Улыбаюсь, наблюдая, как несколько молодых людей пытаются привлечь внимание Ясны. Они даже не догадываются, что она примерно на пять-десять лет старше каждого из них и никакие сладкие комплименты не могут её ни смутить, ни удивить. Мира пришла не ради компании, а для самой атмосферы праздника и музыки. Злату всё-таки утаскивают в хоровод, и если вначале она стеснялась, то теперь позабыла о смущении и веселится вовсю.
– Здравствуй, Мара, – тихо приветствует меня мужчина, когда я подхожу ближе к его дому.
Он живёт на отшибе города вместе с несколькими другими людьми. Обычно здесь в меру тихо и спокойно, но в эту ночь из-за праздника жителям, чьи дома близко к реке, будет тяжело выспаться.
– Здравствуй, Гаван.
Местный кузнец. Я бы не дала ему больше сорока. У него удивительно молодое, обаятельное лицо, несмотря на тяжёлый подбородок. Длинные светло-русые волосы он собирает в низкий хвост, и я не раз размышляла, что стоит ему сбрить короткую бороду, и он станет выглядеть в разы моложе, но без бороды я его ни разу не видела.
Он знает меня и нескольких моих сестёр в лицо, поэтому отсутствие красного плаща не сбивает его с толку. Однако Гаван, как и многие, не знает моего настоящего имени.
– Что-нибудь нужно или вы пришли только на праздник? – интересуется кузнец, перекладывая свежевыструганные стрелы в плетёную корзину.
Он садится на скамью у стены своего дома и приглашает меня сесть рядом.
– Только на праздник. Но если ты сделал новые топоры, то я всегда рада взглянуть, – говорю я, протягивая ему кружку с мёдом, захваченную для кузнеца заранее.
Гаван благодарно кивает и принимает напиток.
– Никто из Мар так не любит топоры, как ты, – усмехается он, а свет костра отражается в его карих глазах. – Странное оружие для девушки.
– Я же Мара.
– Даже для Мары.
Я больше не спорю, так как Гавана в этом вопросе поддержит даже Ясна. Она тоже не разделяет моей любви к топорам. Я, в свою очередь, нахожу их очень полезными. Один точный удар в череп – и упырь прекращает двигаться. В целом не только упырь. Практически любая нечисть.
Гаван – один из кузнецов, к которому мы обращаемся, когда нам нужно новое оружие. Также мы наведываемся к кузнецу в Триграде, они с Долкором к нам ближе всего. Ближайшие к храму деревни слишком маленькие для такого ремесла, а до больших городов ехать далеко. Теперь есть надежда, что Зарич вырастет в поселение побольше и там тоже появится талантливый кузнец. Но пока что работа Гавана нравится всем Марам без исключений.
– Ты же совсем юна, а сидишь тут со мной, пока молодёжь веселится, – замечает он, шумно отхлёбывая из кружки.
Я кисло улыбаюсь и повторяю за ним. Не успеваю ответить, как мы оборачиваемся на громкий всплеск. Несколько молодых людей скидывают девушек в воду, а потом смеются и прыгают сами. Девушки визжат и ругаются, вставая на ноги, и с недовольством рассматривают, как их мокрые сарафаны липнут к телам.
Мы одновременно отворачиваемся, теряя интерес к этой привычной для Иванова дня картине.
– Ты всё так же играешь? Может, стоит сменить инструмент? – меняю я тему, даже не скрывая наглую улыбку.
– Почему все пытаются пристыдить меня ложками? – ворчит тот в ответ, но ему не удаётся скрыть смущение. – Восхитительный инструмент! А ведь каждое дерево имеет свой особенный звук и тон! Не говоря уже о том, как много мелодий можно сыграть, используя три или четыре ложки одновременно.
Моя улыбка только ширится. Я намеренно сверлю собеседника взглядом, показывая, что от этой темы ему так просто не уйти. Не каждый день я встречаю кузнеца, на досуге играющего на ложках.
– Мне нравится ритм, – вновь оправдывается он, глядя только в свою кружку.
– И у тебя отлично получается. Я бы послушала ещё. – Я не лукавлю, он действительно хорошо играет, но мужчина бросает на меня недоверчивый взгляд.
– Учитель из меня лучше, чем музыкант. Вот племяннику достался талант, но он его не использует, – старается увильнуть Гаван и указывает куда-то в сторону толпы.
Зная, что он намеренно меняет тему, я нехотя перевожу взгляд на празднующих, но не понимаю, кого искать.
– Тот, что у берёзы, – подсказывает кузнец, замечая, как мой взгляд рассеянно скользит по юношам. – Высокий, не принимающий у светловолосой девицы её венок, – вновь помогает Гаван.
– Ирай? – удивлённо вырывается у меня, когда я натыкаюсь взглядом на костореза.
Девушка протягивает ему венок, но он возвращает его ей на голову. Гладит пальцами по щеке, что-то с улыбкой говорит и аккуратно целует.
– Вы знакомы? – под стать мне удивляется кузнец.
– К несчастью.
Гаван, не сдерживаясь, хохочет, запрокидывая голову.
– Я знаю. Ни манер, ни стыда, – соглашается мужчина, но добавляет серьёзнее: – Но, пожалуйста, Мара, не проклинай его. Он мне неродной по крови, но я растил его с раннего детства и знаю, что сердце у него не злое.
Всё раздражение на Ирая растворяется после слов Гавана. Кузнеца я уважаю, и что бы там косторез ни делал, я бы не стала его проклинать. Да и выдумки это. Каждого после смерти будет ждать справедливый приговор от Мораны. Судить будут по поступкам, а не по чужим сглазам и наговорам.
