Артур Конан ДойлМаракотова бездна
Маракотова бездна
Часть первая
Так как ныне эти документы попали в мои руки для издания, то я должен предварительно напомнить читателю о трагическом исчезновении яхты «Стратфорд», которая год назад вышла в море для океанографических исследований и изучения жизни морских бездн. Организовал экспедицию доктор Маракот, знаменитый автор «Ложнокоралловых формаций» и «Морфологии пластинчатожаберных». Доктора Маракота сопровождал м-р Сайрес Хедлей, бывший ассистент Зоологического института в Кембридже, перед отправлением в плавание работавший в Оксфорде сверхштатным приват-доцентом. Капитан Хови, опытный моряк, командовал судном, команда которого состояла из двадцати трех человек, в числе которых был американец – механик с завода Меррибэнкс в Филадельфии.
Все они – и команда, и пассажиры – исчезли без следа, и единственным известием о «Стратфорде» было донесение одного норвежского барка, который действительно встретил яхту, совершенно подходящую к приметам погибшего судна, и видел, как она пошла ко дну во время сильной бури осенью 1926 года. Позже по соседству с местом, где разыгралась трагедия, был найден спасательный ялик с надписью «Стратфорд»; там же плавали решетки, сорванные с дека[1], спасательный буек и деревянная перекладина. Все это вместе с отсутствием каких-либо сведений о яхте создавало полную уверенность в том, что никто и никогда не услышит больше ни о корабле, ни о его команде. Еще больше подтвердила эту уверенность странная радиограмма, случайно перехваченная в то время, – радиограмма не совсем понятная, но не оставляющая сомнений в трагической судьбе парохода. Текст ее я приведу позже.
В свое время были отмечены некоторые характерные факты, относящиеся к плаванию «Стратфорда». Первый из них – странная таинственность, которой окружал всю эту экспедицию доктор Маракот. Он был известен, как ярый враг всякой гласности, враг печати, и эта его черта особенно ярко выразилась теперь, когда он отказался допустить представителей печати на судно в то время, когда «Стратфорд» еще стоял в доке Альберта. За границей ходили слухи об установленных на корабле новых оригинальных приспособлениях, предназначенных для исследования жизни на больших глубинах, и эти слухи были подтверждены правлением заводов «Хэнтер и Компания» в Вест-Хартлепуле, где конструировались и строились эти аппараты. Утверждали, что все днище корабля может отделяться, и это обстоятельство привлекло особое внимание репортеров, которых с большим трудом удалось успокоить. Вскоре обо всем этом забыли, но история «Стратфорда» представляет некоторый интерес именно теперь, когда новое, неожиданное обстоятельство снова заставило всех вспомнить об исчезнувшей экспедиции.
Таковы обстоятельства, сопровождавшие отплытие «Стратфорда». В настоящее время существует всего четыре документа, обрисовывающие уже известные всем факты.
Первый из них – письмо, написанное м-ром Сайресом Хедлеем из Санта-Крус, столицы Больших Канарских островов, своему другу – сэру Джеймсу Тальботу из оксфордского Тринити-колледжа.
Второй – странный призыв по радио, о котором я упоминал.
Третий – та часть судового журнала «Арабеллы Ноулес», где говорится о стеклянном шаре.
Четвертый и последний – удивительное содержание шара, которое является либо новой выдумкой, либо открывает новую эпоху в ряду достижений человеческого опыта, важность и значительность которой стоит вне всяких сомнений.
Сделав эти оговорки, я привожу письмо м-ра Хедлея, любезно переданное в мое распоряжение сэром Джеймсом Тальботом и до сего времени еще не опубликованное.
Оно датировано первым октября 1926 г.
Посылаю вам это письмо, дорогой Тальбот, из Санта-Крус, где мы остановились на отдых на несколько дней. Моим товарищем в плавании был Билл Сканлен, главный механик; он мой земляк, у него удивительно компанейский характер, и, естественно, мы сблизились с ним. И тем не менее сегодня я один; он отправился, по его выражению, проветрить мозги.
Вы встречали Маракота и знаете, какой это сухой человек. Я вам рассказывал, кажется, как он встретился со мной и пригласил к себе работать. Он искал ассистента и обратился к старому Сомервиллю из Зоологического института. Сомервилль послал ему мою работу о морских крабах, получившую премию; остальное уладилось само собой. Разумеется, это великолепно, когда есть возможность работать по специальности, но я предпочел бы работать с кем угодно, только не с этой живой мумией Маракотом. Он в своем уединении совершенно не похож на живое существо, он весь поглощен своим делом. «Самый окаменелый камень в мире», – выразился про него Билл Сканлен. И, несмотря на это, нельзя не преклоняться перед таким ученым. Помню, как вы смеялись, когда я попросил его порекомендовать мне литературу для подготовки к плаванию, а он ответил, что в качестве серьезного пособия следует прочесть полное собрание его сочинений, а в качестве легкого чтения – геккелевские «Планктонные работы».
