– Тебе весело? – хрипло интересуется он, замечая улыбку на моих губах.
– Удивляюсь твоему терпе… – он рвёт последние пуговицы, устав с ними бороться, – нию…
На мне всё ещё остаётся широкая повязка, прикрывающая грудь, которая помогает при тренировках, но Александру всё равно, он уже покрывает поцелуями мои ключицы и каждый сантиметр кожи под ними, я выгибаюсь навстречу его горячим ладоням, что ласкают живот.
Он шепчет моё имя, сменяя губы на язык, а потом на зубы. Я с шипением сажусь на кровати, пытаясь стянуть с него рубашку до конца. Меня трясёт, я хочу увидеть его всего, хочу видеть, как меняется рисунок на его теле, когда напрягаются мышцы. В полумраке свечей замечаю ещё тёмные пятна, что уходят по плечу на спину – вероятно, у него больше рисунков на теле, и я желаю увидеть их все.
– Александр, пожалуйста… – Моё сердце стучит так быстро, что мне кажется, если бы не жизненная сила Морока, оно остановилось бы снова. И эта сила во мне жаждет его так сильно, что каждый сантиметр кожи горит.
Мои руки скользят по его плечам, я сжимаю его волосы, он стонет, и я впервые вижу, как вечно собранный Александр с трудом себя контролирует. Мы встречаемся взглядами, в его зелёных глазах вдруг появляется осознание, а потом страх, будто он только сейчас узнаёт меня.
– Проклятье… – растерянно выдыхает он. – Нет, Агата… нет…
Принц делает пару шагов назад, стремительно отдаляясь от кровати. Он тяжело дышит, запахивая рубашку, вновь застёгивает несколько пуговиц, стремясь скрыть свою кожу. В его глазах плещется необычайное смятение, которое мне непонятно. Моя кожа покрывается мурашками, словно температура в комнате резко опустилась.
Медленно я прихожу в себя, пытаюсь прикрыться порванной рубашкой. Александр замечает моё смущение и приносит из шкафа свою, чёрную, взамен испорченной. Его движения порывисты, неуклюжи, временами его пошатывает, и, возвращаясь, он задевает плечом столбик балдахина. Его рубашка мне велика, но я принимаю одежду, чтобы прикрыть наготу.
– Прости меня. – В его взгляде столько раскаяния, что его внезапный отказ пугает меня ещё больше. – Нам нельзя, мне… нельзя так. Мы… не можем, Агата.
Принц опускается на одно колено передо мной, заглядывает в глаза, пока я сижу на краю кровати, цепляясь за его рубашку, что пахнет лимоном и елью. Александр сбивается, путается в словах, пытаясь успокоить дыхание. Неуверенно гладит меня по щеке и волосам, извиняясь.
Я поступила глупо, думая взять то, что мне не принадлежит. Передо мной не просто Морок, не просто Аарон. Он принц Серата, а я лишь мертвец, которого он поднял. Мертвец, что вряд ли когда-нибудь станет полноценно живым. Он уже оживил мою сестру, а теперь я паразитирую на его жизненной силе и требую чего-то большего.
– Всё в порядке. – Я стараюсь сглотнуть ком в горле.
Александр достоин хорошей девушки из благородной семьи, что подарит ему детей.
– Я пойду, – говорю я, избавляя его от необходимости меня выпроваживать. Ведь это его комната.
Вижу, что ему не нравится такой вариант. Александр открывает рот, желая возразить, но, не издав ни звука, вновь закрывает, слабо кивая. Длинные волосы падают ему на глаза, я убираю одну прядь ему за ухо и сразу поднимаюсь, намереваясь покинуть эту комнату как можно скорее. Александр не останавливает меня, так и остаётся стоять перед кроватью на одном колене, задумавшись о чём-то. Я выхожу в коридор, как можно тише прикрывая за собой дверь.
9
Говорят, что нельзя смотреть в настоящее лицо Морока. А если посмотришь – умрёшь.
Были безумцы, кто хотел заполучить маску слуги Тени, считая, что она придаст им невиданную силу. Но поговаривают, что она рассыпется в руках жадного вора, оставив на нём метку, что утянет душу в Тень после смерти. Поэтому в действительности неизвестно, был ли хоть один глупец, кто решил проверить, правда ли это.
В коридорах оглушительно тихо. Я рада, что большинство обитателей дворца уже спит, а стражи как минимум вдвое меньше. Тени Морока сегодня празднуют, и пока единицы из них вернулись в казармы. Поэтому никто не видит, как меня шатает, пока я иду по коридору в сторону главной лестницы. Никто не может заметить, как трясутся мои руки, когда я приваливаюсь к мраморной стене, прижимаюсь горячим лбом к холодному камню, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Мне приходится цепляться пальцами за широкие перила, чтобы колени не подогнулись и я не рухнула с лестницы, пока спускаюсь на третий этаж к своей спальне в полумраке, разгоняемом только бликами от свечей и хрустальных люстр.
