак из тостера, куска пластика и плохой идеи.
Потому просто шагнул вперёд. Медленно, со скрипом. Шлем сбросил, атмосфера-то очень похода на земную, помню, и теперь он болтался на спине. Рука – кровоточащая, но двигалась. Внутри – пусто, как после экзамена, сданного наугад. На лице – то самое выражение, которое у меня бывает, когда клиент хочет заменить процессор в холодильнике, а я не успел позавтракать. И таких дураков хватает, которые холодильник с процессором покупаю, да помощнее, чтобы не тормозил, когда в сеть выходит.
- Значит, – сказал вслух, – будем знакомы.
Она молчала. Но не отвернулась. Не факт, что поняла, но ведь и сам ни черта не понял.
На экране пульсировали звёзды. И тут опять зашевелился этот Золотарёв, но в этот раз ему выползти не дал. Только и уловил, что созвездия наши, знакомые….
***
С этого момента потянулась тягучая реальность. Вот и попёрло, как говорится. Или, если по-умному, – вступили в фазу адаптационной турбулентности. Корабль, как говорится, того… не летит. Не стреляет. И даже не гудит. Глыба металла с внутренним климатом, двумя выжившими идиотами и полным отсутствием плана.
А значит – жрём, спим, сидим, разговариваем. Ну как разговариваем… В основном она говорит, сам же изображаю понимание. Потом наоборот. Потом оба злимся. Но не уходим. Потому что некуда. За пределами помещения вакуум. Хорошо, что доступ к еде и воде есть. Да и к удобствам, а то бы….
Судя по всему, корабль сдох по-крупному. Мозги перегорели, как она сказала почти сразу от снарядов этих наших пушек. Как понимаю, рейлганы достали. Собственно, именно поэтому они сразу не свалили, некие гипертоннели искать стало нечем. Внешние интерфейсы в аварийном состоянии, а что-то вроде Варп-движка (или того, что надеюсь считать таким приводом) вообще сожгло напрочь. Собственно, последний скачок и был на последнем его издыхании. Так что мы плавно скользим к поверхности Луны. Судя по созвездиям, обратной её стороны. Красиво, одиноко и, честно говоря, ни капли не вдохновляет перспективами.
Особенно, если вспомнить, что вообще-то солдат. А точнее – последний из своего отряда. Командир. С раненым плечом, треснутым рёбром, фантомной болью в шее и сиди-сиди-смотри-смотри напротив, на троне – эта вот, с глазами как у лани, и именем, от которого чуть себе броню не прострелил.
Фёкла. Ф.Ё.К.Л.А.
- Это узбекское имя, – уверенно сказала она, уже на приличном английском.
- Нет, – не поверил ей на слово. – Это… не узбекское. Это бабушкино. Как минимум.
- Имя бабушки – это хорошо. Бабушки – умные.
- Не настолько. У нас с такими именами на фронт не берут.
- Как видишь, уже здесь, а значит ты не прав.
- Это… это случайность, – уверенно заявил в ответ.
- Я узбечка, значит узбекское.
Логика железная, конечно…. Спорили мы об этом долго. Особенно в моменты, когда становилось слишком тихо. Или, когда у неё начинало дрожать дыхание, а глаза вдруг уходили в сторону – будто не видит ничего перед собой. Я-то знал это состояние. Посттравматический синдром. Тормозной след на нейронных дорогах. Сидишь и вроде бы здесь, но уже не здесь. Привет, Золотарёв. Ты-то как там, в моей башке? Молчишь? Ну и молчи.
С самого начала выбрал стратегию: максимально ничего не знать. Пусть она говорит. Пусть сама разбирается. Вообще тут просто мимокрокодил.
Но когда она заговорила о том, кто она – это было… не то чтобы шок. Это было, как если бы муха заползла тебе в рот, пока ты смеялся. То есть вроде смешно, но теперь плеваться надо.
- Я человек, – заявила она почти сразу, даже раньше, чем узбечка.
- Не может быть, – отозвался скептически, оглядывая броню, плащ, руны, выжженные у груди и эти странные глаза, в которых почему-то скапливался не свет, а тишина.
