– Спокойной ночи, папочка!
– Спокойной ночи, дорогой! – граф ласково погладил сына по голове и поцеловал в щечку.
– Усы колючие! – захихикал ребенок.
– Ай, какое горе! Хочешь, сбрею? – с притворным огорчением подхватил отец.
– Нет, папочка! Они мне нравятся!
– Как скажешь, солнышко мое…
Пожилая опытная гувернантка не одобряла таких нежностей: с ее точки зрения, лучшего способа испортить мальчика просто не существовало. Будущих мужчин надо держать в строгости, иначе вырастут слабовольными. Но ни единый мускул не дрогнул на ее лице, а уж мысль, что графу-отцу можно попенять, не пришла бы ей в голову вовсе. Разве только в горячечном бреду. Потому что всем обитателям графской усадьбы было хорошо известно, как страшен в гневе этот красивый и спокойный с виду человек, особенно после перенесенного в прошлом году сокрушительного удара.
Да и не сумасшедшая же она, в самом-то деле: рисковать таким местом! Должность почетная, платят хорошо, обязанностей не так уж много, ребенок воспитанный, вежливый. А что до сих пор плачет по ночам и зовет маму, так не каждую же ночь… Потихоньку перестанет. Время залечивает любое горе, даже самое тяжкое.
Граф-отец сам затворил за ними дверь кабинета, щелкнул задвижкой и вернулся к столу. Улыбка медленно сползла с его лица, и теперь оно уже не казалось красивым. Светло-серые глаза заледенели, губы плотно сжались.
Он снова взял письмо, от чтения которого его отвлекли.
«…зная доброту и великодушие Вашего сиятельства, о котором хорошо известно всей Империи, осмеливаюсь нижайше просить…»
Граф, недовольно пробурчав себе что-то под нос, отбросил прошение. Он чувствовал, как еле уловимая, только что начавшаяся леденящая дрожь в кончиках пальцев усиливается с каждым мгновением, и хорошо знал, что это означает. Сейчас не до разбора писем. И так он уже успел просмотреть немало: они громоздились на краях стола неравными стопками, по левую и правую сторону от него. Слева – подлежащие более внимательному рассмотрению и, по возможности, удовлетворению. Как обычно: просьбы о помощи талантливым, но бедным поэтам, художникам, изобретателям, протекции осиротевшим сыновьям, отцы коих честно служили Империи, не беря взяток и не запуская руку в казенный карман, а потому не оставили семьям никаких средств. Справа (гораздо больше) – те, которым надлежало отправиться в печь. Восторженно-льстивые вирши, полубезумные предложения, сулящие сказочный барыш, фальшивые жалобы на злую судьбу с мольбой о помощи… Граф безошибочно чуял, когда его хотят обмануть, а лесть вообще тихо ненавидел.
Ледяные иголочки кололи уже кисти рук, потом поползли вверх, на запястья. Застучали зубы, нестерпимый жар опалил щеки и уши. Перед глазами будто поплыла мутно-красная пелена. Приступ бешеной ярости, хорошо знакомый всем мужчинам их рода, всегда накатывал однообразно, и сопротивляться ему было почти невозможно. Даже при всем желании.
Теперь же никакого желания не было.
Граф рывком выдвинул верхний ящик стола, нажал на едва заметный рычажок, сделанный в виде сучка. Бесшумно открылся небольшой тайник, набитый драгоценностями. Серьги, кольца, колье, медальон…
Мужчина, крепко стиснув зубы, издал какой-то полубезумный, сдавленный всхлип.
– Зачем ты это сделала?! – дрожащим голосом произнес он, изо всех сил стараясь сдержать слезы, уже готовые пролиться. – Чего тебе не хватало?!
Крышка медальона раскрылась с едва слышным щелчком. Граф обезумевшими глазами уставился на портрет.
Всхлипы превратились в рычание. Казалось, что эти звуки испускает не человек, а смертельно раненый хищник.
– Ты же знаешь, я все готов был бросить к твоим ногам! Все!
Молодая красавица с печальными трогательными глазами безмолвно смотрела на графа.
На почерневшем небе давно загорелись разноцветные светлячки звезд, воздух заметно посвежел. С окраины Кольруда только что во второй раз донесся еле различимый, заунывный и протяжный крик патруля: «Спите спокойно, добрые люди, ваш сон охраняют!» – и Трюкач снова с благодарностью помянул давно почившего Правителя Норманна. Сколько уже лет прошло, как этот железный старец покинул наш грешный мир (точнее, ему помогли его покинуть, Правитель хоть и достиг весьма почтенного возраста, но обладал отменным здоровьем и явно собирался пожить еще, что категорически не устроило многих членов Тайного Совета), а его законы по-прежнему неукоснительно соблюдаются… Даже те, которые противоречат здравому смыслу и могут вызвать у нормальных людей лишь раздражение, а то и самую настоящую ярость.