Дыхание и мысли медленно успокаиваются, я делаю шаг к своей комнате, когда слышу мелодию рояля. Замираю, хватаясь за звуки, желая отвлечься, и сворачиваю в противоположную сторону, двигаясь навстречу музыке. Я сама никогда не умела играть и никогда не считала звуки этого инструмента чем-то удивительным. Любая знакомая мне музыка – это барабаны да струнные, которые всегда фоном звучат в шумных тавернах, или скрипки с фортепиано, что были неотъемлемой частью скучного бала в Ярате. Но мне никогда не доводилось почувствовать чарующую магию тихой мелодии, что одиноко льется в ночи. Не доводилось насладиться музыкой, под которую не требуется танцевать, подчиняясь нормам и этикету. В храме сёстры, бывало, пели ради собственного развлечения, но всегда делали это без музыкального сопровождения.
Я иду, и мелодия становится громче, отражается от стен и потолка, кажется, что она окружает меня со всех сторон, успокаивая моё сознание, утешая после полученного отказа.
Мне стоило бы сразу догадаться, кого я увижу, когда войду в просторный полукруглый зал. Там, рядом с двумя высокими окнами, стоит белый рояль, а за ним сидит король Серата. Вероятно, он единственный во всём дворце обучался игре с детства. Я выкидываю из головы мимолётную мысль о том, что Александр, вероятно, тоже умеет играть, и вновь концентрирую внимание на Северине.
Его пальцы порхают над клавишами, а на ноты он даже не смотрит, зная всё наизусть. Я слабо улыбаюсь, замечая, что сейчас Северин растрёпан, в простых чёрных штанах да белой рубашке. Он не грустит, склоняясь над инструментом, его мелодия скорее задумчива. Может, ему нужно время, чтобы побыть наедине с самим собой. Я решаю тихо уйти, но мелодия обрывается на высокой ноте, когда мужчина замечает меня.
– Агата, – ласково окликает меня он. – Прости, я не знал, что ты здесь. Я тебя разбудил?
Он хлопает ладонью по кожаной банкетке, приглашая меня сесть рядом. Я медлю, не зная, стоит ли оставаться, но не хочу сейчас быть одна и принимаю приглашение.
– Прости. Наша с Анной спальня на четвёртом этаже, и сюда я пришёл, думая, что никого не потревожу. Мне казалось, что вы с Александром ещё в городе. – Неловко улыбаясь, он пытается пригладить торчащие волосы.
– Сестра спит?
– Да.
– Ты часто играешь по ночам?
– Нет. – Не глядя на клавиши, он начинает наигрывать лёгкий мотив левой рукой. – Только когда не спится или нужно собраться с мыслями. А ты почему здесь?
Я быстро пробегаю взглядом по помещению: оно просторное, но почти всё утопает в сумраке, в котором едва различима ещё одна дверь, ведущая в другой коридор. В этой комнате все свечи потушены и единственное освещение – скудный свет от зимнего неба. К счастью, сегодня оно всё затянуто светлыми облаками, полными снега. Этого свечения достаточно, чтобы мы могли видеть друг друга. А также его хватает для того, чтобы Северин заметил, что на мне вовсе не моя рубашка. Он задумчиво хмурится и возвращается взглядом к клавишам, продолжая наигрывать уже новую мелодию.
– Как я понимаю, Александр тоже вернулся? – ненавязчиво начинает молодой король.
– Да, он у себя.
– Обычно старшие братья защищают младших, но у нас в семье всё наоборот, поэтому в его защиту сразу скажу, что он дурак.
Северин наигрывает глупую и весёлую мелодию под стать своим словам, одаривая меня понимающей улыбкой. Мне становится чуть легче, тиски, сжимающие сердце, ослабляют хватку, а плечи расслабленно опускаются.
– Но если он сделал что-то, что тебе не понравилось, тебе стоит мне сказать. Я с ним разберусь. – Северин становится серьёзнее, и меня умиляет, как его мелодия перетекает во что-то более задумчивое, словно живёт и меняется вместе с его словами. – Я не столь добр, как кажется, а ты теперь часть нашей семьи.
Я молчу, но улыбаюсь теплу от его слов, что разливается в груди, и продолжаю с интересом наблюдать за его пальцами.
– Или… – мелодия выдерживает длинную паузу, а потом, только с его следующими словами, течёт вновь, удивлённая, – ошибка в том, что он как раз не сделал того, что надо?
– Ты точно не старший брат?
Северин смеётся, мелодия сбивается на мгновение, а потом снова начинает звучать, отражаясь от потолка.
– Иногда я его совсем не понимаю, – откровенно сознаюсь я.
– Лишь иногда?
Вновь улыбаясь, я пихаю собеседника локтем под рёбра, но его мелодия из весёлой медленно меняется на спокойную, тихую, едва различимую.
– Тебе нравится музыка, Агата? – интересуется Северин, замечая, с какой жадностью я слежу за его пальцами.
– Да, хотя музыки в моей жизни было мало.
– Анна потрясающе поёт! Она сказала, что у всех Мар красивые голоса, но я глаз оторвать от неё не мог, когда услышал впервые, – делится молодой король. Я невольно улыбаюсь, чувствуя его любовь к моей сестре. – А на моё восхищение она только и ответила, что её голос не был лучшим среди Мар. Неужели такое возможно?
– Возможно, – соглашаюсь я, моя улыбка становится ещё шире. – Лучшей в пении была наша сестра Лада. По характеру она была спокойной, даже молчаливой, но стоило Ладе начать петь, как она преображалась. Равных ей по таланту я не встречала. Анна шла следующей по красоте голоса. Сестра… её всегда тянуло к искусству.
– А тебя? – неожиданно спрашивает Северин, не переставая наигрывать тихую мелодию.