Она набрала полную деревянную ложку зупы, и только теперь Толкунов понял, что это — обычный суп, вроде бы с фасолью. Ему было приятно смотреть, как хозяйка несет полную ложку к нему через всю кухню, вернее, он не замечал ложки, видел только, как несет, как оголилась рука до самого плеча, как ступает осторожно и легко...
Капитан, обжигая губы, хлебнул супа, вкуса не почувствовал, но сказал совсем искренне:
— Фантастически!..
— Горячо?
— Никогда еще не пробовал такого вкусного супа. — Толкунов успел отхлебнуть еще раз и теперь нисколько не кривил душой.
Капитан подумал: что может быть лучше этой домашней идиллии? Точнее, слова «идиллия» он, пожалуй не знал, но всем своим нутром ощущал уют и покой — и во вкусном аромате супа, и в том, как уверенно хозяйничала пани Мария в кухне, и в журчании воды, текущей из крана, даже в том, как поправила хозяйка прическу, небрежно и не оглядываясь, ведь, вероятно, знала, что жест этот не останется незамеченным.
— Почему пан капитан не отдыхает? — спросила она с укором, но Толкунову показалось — просто из вежливости.
Капитан проглотил слюну, почему-то собравшуюся во рту, и попросил не совсем уверенно:
— Называйте меня, пожалуйста, Алексеем.
— Как можно! — ужаснулась пани Мария.
— Мне будет приятно.
— Правда? — обернулась она и, забыв о кастрюле, внимательно посмотрела на Толкунова.
— Правда. — Капитан почувствовал, что краснеет, и даже рассердился на себя. — Какой я вам пан офицер? — пробурчал он.
Пани Мария шагнула к Толкунову, но сразу остановилась. Переспросила:
— Вы хотите, чтоб я называла вас паном Алексеем?
— Да какой пан! Просто Алексей.
У женщины округлились глаза.
— Как так?
— Ну почему же нет?
— Но ведь у пана такой высокий чин!
— Теперь вы живете в Советском Союзе, — начал Толкунов несколько казенно, хотел добавить «и наплевать на чины», но тут же решил, что это будет не очень правильно, и закончил: — У нас все равны.
Начали пригорать грибы, и хозяйка бросилась к плите.
— Помочь? — спросил Толкунов, но пани Мария не ответила, помешивала грибы на сковородке быстро и аккуратно. — Правда, может, помочь? — повторил вопрос.
Теперь пани Мария услыхала и оглянулась удивленно, должно быть, предложение капитана поразило ее, застыла на мгновение, оцепенев, потом тихо засмеялась и покачала головой.
— Пану капитану не к лицу кухонный фартук, — заметила она вполне серьезно.
— Любая работа не может унизить человека, — не менее серьезно ответил Толкунов.
— Трудно сказать лучше, — подал голос Бобренок из комнаты: значит, слышал весь их разговор. — И учтите, пани Мария, наш капитан может делать все.
Толкунов переминался с ноги на ногу. Почему-то вмешательство майора, невзирая на хвалебный тон, не понравилось ему.
— Еще чего, — пробурчал, — нашли работягу...
Бобренок появился в дверях кухни неслышно, широко улыбаясь.
— Пани Мария, — начал он велеречиво, — знайте, что капитан Толкунов, — я уже как-то внушал вам это, — олицетворение многих добродетелей. Один из лучших офицеров нашей части. Храбрый, отважный, сметливый, один недостаток — не женат... Как считаете, можно избавиться от этого недостатка?
Хозяйка бросила на Бобренка взгляд, не оставлявший никаких сомнений относительно ее чувств, но сразу отвернулась и сняла с плиты кастрюлю с супом.
— Обед готов, — избежала она ответа, но Бобренок заметил, как украдкой посмотрела на Толкунова, и удивился несообразительности капитана.
Да и вообще поражался Толкунову: грубоватый, скорый на решения, энергичный, капитан становился в присутствии пани Марии несмелым, чуть ли не трусливым. Подумал: а может, так и надо, может, хорошо, что женщины так влияют на них, заставляя забыть о фронтовой грубости.
От супа в тарелках шел пар. Пани Мария покровительственно смотрела на них. Она ела деликатно, а офицеры, наверно, забыли о так называемых правилах хорошего тона и очистили тарелки мгновенно. Хозяйка заметила это и предложила добавку.
Толкунову еще хотелось супа, однако он отказался, а Бобренок подсунул тарелку и похвалил:
— Такой вкусный суп, просто грех не съесть еще.
— А вам не нравится? — укорила пани Мария Толкунова.
— Хочет он... — засмеялся Бобренок громко, — налейте и ему.
И снова — не прошло и минуты, как тарелки заблестели. Пани Мария сняла крышку со сковородки — кухню заполнил аромат поджаренных грибов. Бобренок поудобнее устроился на стуле в предвкушении удовольствия от поистине царского блюда. Он успел подумать, что под такие грибочки не мешало бы пропустить рюмочку, и тут зазвонил телефон. Бобренок переглянулся с Толкуновым. Телефонные звонки никогда не предвещали им ничего хорошего.
Майор схватил трубку, сожалея, что напрасно не отказались от второй тарелки супа, отведали бы грибов, а теперь... В трубке раздался голос Карего. Бобренок слушал и смотрел на Толкунова: капитан уже поднялся из-за стола и поправлял на поясе кобуру с пистолетом.
