Манящая корона — страница 51 из 68

– Хотя лучше подождать. День очень жаркий, ребенку может напечь головку.

– Слушаюсь, госпожа Эйрис.

Эти слова бальзамом лились на ее сердце. Заветная мечта все-таки сбылась: хоть и на склоне лет, но пришла запоздалая награда.

Гермах сдержал слово: еще до рассвета его люди увезли тело умершей эсанки, а утром прибыла крытая повозка, запряженная парой крепких лошадей, которую сопровождали два конных стражника. Из-за спины кучера – широкоплечего здоровяка с густой копной темно-русых волос и простодушным скуластым лицом – робко выглядывала молодая женщина. Сняв шляпу, кучер поклонился и сказал, что их прислал управитель господина барона. К дому, где им предстоит жить, уже скачет верховой с точными инструкциями, так что пусть госпожа Эйрис не беспокоится: все будет сделано как следует…

«Госпожа», падавшая с ног от усталости и почти одуревшая от звона в ушах (голодная девочка орала всю ночь и все начало утра, делая перерывы лишь на несколько минут, чтобы пососать тряпочку, смоченную разведенным в воде медом – хвала богам, чуть-чуть меда в доме нашлось), прервала его, ткнув пальцем в сторону женщины:

– Это, что ли, кормилица?

Молодуха испуганно кивнула.

– Явилась наконец-то! – выпалила Эйрис, чувствуя наряду с огромным облегчением неописуемую злость. Она знала и понимала, что ее гнев направлен не по адресу, но сдержаться уже не смогла: крепость человеческих нервов не беспредельна. – Где тебя только демоны носили?!

Кормилица начала что-то лепетать в свое оправдание, малышка снова издала жалобный душераздирающий плач, и новоиспеченная нянька, не выдержав, рыкнула не хуже десятника, учащего уму-разуму новобранцев:

– Рот закрыть – раз! Сиську достать – два! Накормить ребенка – три! Живо!

* * *

Граф Шруберт, потрясая кулаками, метался по комнате:

– Ах, негодяй! Чернокнижник! Ученый червь! Это переходит все границы! Правильно говорят – от излишнего ума одни несчастья…

– Ты прав, дорогой, его письмо просто возмутительно!

– «Возмутительно» – это еще самое мягкое выражение! Да что он о себе возомнил?! Вот до чего доводит поклонение глупой черни! Он уже ведет себя так, будто и впрямь стал Наместником! Приказывать мне, хранителю Большой Печати…

– Но вообще-то он не приказывал, дорогой…

– О боги, что ты говоришь? А «потрудитесь явиться» – это не приказ, по-твоему?

– Ну… Скорее пожелание, выраженное в нетактичной форме…

– Пожелание?! Святые угодники, чтобы общаться с вами, женщинами, нужны просто нечеловеческие нервы! Может, скажешь, что он мне и не угрожал?!

– Хорошо, хорошо, дорогой, пусть будет, как ты хочешь, только не волнуйся! Твоя печень…

– А я вовсе не волнуюсь!

– Волнуешься, дорогой, и это очень вредно…

– Сказал же: не волнуюсь!

– Хорошо, хорошо, дорогой…

– Вот заладила! Ты другие слова, кроме «хорошо», знаешь?! Сама заставляешь нервничать, а потом: «не волнуйся, не волнуйся»!

– Хоро… То есть не кричи на меня, пожалуйста!

– Я не кричу!

– Кричишь!

– Да чтобы… О-о-оаааа…

– Что с тобой? Приступ?! Сядь, дорогой, сядь, я помогу тебе… Лекаря, скорее лекаря!

* * *

Эйрис придирчиво проверила, как идет кормление, и, убедившись, что все в порядке и молока с избытком хватает на двоих (к девочке присоединился ее молочный брат, проснувшийся в самый разгар процесса и громко заявивший о своих правах на тот же источник), снова повернулась к кучеру:

– Так что, говоришь, в повозке?

– В большом плетеном сундуке то, что для ребеночка: пеленки там разные, одеяльца… Да это лучше жена расскажет и покажет! – он махнул рукой в сторону кормилицы, бережно прижавшей к полным грудям два живых свертка. – В том, что поменьше – подарки для вас, госпожа Эйрис…

– Подарки?!

Первым побуждением няньки, в последний раз получавшей подарок очень много лет назад, было тут же, немедленно проверить содержимое сундука. Но у нее хватило ума не ронять свой авторитет в глазах этого простодушного доброго парня.

– Что же, посмотрю… как-нибудь потом, на досуге… – кивнула она, с немалым трудом изобразив вежливое равнодушие.

– Как угодно, госпожа Эйрис… А в деревянном сундучке, что возле малого плетеного – снедь из личных погребов его милости барона. Чтобы, значит, перед дорогой покушать, коли охота придет… в том-то доме своих припасов достаточно…

– Снедь?! – Новоиспеченная нянька невольно сглотнула голодную слюну, а затем, не сдержавшись, покраснела: такое звонкое урчание раздалось в ее животе.

Тут же, как по заказу, из окна донесся громкий сварливый голос:

– Эйрис, бездельница, сколько можно тянуть с обедом?! У тебя что, руки отсохли, бесстыжая?!

Нянька ахнула, лихорадочно обдумывая, что бы ответить хозяйке и как объяснить эту невозможную ситуацию посторонним, но ее опередили:

– Не извольте беспокоиться! – понизив голос и склонившись к ней, сказал кучер. – Его милость все объяснил господину управителю, а тот нам рассказал. Ох, госпожа Эйрис, вот тяжкий-то крест вам выпал, не приведи боги! Родная дочь, и та могла бы бросить бедную сумасшедшую, ведь бывает, что и железо лопается… А вы не бросили, все вынесли! Вы просто святая!

