Между прочим, атланты давно научились разлагать атом и, хотя освобождающаяся при этом энергия значительно меньше, чем предполагали наши ученые, все же она настолько велика, что служит им неисчерпаемым резервуаром движущей силы. Их знания в области энергетики и природы эфира также намного обширнее наших, и то непостижимое для нас превращение мысли в живые образы, посредством которого мы смогли рассказать им нашу историю, а они нам свою, явилось следствием открытого атлантами способа превращать колебания эфира обратно в материальные формы.
Их наука знала много такого, что у нас является последним словом в области знания; многие наши открытия были предвосхищены ими.
На долю Сканлена выпала особая честь. Неделями он пребывал в состоянии загадочного волнения, едва сдерживаясь от великого секрета и постоянно ухмыляясь собственным мыслям. За это время мы видели его лишь изредка и случайно; он был очень занят, и единственным его другом и поверенным тайны был толстый жизнерадостный атлант по имени Бербрикс, который работал в машинном отделении Храма Безопасности. Сканлен и Бербрикс, беседы которых велись главным образом посредством жестикуляции и частых приятельских шлепков по спине, скоро стали большими друзьями и подолгу запирались вдвоем.
Однажды вечером Сканлен пришел, весь сияя.
– Послушайте, доктор, – сказал он Маракоту. – Я обмозговал тут одну штуковину и хочу ее представить почтеннейшей публике. Они показали нам пару пустяков, и я полагаю, что пора утереть им нос. Как вы думаете, что если пригласить их завтра вечером на представление?
– Джаз или чарльстон? – спросил я.
– Чепуха ваш чарльстон! Погодите – увидите! Это замечательная штука, товарищи, но больше я ни слова не скажу. Так вот, хозяин. Я не хочу вас посвящать в свою музыку, мне самому лестно ею щегольнуть.
На следующий вечер вся коммуна собралась в музыкальном зале. На эстраде стояли Сканлен и Бербрикс, сияя от гордости. Один из них тронул кнопку, и тут – выражаясь языком Сканлена – нас здорово ошарашило.
– Алло, алло, говорит 2 LO[23], – раздался звонкий голос. – Лондон вызывает Британские острова. Слушайте метеорологический бюллетень.
Затем последовали стереотипные фразы о давлении и антициклоне.
– Первый бюллетень новостей дня. Сегодня состоялось открытие нового корпуса детской больницы в Хаммерсмите…
И так далее, и так далее, знакомые слова! И снова мысленно мы унеслись в Англию…
Потом мы услышали иностранные новости и хронику спорта. Наземный мир жил по-прежнему. Наши друзья атланты с любопытством слушали, но не понимали. Но когда в перерыве гвардейский оркестр грянул марш из «Лоэнгрина», крики восторга раздались с трибун, и было забавно видеть, как слушатели ринулись к эстраде, заглядывали за занавес, искали за экраном чудесный источник музыки. Да, и мы свою руку приложили к чудесам подводной цивилизации!
– Нет, сэр, – говорил потом Сканлен. – Передающую станцию я сам смастерить не сумел. У них нет подходящего материала, а у меня малость не хватает мозгов. Но дома, там, наверху, я сам состряпал двухламповый приемник, натянул антенну на крыше между веревок для просушки белья, научился им владеть и мог поймать любую станцию Штатов. Стыдно было бы, имея под рукой все их электрические штуки и стеклодувные мастерские, далеко опередившие наши, не смозговать машинку, улавливающую эфирные волны; а ведь волны проходят по воде не хуже, чем по воздуху. Старина Бербрикс чуть с ума не сошел, когда мы в первый раз зацепили волну, но теперь попривык, и я думаю, что радио тут станет привычным, обиходным делом.
Среди изумительных открытий химиков Атлантиды имеется газ в девять раз легче водорода, которому Маракот дал название «левиген». Его опыты с этим газом навели нас на мысль послать на поверхность океана в шаре, сделанном из эластичного стекла атлантов, сообщение о нашей судьбе.
– Я говорил с Мандом и разъяснил ему, в чем дело, – объяснил Маракот. – Он отдал распоряжение в стеклодувную мастерскую, и через день два стеклянных шара будут готовы.
– Но как мы положим внутрь записки? – спросил я.
– В шаре обычно оставляют небольшое отверстие для наполнения газом. В него можно просунуть свернутый в трубочку листочек бумаги. Потом эти умницы-стекольщики запаяют шар. Я уверен, что когда мы выпустим шары, они стрелой помчатся кверху.
– И будут годами блуждать, никем не замеченные.
– Возможно. Но шары будут отражать лучи солнца и, вероятно, привлекут внимание. Мы находимся под оживленным морским путем из Европы в Южную Америку, и я не вижу причин, почему бы хотя б одному из шаров не дойти по назначению.
Так, мой дорогой Тальбот, или вы, кто читает эти строки, было найдено средство сообщения с миром. Но этим дело не кончилось. За этой мыслью появилась другая, еще более смелая. Ее родил изобретательный мозг механика-американца.