Бобренок положил трубку и побежал обуваться.
— Виктор уже выехал, — только и сказал он.
Пани Мария попыталась протестовать:
— Как же так, ведь грибы остынут...
Однако офицеры уже забыли и о супе, и о грибах, вероятно, и о самой хозяйке. Ее протест прозвучал как голос вопиющего в пустыне. Толкунов даже скривился как от зубной боли, но Бобренок, натягивая сапоги, пообещал бодро:
— Ничего, пани Мария, никуда грибы не денутся, разогреем.
— Неужели нельзя пять минут?..
— Даже минуты! — Бобренок пружинисто поднялся, захватил ремень с кобурой и бросился к дверям вслед за Толкуновым.
12
Павлов нервничал: прошло семнадцать минут после того, как солдаты отправились к телефону, а как говорится, ни слуху ни духу...
А если женщина в синей косынке сейчас выкатит велосипед из парадного, сядет на него и уедет?.. Трамваи вон как редко ходят, за десять минут — один, и счастье, что тогда подоспел...
Ну, что в таком случае делать? А приказ строгий: не задерживать, только следить.
«А я вам кто, — раздраженно думал Павлов, — старший лейтенант Красной Армии, а не сыщик. Легко сказать: следить...»
Из дома вышла женщина в красной юбке, и Павлов весь напрягся. Но сразу же облегченно вздохнул: совсем еще девочка, лет шестнадцати, и идет, то ли подпрыгивая, то ли пританцовывая, радуется жизни, не предполагая, какие заботы мучают людей.
За эти семнадцать минут — Павлов взглянул на часы и уточнил, что прошло уже восемнадцать, — из дома вышли четверо, не считая этой веселой девчушки. Мужчина в шляпе, темном костюме, с чемоданчиком. Направился к центру. Пара — муж и жена — появилась чуть ли не сразу за ним. Жена красивая и молодая, вероятно, влюблена в мужа, потому что заглядывала ему в глаза и улыбалась светло, а он — старый, ну, положим, не такой уж и старый, но все-таки...
Сначала старший лейтенант подумал, что негоже молодой женщине так влюбленно смотреть на мужчину, старшего вдвое, но потом решил, что это, по-видимому, отец и дочь. Значит, все в порядке и нечему удивляться.
А потом вышла из дома монахиня. Павлов уже привык к ним на львовских улицах. Шла потупив взгляд, ничего не видела вокруг и держала четки в сложенных на животе руках. Некрасивая пожилая женщина, она тоже повернула к центру, плелась, постукивая грубыми деревянными подошвами по каменным плитам тротуара, и шум от ее шагов долго еще доносился до старшего лейтенанта.
И вот, в завершение, веселая, жизнерадостная девчушка в красной юбочке...
Девочка стояла на углу переулка и проспекта. Небось она вышла из дома просто так, никуда не спешила, а может, ждала кого-то. Она уже заметила старшего лейтенанта и бросала на него любопытные взгляды. Павлов сделал вид, что прогуливается, отломал веточку каштана и, помахивая ею, направился к трамвайной остановке. И в это время из-за поворота выскочил «виллис» с военными. Он затормозил возле старшего лейтенанта, и чернявый горбоносый майор спросил:
— Старший лейтенант Павлов?
— Да. — Павлов удивился осведомленности майора, но чернявый не дал ему времени на размышления.
— Куда зашла женщина в синей косынке? — поинтересовался майор, выскочив из машины.
Павлов указал на трехэтажный дом в переулке.
— Когда? — уточнил майор. Старший лейтенант сверился с часами.
— Девятнадцать минут прошло.
— И не выходила?
— Я бы не стоял тут как последний дурак.
— Не надо обижаться, — примирительно сказал майор. Переглянувшись с капитаном, тоже выскочившим из «виллиса», он спросил у него: — Познакомимся с нею?
— Конечно.
— Из дома можно пройти в садик, а там — калитка. Выходит в тот закоулок, — указал Павлов.
Майор подумал лишь секунды две или три.
— Виктор, прикроешь калитку, — приказал он. — А вы, старший лейтенант, понадобитесь нам.
Они пересекли улицу и направились к парадному, сопровождаемые удивленными взглядами девушки в красной юбке. Павлов коснулся майора локтем.
— Видите, вон, в красной юбке?.. Она из того же дома, — кивнул он в сторону девушки.
Бобренок замедлил шаг, вдруг остановился и подозвал девушку. Она подошла, не испугавшись.
— Вы живете тут? — указал майор на трехэтажный дом.
— Ну да! — ответила вызывающе, вроде это была особая честь — жить именно здесь.
— Давно?
— Родилась тут.
— А кто ваши родители?
— Отец в Красной Армии, мать работает в магазине.
— В Красной Армии? — переспросил Толкунов.
— А как же, с первого дня войны.
— Пишет?
Девушка как-то сразу сникла.
— Нет, — созналась, — но мы ждем писем.
— Правильно, — одобрил капитан. — Львов недавно освобожден, письма еще идут.
— И я говорю маме...
— Это она ездит на велосипеде — женщина в синей косынке? — быстро спросил Бобренок.
— Нет, то наша соседка, пани Василина. А что?
— В какой квартире живет пани Василина? — Бобренок пропустил мимо ушей вопрос девушки.