– Удивительно… Когда вы успели познакомиться? Ирай редко здесь бывает. Я его два года не видел, – продолжает Гаван.
– Случайно встретила его на рыбалке.
– Так это ты была?! Он говорил, что видел Мару, но описывать подробно не стал. Сказал, что ты… пыталась его спасти, спутав с ребёнком.
Теперь уже лицо Гавана озаряется наглейшей улыбкой: мстит мне за недавнее смущение с ложками и демонстрирует это в открытую. Я ворчу, утыкаясь носом в кружку, не желая знать, в каких красках Ирай описал мой позор.
– Я его не только играть на барабане научил, но и ковать. Помнишь топорик, что ты купила ещё пять лет назад у меня? Тот, твой самый первый?
Я киваю, потому что влюбилась в это оружие, увидев изысканную резьбу на рукояти и кропотливую гравировку по металлу. Я тщательно ухаживаю за этим оружием, любя его всем сердцем.
– Его Ирай сделал.
Я едва не выплёвываю набранный в рот хмель. Часть всё равно начинает течь по подбородку, и я стремительно утираю напиток рукой.
– Пойду поем, – говорю я, резко поднимаясь на ноги.
Кузнец сверлит меня взглядом, но кивает, рукой указывая на столы с угощениями. Я ухожу, по широкой дуге огибая костореза с его друзьями, даже специально обхожу самый большой костёр, чтобы оказаться подальше. Мысль, что любимое и бережно хранимое мной оружие сделал Ирай, расшатывает моё спокойствие. Не уверена, какие эмоции испытываю, узнав об этом. Растеряна ли я или это будоражащее волнение, которое не мешало бы заглушить хмелем?
Правильно сделала, что ушла от Гавана. Иначе и не заметила бы, как начала расспрашивать его об Ирае снова и снова. Чем меньше я о нём знаю, тем легче будет забыть о наших случайных встречах после сегодняшнего праздника.
– …давай! Ты не прыгал через костёр!
– Один не хочу! – жалуется юноша своим друзьям, когда я прохожу мимо.
– Так весь праздник пройдёт. У тебя же вчера был день рождения. Веселись!
– Тогда найдём… Эй! Погоди!
Я не обращаю внимания на чужие разговоры и не сразу понимаю, что это кричат мне. Делаю ещё несколько шагов, прежде чем кто-то дёргает меня за локоть и я едва не расплёскиваю свой напиток.
– Прошу п-п-прощения, – внезапно начинает заикаться молодой человек, когда я поднимаю на него растерянный взгляд.
Ему от силы восемнадцать, он мил, но я уже не в настроении для новых знакомств. Он продолжает держать меня за локоть, пока я склоняю голову набок, дожидаясь объяснения, чего же он хочет.
– Не желаешь прыгнуть со мной через костёр? – выпаливает он.
– Не с ним! Со мной! – встревает другой, прежде чем я успеваю ответить.
Этот юноша немногим старше, со светлыми волосами.
– Для тебя мы другую найдём, – не отводя от меня взгляда, моментально отвечает первый своему другу.
– Хватит самых красивых для себя выбирать!
– Ты забыл, чем владеет мой…
– Именно! – перебивает светловолосый. – Богатство принадлежит твоему отцу, а не тебе!
– А она приятно пахнет! – вмешивается третий.
У меня спина покрывается мурашками от ощущения чужого дыхания на волосах. Я с трудом давлю первый рефлекс ударить стоящего сзади локтем в живот. Не следует портить праздник и бить деревенских да уже и не особо трезвых юношей. Оно того не стоит.
Несколько раз напоминаю себе об этом, пытаясь расслабить челюсти, чтобы отправить их прыгать через костёр друг с другом. Я с недовольством смотрю на руку первого юноши: он наглеет, не отпуская мой локоть.
– Сегодняшнего утреннего подзатыльника тебе было мало, Игорь? – прерывает чужой спор знакомый голос. – Убери от неё руки.
Несколько юношей подбираются и, как по команде, отходят на шаг. Я не поворачиваюсь к Ираю, надеясь, что смогу ускользнуть, пока он будет занят разборками со знакомыми.
– А ты, – обращается к кому-то косторез, – ещё раз наклонишься к ней так близко, и разгибаться перестанешь.
Мне приходится прятать улыбку от побледневших парней. Но веселье сходит на нет, как только Ирай обнимает меня за плечи и тянет к себе. Я оказываюсь крепко прижатой к его тёплому телу, и меня раздражает собственная радость от этого.
– Без тебя праздники были веселее, – ворчит Игорь, нехотя выпуская мой локоть. – Когда ты снова уедешь, Ирай?
– Уверен, что без меня было веселее? Помню, что мы все хохотали, когда я тебе пинков в детстве раздавал. – Голос Ирая сочится иронией, а его угрожающая улыбка больше похожа на мрачный оскал.
Один из друзей Игоря внезапно прыскает, но тут же получает толчок под рёбра.
– Я уже взрослый, ты больше не посмеешь меня бить! – рявкает юноша, выпячивая грудь.
Почти готова отдать должное парню за храбрость: он сам довольно худощав, да и меня выше всего на полголовы. Я же лишь чуть выше плеча костореза. А сравнивать комплекцию охотника и, как оказывается, племянника кузнеца с обычным человеком просто смешно. Ираю достаточно сдавить пальцы на шее Игоря – и у второго не останется шансов.