Война по-прежнему шумит, а вот транспорта больше не слышно — умолкли привычные автомобильные гудки, прорывавшиеся и сквозь автоматные очереди, и сквозь уханье орудий. Люди бросают город. Он попытался мысленно нарисовать картину запустения — длинную анфиладу руин на месте бывшего проспекта, свою последнюю печальную усладу, — и опять не вышло.
Оглянуться ему не на что, кроме жалких обрывков. Вся энергия, материя и гравитация — впереди, грядущее обступает со всех сторон, как говорят люди — ну да, люди скажут… Обступает изнурительно медленно, никак не наступит.
Мешки — чушь какая-то. Почему у них обоих на головах мешки? Чтобы не быть опознанным в каком-то крайне маловероятном будущем, мальчику достаточно одного мешка — своего. Если же мальчик хочет, чтобы на голове у пленника был мешок, мешок без прорезей для глаз, переносная темница, средство наказания, тогда самому мальчику мешок не нужен. А кормить пленника можно и через отверстие для рта.
В тусклой мгле — два образа. Бабушка, которую приходилось привязывать к стулу. Пьяный отец, сидящий на унитазе, спущенные штаны забрызганы блевотиной.
Только бумага сможет впитать его одиночество и муки. Написанные слова смогут открыть ему, кто он такой.
Он знал, что иногда мальчик прикидывается, будто уходит, а сам остается наблюдать за ним. Он — самоличное открытие мальчика, пойманный им солнечный зайчик. Ощущая сгусток человеческого присутствия, он точно знал, где находится мальчик, — и недвижно лежал на матрасе, созерцая мертвенный покой, все то время, пока мальчик стоял и смотрел.
Маленькие непостижимые образы под мешком.
Единственный способ оказаться в мире — вписать себя в него карандашом, чернилами, авторучкой. Его мысли и слова умирают. Дайте ему написать десять слов, и он снова вернется к жизни.
Сюда его привезли в машине без одной дверцы.
Мокрый клочок бумаги и карандаш, обгрызенный собакой. Он выписался бы, как выговариваются, извергнул бы на страницу ужас, переполняющий его душу и тело.
Есть ли время для последней мысли?
Он почувствовал, что мальчик стоит у двери, и попытался увидеть его лицо в зеркале слов, вообразить, как он выглядит, кожу, глаза, форму носа, каждую черту поверхности, зовущейся лицом, если можно сказать, что у него есть лицо, если поверить, будто под мешком действительно что-то есть.
Прислушавшись к разговору за соседним столиком, Билл понял, что оказался в обществе британских ветеринаров. Двое мужчин и женщина. Он посмотрел на кушанье, стоящее перед женщиной, показал на него пальцем. Официант, накорябав что-то в блокноте, отошел. Билл залпом выпил свой бренди.
Встал, прихватив с собой пустую рюмку, наклонился к ветеринарам.
— Не согласитесь ли, — сказал он, — оказать услугу писателю, ответив на пару вопросов. Видите ли, я сейчас работаю над куском, где требуются познания профессионального медика, и, поскольку мне нужна небольшая консультация, я бы, с вашего позволения, отвлек вас на полминуты.
На вид нормальные ребята. Смотрят вполне приветливо, не пугаются, непохоже, что он им особенно помешал.
— Писатель, — сказала женщина своим спутникам.
Плечистый бородач пристально уставился на Билла, остальные двое переглянулись, гадая, что сулит эта встреча — развлечение или скуку смертную.
— Мы могли о вас слышать? — спросил не без скептицизма бородатый ветеринар.
— Отнюдь. Я не из таких писателей.
Похоже, эта реплика никого не задела, хотя
Билл и сам не очень понял, что имел в виду. Скорее даже, его ответ их успокоил, задал тональность непринужденного разговора между анонимными попутчиками.
Билл посмотрел на свою пустую рюмку, поискал глазами официанта, заглядывая даже на территорию соседних заведении, — открытые террасы ресторанов выстроились вдоль эспланады плотной шеренгой.
— Но неужели нам не могло подвернуться что - нибудь ваше? — сказала женщина. — В аэропорту, например, в аэропортах имена не всегда запоминаешь.
Мужчины одобрительно глянули на нее.
— Нет, вряд ли. Определенно нет.
Женщина маленькая и широколицая, но это ее
не портит, подумал он. Манера говорить слегка выпячивая губы. Аккуратная каштановая челка.
— А что вы пишете? — спросил второй ветеринар.
— Прозу.
Бородатый неуверенно кивнул.
— Понимаете, я работаю над эпизодом, где никакие годы копания в книгах не могут заменить тридцатисекундной беседы со специалистом.
— А фильмов нет? — спросила женщина.
— Точно. Есть у вас книги, которые стали фильмами? — сказал второй ветеринар.
— Нет, боюсь, мои книги — только книги.
Плечистый слегка улыбнулся, поглядывая на
Билла из кущ своей бороды.
— Но, вероятно, вы где-то появляетесь в качестве писателя, — сказала женщина.
— В телевизоре то есть? — спросил у нее второй ветеринар.
— Ну знаете: часто смотришь и думаешь — еще один, сколько же их.