«Святая», несколько раз жалобно шмыгнув носом, внезапно разревелась – пронзительно, навзрыд, будто снова став девятилетней голенастой девчонкой, попавшей под горячую руку рассерженной матушки госпожи Мелоны.

Кормилица испуганно вздрогнула, конные стражники, недоуменно переглянувшись, строго уставились на кучера – не иначе сказал что-то дурное, расстроив няньку крестницы его милости, – и даже хозяйка, изрядно озадаченная, сочла за лучшее умолкнуть.

Эйрис старалась успокоиться, взять себя в руки, но это было невозможно: участливые слова кучера словно пробили брешь в плотине, слезы текли ручьем.

И это были счастливые слезы. Теперь у нее не осталось ни тени сомнения: боги наконец-то смилостивились.

Вообще-то, свое благоволение они иногда проявляли и раньше… Например, когда рыцарь Тобин, подъезжая к дому хозяев, случайно повстречал ее, бежавшую с безумными глазами (сразу после того, как Эйрис узнала, что Мелона хочет взять ее с собой в дом мужа, она решила утопиться), он заподозрил неладное, остановил и заставил рассказать правду. А потом, смущенно вздыхая, гладил по голове, когда она плакала и жаловалась на злую судьбу, называл бедной глупышкой и обещал, что после свадьбы с Мелоной, когда она по закону станет его собственностью, выпишет ей вольную грамоту.

И сдержал свое слово, дай боги ему райское блаженство… Таких людей и прежде было немного, теперь и вовсе – попробуй отыщи!

Как бесновалась Мелона, узнав, что муж хочет вывести ее служанку из крепостного сословия, – не передать. Но Тобин проявил твердость:

– Здесь решаю я! Кроме того, Эйрис никуда не уйдет, она останется с тобой, чем ты недовольна?

– Она не будет меня бояться и уважать!

– А я и не хочу, чтобы она боялась. Что же касается уважения, его надо заслужить, не так ли, дорогая?

– Заслужить?! – Мелону чуть удар не хватил. – Чтобы я, потомственная дворянка, унижалась перед всяким ничтожеством…

– Я тоже потомственный дворянин, к тому же мой род гораздо древнее твоего, не забывай! – в голосе мужа зазвучал стальной лязг. – Но я не считаю Эйрис ничтожеством. Напротив, она достойна всяческих похвал. Очень прискорбно, дорогая, что ты сама не додумалась до этого.

И, не обращая внимания на негодующие вопли жены, потоки слез, угрозы пожаловаться родителям и даже притворный обморок, придвинул к себе чернильницу и пергамент. Через минуту вольная грамота перешла в трясущиеся руки служанки.

Отныне и навсегда хозяин стал для нее первым после богов. И, если бы вдруг объявился безумец, дерзнувший напасть на рыцаря, Эйрис бросилась бы на его защиту с яростью рыси, спасающей выводок. Врагу, чтобы добраться до Тобина, сначала пришлось бы перешагнуть через ее труп.

Впрочем, господину ее помощь и не понадобилась бы – скорее, только помешала: Тобин мастерски владел оружием. Эйрис случалось наблюдать фехтовальные упражнения рыцаря, и, хотя она ничего не понимала в этом деле, ее глаза невольно расширялись от изумления и восторга при виде того, как длинный обоюдоострый клинок с тонким гудящим свистом описывал круги и восьмерки, вращаясь все быстрее и быстрее…

Той шайке мародеров, которая спустя много лет явилась поживиться немногим уцелевшим добром, довелось испытать его искусство на собственной шкуре. Тобин уже был немолод, к тому же заметно прихрамывал, но сохранил достаточно сил и ловкости, чтобы, встав в дверях дома привратника, где укрывались жена и Эйрис, какое-то время удерживать девятерых злодеев на дистанции длины меча, – тем более что они, набросившись на него скопом, лишь мешали друг другу. Но все-таки чудес не бывает: хотя он зарубил двоих, остальные семеро наверняка одолели бы его… Хвала богам, что граф Сауорт подоспел вовремя!

Кое-как успокоившись, Эйрис утерла слезы.

– Бери-ка сундучок с провизией и неси в дом! – велела она растерянному, смущенному кучеру, явно не ожидавшему, какое действие произведут его слова. – Посмотрим, что за припасы у его милости.

* * *

Граф Шруберт со страдальческим стоном откинулся на подушки. Боль отступила, но злость, смешанная с досадой и непониманием, осталась.

– Что ты собираешься делать? – робко спросила жена.

– Разумеется, потребую немедленного созыва Совета, а там уж ему достанется по первое число! На моей стороне выступят даже южане…

– Конечно, конечно! Но прости: я имела в виду, поедешь ли ты в эту, как ее… «Ласточку»?

– Ни в коем случае! О боги, почему вам, женщинам, вечно приходит в голову самая невероятная чушь?!

– Пожалуйста, не сердись, дорогой, но Хольг не стал бы просто так нарушать приличия… А вдруг он в самом деле может причинить тебе неприятности?

– Неприятности будут у него! Он метил в Наместники Империи, а вместо этого вылетит из состава Совета! Невежа, торгаш, позор своего рода и всего имперского дворянства! Да его отец в гробу бы перевернулся, узнав, чем занимается сынок…