И вот теперь я знаю его не ближе, чем тогда, в маленькой приемной с видом на Оксфорд-Хэй. Он ничего не говорит, и его худощавое, суровое лицо – лицо Савонаролы[2] или, вернее, Торквемады[3] – никогда не озаряется улыбкой. Длинный, тонкий, выдающийся вперед нос, близко посаженные, маленькие, серые, сверкающие глазки под нависшими клочковатыми бровями, тонкие губы, всегда плотно сжатые, щеки, провалившиеся от постоянного умственного напряжения и суровой жизни, – вся его внешность не располагает к сближению. Он витает всегда где-то на вершинах мысли, которых не достичь обыкновенным смертным. Временами мне кажется, что он не вполне нормален. Например, этот диковинный аппарат, который он… Но буду рассказывать все по порядку, а вы уже сами разберетесь и сделаете выводы.
Итак, о начале нашего плавания. «Стратфорд» – славная морская яхта водоизмещением тысячу двести тонн, специально приспособленная для океанографических исследований. Она имеет просторные палубы и хорошо оборудованные трюмы, вмещающие всевозможные приспособления для измерения глубин, траления, драгирования[4] и глубоководной ловли сетями; мощные паровые лебедки и ворота для траления; множество других специальных аппаратов, частью общеизвестных, частью новых – и притом необычайного вида; комфортабельные каюты и прекрасно оборудованная лаборатория для наших специальных работ.
Еще до отплытия «Стратфорд» приобрел репутацию загадочного корабля, и вскоре я узнал, что эти слухи имели под собой некоторую почву. Начало нашего плавания было в достаточной степени обыкновенно. Выйдя из Темзы, мы покрутились по Северному морю, раза два забрасывали тралы, но так как там глубина редко превышает восемнадцать метров, а наш корабль оборудован специально для глубоководных работ, то это, собственно, было пустой тратой времени. Во всяком случае, кроме обычных видов рыб, идущих в пищу, каракатиц, слизняков и проб со дна морского, состоящих из аллювиальной[5] глины, мы не вытащили ничего примечательного. Потом мы обогнули Шотландию, прошли вблизи островов Фаро и добрались до рифа Вивилль-Томсон, где добыча была несколько интереснее. Потом мы направились к югу, к настоящей своей цели, а именно – к берегам Африки.
В эти первые недели плавания я старался сойтись поближе с Маракотом, но это оказалось делом нелегким. Начать с того, что доктор – самый рассеянный и самоуглубленный человек в мире. Полдня он проводит в размышлениях и, кажется, совсем не замечает, где он и что вокруг него происходит. Во-вторых, он скрытен до последней степени. Он целые дни просиживает, согнувшись над бумагами и картами и прячет их, когда я вхожу в каюту. Я твердо уверен в том, что у него на уме какая-то тайна, но до тех пор, пока мы принуждены проходить вблизи портов, он держит ее в секрете. Такое впечатление сложилось у меня, и вскоре я узнал, что и Билл Сканлен того же мнения.
– Слушайте, мистер Хедлей, – сказал он как-то вечером, когда я сидел в лаборатории, работая над результатами наших первых уловов, – как вы думаете, что у него там на уме, у этого старика? Как вы полагаете, что он такое затевает?
– Полагаю, – ответил я, – что мы займемся тем же, чем занимался до нас «Челленджер» и добрая дюжина других океанографических экспедиций, – откроем несколько новых разновидностей рыб, нанесем несколько новых данных на гидрометрические[6] карты.
– Ничего подобного, – возразил Сканлен. – Ежели вы действительно так думаете, то начинайте сначала. Ну, например, я-то здесь на что?
– Ну, на случай порчи машин.
– Тьфу на машины! Что там машины? Машины «Стратфорда» в надежных руках Мак-Ларена, шотландского машиниста. Нет, сэр, не для этого посылали меррибэнкские ребята меня, лучшего своего инструктора, чтобы штопать эти дурацкие керосинки. Не даром же мне гонят полсотни колес в неделю. Шагайте за мной, я вас просвещу на этот счет.
Он вытащил ключ, отпер дверь позади лаборатории и повел меня по двойной лестнице в отделение трюма, где было почти пусто; только какие-то четыре крупные детали поблескивали в массивных ящиках, упакованные в солому. Это были гладкие стальные плиты, снабженные по краям болтами и задвижками. Каждая плита была размером десять квадратных футов и в толщину – дюйма полтора. В центре – круглое отверстие диаметром примерно восемнадцать дюймов.
– Что это за чертовщина? – спросил я.
Забавная физиономия Билла Сканлена – у него лицо не то опереточного комика, не то боксера-профессионала – расплылась в улыбке.