Билл поманил проходящего мимо официанта, помахал в воздухе рюмкой, но осталось неясно, заметил ли это официант, понял ли, какой напиток Билл заказывает. Горели цветные лампочки; целая компания вышла на балкон на верхнем этаже белого здания, стоящего прямо за дальним рядом пальм.
Билл присел у столика на корточки; продолжил беседу, переводя взгляд с одного собеседника на другого.
— Ну хорошо. Мой персонаж попадает под машину на городской улице. Сам встает, без посторонней помощи уходит. Тело в синяках. Где - то что-то ноет, иногда приступы боли. Но в принципе он чувствует себя нормально.
— Вы же понимаете, — сказала женщина, — что мы диагностируем и лечим только болезни и травмы животных.
— Это я знаю.
— Животных, не людей, — сказал второй ветеринар.
— Я с удовольствием рискну.
Вскочив, Билл погнался за официантом — на бегу осушил почти пустую рюмку, бережно передал, выговорил по слогам название бренди. Потом вернулся к столику ветеринаров и снова присел на корточки.
— Итак, проходит несколько дней, и у моего персонажа появляются более тревожные симптомы, прежде всего постоянная сильная боль в боку, ближе к животу.
Другой официант, не тот, с кем толковал Билл, принес ветеринарам еще вина.
— Он начинает гадать, не повредил ли себе что-то внутри, и какой это может быть орган, и насколько это серьезно, не чревато ли тяжелой болезнью и так далее. Дело в том, что он собирается в путешествие.
— Значит, он мочится кровью? — спросил бородатый ветеринар.
— Нет, в моче крови нет.
— Если вы заставите его мочиться кровью, можно закрутить занятную историю с почками. Тут мы вам могли бы помочь.
— Я не хочу, чтобы в моче у него была кровь.
— Что, утонченные читатели поморщатся? — спросила женщина.
— Нет, понимаете ли, болит спереди.
— А как насчет селезенки? — спросил второй.
Немного подумав; Билл не смог удержаться от
вопроса:
— А у собак есть селезенка?
Остальных это страшно насмешило.
— Если нет, — сказал бородач, — значит, я всю жизнь делал спленоктомию мохнатым карликам и неплохо на этом зарабатывал.
Биллу очень понравился смех бородача — грудной, заливистый. Первая жена Билла презирала его за симпатию к врачам — думала, Билл примеривается, как бы ее пережить.
— Позвольте мне кое-что добавить, — сказал Билл. — Мой персонаж любит выпить.
— Тогда селезенка у него почти наверняка увеличена, — сказал второй ветеринар. — А большую селезенку легче повредить, она будет кровоточить долго-долго и причинять сильную боль.
— Но селезенка слева, — сказал Билл. — Мой персонаж чувствует боль справа.
— Вы нам об этом говорили? — спросила женщина.
— Кажется, забыл.
— Может, поменяете на левый бок, чтобы была селезенка? — сказал бородатый. — Думаю, кровь из нее будет хлестать без удержу. Занятную историю удастся закрутить.
Официант принес бренди, и Билл вскинул руку — торжественно попросил прерваться, дабы утолить жажду.
— Но поймите, мне нужен правый бок. Это принципиально важно для сюжета.
И почувствовал: все напряженно задумались.
— Верхний правый сегмент подойдет? — спросил второй ветеринар.
— Пожалуй, сгодится.
— Ничего, если он будет чувствовать боль при всяком глубоком вдохе?
— Больно дышать. Почему бы и нет, собственно.
— Ничего, если у него будет ныть правое плечо?
— Пожалуй, сгодится.
— Тогда задачка решена, — сказала женщина.
Бородач вновь наполнил бокалы.
— Разрыв печени.
— Гематома.
— Локальное скопление крови.
— Наружных проявлений нет.
Официант принес ужин Билла и поставил его
на соседний столик. Все невольно туда уставились. Билл перенес тарелку и столовые приборы на столик ветеринаров и, сидя на корточках, начал разрезать мясо.
— Значит, корень всех этих бед — в печени. Как он вообще-то и подозревал. Что мне с ним делать дальше? Как он себя чувствует?
Женщина переглянулась со вторым ветеринаром.
— Обмороки бывают?
— Допустим, бывают.
— Кровь не поступает к голове, — сказала женщина Биллу.
— Что еще?
— Давление понижено. Возможно, также назревает острое воспаление брюшины.
— Но он хочет отправиться в путешествие, — сказал Билл.
— Совершенно исключено, — сказал второй ветеринар.
— А что за поездка? — спросила женщина.
— По морю. То ли круиз, то ли просто ему нужно попасть в определенное место таким путем. Поездка недлинная, не слишком утомительная.
Налив себе вина, Билл обвел собеседников взглядом.
— Неправдоподобно. На все сто процентов, — сказал бородач.
— Нет, такого мы допустить не можем, — сказала женщина. — Ни за что. Нельзя злоупотреблять доверчивостью читателя.
Билл осушил бокал с вином, чувствуя, что тоже увлекся этой забавной игрой.
— Но если у него нет никаких симптомов, кроме дурноты? Кровь не поступает к голове? Как раз в таких случаях люди и отправляются в круизы.
— Извините, но это совершенно исключено, — сказала женщина.