- Я человек. Просто не с этой вашей... Зе... Земли.
- Мы с Земли.
- Нет, – сказала она. – Земли больше нет.
После этого у меня был тихий мини-припадок. Не внешне – внутри. Потому что, как выяснилось, Земля, моя, родная, с полями, интернетом и субботними пельменями, давно превратилась в радиоактивный пейзаж, о котором гуляют лишь легенды.
- Эпоха героев, – сказала она. – Тогда всё и случилось. Взрывы, война, очищение. Теперь туда никто не летает. Прах. Звёздный памятник.
Корабль слабо дрожал, наверное, от того, что гравитационный компенсатор где-то хрипел, как астматик на подъёме. Или просто старый. Или мы. Я даже не знал, сколько времени прошло. Вообще. Всё время шло только по внутреннему щёлканью мозга: "ел", "не ел", "поспал", "хотел убить", "передумал".
Сначала мы были чужими. Потом чуть меньше чужими. Теперь – странными соседями в гостинице на краю времени. Я с ранами и недоверием. Она с троном, рунной бронёй и тремя-четырьмя обломками мира в глазах.
- Костас, – представился однажды. Не "Константин". Не "лейтенант". Просто Костас.
- Костас…, – переспросила она, будто пробует вкус. – Это русское имя?
– Ага. Почти.
– Ты русский?
– Ну… скажем, я родился в семье, которая считала себя русской. Но в основном – американец.
Не рассказывать же ей всю свою запутанную историю. Пусть будет так.
- А у нас только русских брали в Императорскую гвардию.
Тут мне пришлось выдохнуть. Медленно. Потому что у меня внутри что-то хрустнуло.
Империя.
Галактическая.
И в неё берут только русских. В смысле, в гвардию.
Что ж, выходит, отряд у меня был элитный. Только мы об этом не знали. Ни казах, ни эвенк, ни даже пара евреев. И родословные не проверяли. И к экзаменам не готовились. Прилетели с орбитальной базы, как на шашлыки. А оказалось – вписались в священную историю.
- Империя есть. Большая. С планетами, с флотами.
- Мы знали, что вы есть, – добавила она. – Но не думали, что… такие. Хотя нет, не знали, иначе бы вы не были потерянной колонией.
Не стал спрашивать – "такие" это какие. Убитые? Молчаливые? Или всё ещё верящие в Землю, которой на самом деле давно уже нет?
Так и сидели. Она – на своём "троне" с остатками иконографии имперского духа. Я – в броне, местами расплавленной, с засохшей кровью на локте, почти привычной. Одежды здесь не было никакой, в отличии от еды и воды. Ну и удобств, как говорится. Личности без дома. Сородичи по молчанию.
Где-то сбоку пульсировал экран, и иногда ловил знакомые звёздные формы. Сейчас не вся сфера светилась. Созвездия, вроде бы наши. И всё равно ощущение было такое, будто уже не на той стороне небес. Насколько далеко откидывает судьба, когда ты просто хочешь выжить?
Потом был вечер. Или утро. Или что-то, когда лампы корабля меняют спектр, и тебе кажется, что время идёт. Она пыталась шутить. Или петь. Или рассказать анекдот. В ответ, пытался изображать смех. И немного получалось.
Немного.
Золотарёв, слава тебе Господи, молчал. Видимо, приуныл. А может, решил не мешать. А может и не было его.
Ловил себя на мысли: мне не страшно. Непривычно? Да. Абсурдно? Более чем. Но не страшно.
Фёкла – человек. Человек со звезды… не нашей. Как бы странно это ни звучало. И я тоже. Хотя в последнее время больше похож на полураскрывшийся снаряд. И, знаете… даже с этим можно жить. Если есть с кем говорить. Или хотя бы слушать.
И если вдруг кто-то решит, что космос – это про холод и одиночество…. Ну… да. Иногда. А иногда – это просто комната с пульсирующим светом, сломанным межзвёздным кораблём и девушкой с глазами эпохи.