– Послушайте, друзья, – сказал он, когда мы сидели одни в своей комнате. – Здесь очень славно, и выпивка недурна, и закуска – как быть должно, и славу я тут стяжал такую, после которой на всю Филадельфию плевать хочется, но все-таки бывают времена, когда до зарезу хочется увидеть родную землицу и солнышко в небе!
– Мы все об этом мечтаем, – возразил я, – но положительно не видно, как могли бы мы осуществить мечту.
– А ну, погодите, хозяин. Коли эти шары с газом могут унести от нас весточку, может быть, они смогут и нас самих утащить наверх. Да вы не думайте, что я дурака валяю. Я все это прикинул и высчитал. Скажем, если связать три-четыре шара вместе и устроить эдакий лифт на одну персону… Понимаете? Потом мы надеваем наши колпаки, привязываем стеклянные шары и берем груз. Третий звонок, занавес поднимается, мы бросаем груз и улетаем. Что нас может задержать между дном и поверхностью?
– Акула, например.
– Подумаешь! Тьфу на вашу акулу! Да мы так проскочим мимо всякой акулы, что она и не расчухает в чем дело. Да мы разгонимся до такой скорости, что выскочим метров на двадцать над поверхностью. Поверьте моему слову, самая злющая акула зачитает молитвы, когда увидит, с какой скоростью мы несемся!
– Ну, предположим, достигли мы поверхности, а что будет потом?
– Да бросьте вы к черту ваше «потом»! Надо попытать счастья или засесть здесь на веки веков. Я-то, во всяком случае, полечу.
– Я тоже сильнейшим образом хочу вернуться на землю, хотя бы для того, чтобы представить результаты своих наблюдений научным обществам, – отозвался Маракот. – Только мое влияние и личное присутствие даст им возможность уяснить себе огромное богатство и значение моих наблюдений. Я всегда готов с полным удовольствием принять участие в вашей попытке, Сканлен.
Может быть, блестящие глазки Моны так влияли на мой ответ, но я много меньше других стремился наверх.
– Это – сплошное безумие! Так поступать страшно рискованно. Если наверху нас никто не будет ждать, мы будем бесконечно носиться по волнам и погибнем от голода и жажды…
– Да позвольте, как же может кто-нибудь нас ждать?
– Возможно, и это не так трудно организовать, – вмешался Маракот. – Мы можем сообщить довольно точно широту и долготу, где находимся.
– И нам сейчас же бросят лестницу? – не без иронии перебил я.
– Какая там еще лестница? Хозяин прав. Слушайте, мистер Хедлей, вы напишите в своих бумажках, которые посылаете наверх, что мы находимся под 27° северной широты и 28°14 западной долготы, или как там еще, – ну, словом, поставьте нужные цифры. Поняли? Потом еще пишите, что три самых знаменитых в истории персоны: великий деятель науки Маракот, восходящая звезда по части собирания жуков Хедлей и Билл Сканлен, краса механического цеха и гордость заводов Меррибэнкс – все они вопиют и взывают о помощи со дна морского. Чувствуете?
– Ладно, что же дальше?
– Ну, для них тогда все станет ясно. Это такое дело, которое нельзя оставить без ответа. Я читал то же самое насчет Стенли, который спасал Ливингстона[24]. Уж их забота – вытащить нас отсюда или поджидать нас на поверхности, если мы ухитримся выпрыгнуть сами.
– Мы сможем выбраться самостоятельно, – сказал Маракот. – Пусть они спустят сюда глубоководный лот, мы к нему привяжем письмо с точными пояснениями.
– Вот это здорово! – воскликнул Боб Сканлен. – Ну и здорово же вы придумали!
– А если некая леди пожелает разделить нашу участь, то четверо так же легко поднимутся, как и трое, – произнес Маракот, ехидно посмотрев на меня.
– Правильно, – добавил Сканлен. – Ну, как вы теперь уразумели, мистер Хедлей? Запишите это все, и через шесть месяцев мы снова будем гулять по набережной Темзы.
Сейчас мы выпустим пару шаров в воду, которая для нас является тем же, чем для вас воздух. Шары помчатся вверх. Пропадут ли оба в пути? Можно ли надеяться, что хоть один пробьется на поверхность? Все может быть!.. Поручаем их судьбу счастливому случаю. Если для нашего спасения ничего нельзя предпринять, то хотя бы дайте знать тем, кто нас оплакивает, что мы, во всяком случае, живы и счастливы. Если же представится случай прийти нам на помощь и найдутся энергия и средства для нашего спасения, мы даем вам достаточные указания, где нас искать.
– А пока – прощайте, или, может быть… до свидания?!
На этом окончились записки, вынутые из стеклянного шара.
Предыдущая часть повествования излагает факты, которые были известны к моменту сдачи рукописи в набор. Когда книга уже находилась в печати, развернулся совершенно неожиданный сенсационный эпилог. Я ссылаюсь на известный всем рейс паровой яхты «Марион», снаряженной м-ром Фавержэ на поиски Маракота и на отчет, переданный с яхты по радио и перехваченный радиостанцией на острове Кап-де-Верде, которая немедленно передала его дальше – в Европу и Америку. Отчет этот был составлен м-ром Кеем Осборном, известным сотрудником агентства «Ассошиэйтед пресс».