Особенно у человека, вымотавшегося за долгий трудовой день и мечтающего о заслуженном отдыхе, которого ежечасно будят напоминанием: мол, спи спокойно и ничего не бойся, стража рядом и не дремлет, крепкие ребята с мечами и алебардами, в кольчугах и шлемах исправно обходят дозором улицы. Хорошо тем, у кого сон крепок! Таких и обворовывать – одно удовольствие, поскольку риск сведен к минимуму. Ну а тот, кого те же боги наказали чутким сном, вполне может, снова услышав осточертевшее: «Спите спокойно, добрые люди…», сорваться с постели, распахнуть окно и вместо благодарности обложить «охранников» самой грязной руганью. А то и выплеснуть им на головы либо воду из кувшина для умывания, либо содержимое ночного горшка: это уже смотря до какой степени бешенства довели раба божьего…
Его же, Трюкача, эти крики избавили от главной заботы: рассчитывать время, терзаясь в мучительных раздумьях, пора ли выбираться из укрытия или еще немного подождать. Крепче всего спится в предрассветную пору, а того, кто по какой-то причине вынужден бодрствовать, сильнее всего клонит в сон в это же время. Правда, ночью на вышке дежурят два стражника, а не один (хвала богам, среди них нет въедливого служаки Гумара, тот сменился), но это не будет препятствием. Усталость и человеческая натура все равно возьмут свое, и к тому времени, когда раздастся шестой по счету оклик, караульные, конечно же, не заснут – рассчитывать на такую неслыханную удачу было бы верхом глупости, – но зевать и тереть кулаками слипающиеся глаза будут непременно. Их бдительность притупится, а больше ему ничего не надо. Эх, если бы еще не так сильно саднила оцарапанная ладонь, а главное, меньше затекали бы ноги!
Трюкач несколько раз напряг и расслабил мышцы, чтобы застоявшаяся кровь веселее побежала по жилам. Ему оставалось ждать еще четыре часа.
Мадам Анни, отступив в сторону, чтобы клиент мог без всяких помех осмотреть ее «девочек», взглянула на него почтительно, но в то же время с легким вызовом: дескать, где еще увидишь такой отборный товар, да еще за какие-то жалкие десять золотых таларов? В ее пышной груди бушевали чувства, сходные с теми, которые испытывают заводчики породистых лошадей или собак: законная гордость за своих питомцев и потаенная горечь при мысли, что рано или поздно они будут принадлежать кому-то другому.
Мужчина в маске неторопливо, по очереди осмотрел молоденьких блондинок, выстроенных в ряд посреди хозяйского будуара.
– Что же, весьма недурны… – задумчиво протянул он. – Поздравляю, мадам, у вас хороший вкус! Неудивительно, что «Белая Лилия» пользуется таким успехом.
– Благодарю за комплимент, сударь. Все же осмелюсь заметить, что мои крошки заслуживают более лестных слов. «Весьма недурны» – это, конечно, похвала, но…
– Никаких «но», мадам Анни! Вы что, забыли наш уговор? Вы не должны ни возражать, ни задавать вопросы. А если мне понадобится ваше мнение, я сам скажу.
Голос незнакомца прозвучал резко, почти грубо, и девушки изумленно уставились на него. Никто и никогда еще не говорил с их всесильной хозяйкой подобным тоном.
Будь эти десять монет вычеканены из не столь благородного металла, мадам, пожалуй, наступила бы на горло собственной алчности и указала невоспитанному невеже на дверь. Но золото… Оно сбивало с пути истинного куда более достойных личностей, что же требовать от хозяйки публичного дома, хоть и высшего ранга!
– Я не забыла, – скрепя сердце произнесла она, изо всех сил скрывая от наглеца в маске свои истинные чувства. – Прошу прощения, сударь, этого больше не повторится.
– Так-то лучше… – снисходительно кивнул клиент. Он еще раз прошелся вдоль шеренги девушек, потом сделал то же самое, зайдя сзади, и снова оказался перед ними. Его внимательные глаза скользили по их фигурам, лицам, особо задерживаясь на волосах.
– Как тебя зовут? – внезапно спросил он, положив руку на плечо блондинки, ближайшей к нему.
– Тала, господин.
– Ты любишь мужчин?
– Лю… Люблю, г-господин…
– Врешь, по глазам вижу. Разве тебя не учили, что врать нехорошо?
– Я… Я не знаю, господин…
– Милостивые боги, да ты не только врунишка, но еще и дурочка! – сокрушенно вздохнул незнакомец. – Ну, а как твое имя? – внезапно, без паузы спросил он соседку Талы, быстро приблизившись вплотную к ней.
Та вздрогнула и инстинктивно отшатнулась. Мадам Анни хотела прикрикнуть на нее, но не посмела (вдруг клиент решит, что это тоже нарушение уговора) и ограничилась тем, что из-за его спины погрозила ей кулаком и скорчила грозную гримасу, решив непременно оштрафовать девчонку: другим наука будет, а хозяйке выгода.
– Эрга, господин… – пролепетала испуганная красавица.
– Ну, а ты любишь мужчин?
Эрга на секунду замялась, и взбешенная хозяйка тут же решила удвоить штраф. А если, не приведи боги, клиент разозлится и уйдет, унеся с собой золотые монеты… О-о-о, тогда этой тугодумке и дурочке достанется по первое число! С кустов, растущих во дворе «Белой Лилии», уже давно не срезали длинных гибких веток, но это всегда можно исправить.
– Господину угодно, чтобы я сказала правду? – чуть слышно прошептала Эрга, внезапно покраснев.
Человек в маске ответил спокойным, даже мягким голосом:
– Да, конечно. Только правду!
– Я не люблю их, господин. Иной раз просто ненавижу! Но… Но я не могу без них обходиться.