– Черт вас дери, Тэд Мэлон! – сказал он. – Это был совсем новенький аппарат и стоил десять фунтов.
– Ничего не поделаешь, Рой. Я видел, как вы сделали снимок, и мне оставалось только броситься на вас.
– Каким образом вы превратились в моего рабочего? – с негодованием спросил я.
Репортер лукаво подмигнул и ухмыльнулся:
– Всегда найдутся разные пути-дорожки! Не вините вашего десятника, он тут ни при чем. Я обменялся платьем с его помощником и таким образом попал сюда.
– И можете уйти отсюда тем же путем, – заявил Мэлон. – Спорить нечего, Рой. Будь здесь Челленджер, он без дальнейших разговоров спустил бы на вас собак. Я сам бывал в вашем положении и поэтому обращаюсь с вами по-человечески, но здесь я превращаюсь в цепную собаку и должен не только лаять, но и кусаться. Ну, довольно! Проваливайте.
Двое улыбающихся рабочих вывели строптивого посетителя за пределы запретной зоны.
Наконец-то читающая публика узнает причины появления знаменитой статьи на четыре колонки под заглавием «Сумасшедший проект ученого» с подзаголовком «Туннель Англия – Австралия», появившейся через несколько дней в «Адвайзере». Статья, в свою очередь, была причиной того, что Челленджера чуть не хватил апоплексический удар, а редактор «Адвайзера» имел с ним самую неприятную в своей жизни беседу, едва не закончившуюся рукоприкладством.
Статья представляла собой сильно приукрашенный и извращенный отчет о приключении Роя Перкинса, «нашего испытанного военного корреспондента», и пестрела такими выражениям, как «бешеный бык из Энмор-Гарденс», «машины охраняются изгородью из колючей проволоки, овчарками-ищейками» и, наконец, – «меня оттащили от входа в англо-австралийский туннель двое негодяев, свирепые дикари, один из которых был “Джек на все руки”, известный мне и раньше как позор семьи журналистов, а другой – жуткая фигура в тропическом костюме – разыгрывал из себя инженера-специалиста по артезианскому бурению, хотя по внешности это – типичный хулиган из Уайтчепеля».
Сведя с нами счеты, репортер подробно описывал рельсовый путь у входа в шахту и ступенчатые спуски вниз, по которым, якобы, фуникулер – зубчатая железная дорога – пройдет в недра земли.
Единственным реальным следствием статьи было увеличение числа зевак, дежуривших на Саут-Даун в ожидании интересных событий. Настал день, когда события разразились, и тогда они горько раскаялись в своем любопытстве.
Мой десятник со своим мнимым помощником успели распаковать разнообразные приспособления для артезианского бурения, и я хотел принять участие в сборке, но Мэлон настоял на том, чтобы оставить пока инструменты в покое и спуститься сейчас же на дно шахты. Мы вошли в стальную клетку лифта в сопровождении главного инженера и полетели вниз, в недра земли. В шахте была целая система автоматических лифтов, причем каждый имел отдельное управление и собственную станцию, помещавшуюся в нише, выдолбленной в стене шахты. Скорость движения лифтов была огромна, но ощущение, которое вызывал спуск, напоминало скорее быструю поездку по вертикальной железной дороге, нежели безудержное падение, типичное для всех английских лифтов.
Стены кабинки были из стальных прутьев, сверху свешивалась сильная лампа, и мы отчетливо могли видеть слои пород, сквозь которые мчались. Я машинально классифицировал их во время головокружительного спуска. Начав с желтоватых слоев мела, мы прошли кофейного цвета отложения группы Гастингса, светлые слои ашбринхамских пород, черные угленосные глины, и затем, блестя под лучами электрического света, замелькали, заискрились чешуйки каменноугольных напластований вперемешку с прослойками глины. Тут и там виднелась кирпичная кладка, но в целом шахта держалась без искусственных креплений, и надо было удивляться поразительным результатам сотрудничества человеческой мысли с механической силой!
Ниже залегания пластов угля пошли смешанные породы неопределенного вида, затем мы вошли в зону первобытных гранитов, где кристаллы кварца так сверкали и переливались, точно темные стены были покрыты бриллиантовой пылью.
Спускаясь все ниже и ниже, мы достигли неслыханной глубины. Архаические скалы чудесно меняли окраску, и я никогда не забуду широкого пояса розового гнейса[37], который засиял невиданной красотой под лучами наших сильных ламп.
Мы спускались ярус за ярусом, переходя из лифта в лифт, воздух становился все плотнее и горячее, пока, наконец, даже легкие наши одеяния стали непереносимы; пот стекал струйками в наши резиновые туфли.
Наконец, когда я почувствовал, что дольше не выдержу, последний лифт плавно опустился на овальную площадку, и мы вышли на узкий балкончик, высеченный в стене и обегавший вокруг шахты. Я заметил, как тревожно Мэлон осмотрел стену на выходе. Не знай я его, как одного из храбрейших людей, я бы сказал, что он сильно нервничает.
– Забавная штука! – сказал главный инженер, проводя рукой по стене. Он направил на нее яркий сноп света ручного фонаря. Стена была покрыта странной мерцающей пеной. – Стены порой вздрагивают и сотрясаются. Я не знаю, с какими силами мы имеем дело. Профессор, видимо, очень доволен всем этим, но для меня это ново и непонятно.
– Я тоже видел, как вздрагивала эта стена, – добавил Мэлон. – Последний раз, спускаясь сюда, мы укрепили два параллельных бруса для ваших буров и, когда пришлось вырубать кусок скалы, чтобы дать опору брусьям, я отчетливо видел, как она сотрясалась и вздрагивала при каждом ударе. Теория старика кажется абсурдом в городских лондонских условиях, но здесь – на глубине восьми миль, – друзья мои, я начинаю почти верить в нее.
– А если бы вы видели, что находится под этим покрывалом, вы уверовали бы еще больше, – ответил главный инженер. – Все эти нижние слои скал режутся легко, как сыр, и, прорезав их, мы добрались до совершенно невиданной на земле формации. «Закройте ее! Не смейте прикасаться к ней!» – закричал профессор, и мы застелили ее плотным тарполиновым покрывалом по его инструкциям. Вот она, как раз под вами.
– Можно посмотреть?
Испуг исказил черты инженера.
– Нельзя шутить с инструкциями профессора, – сказал он. – Он так дьявольски скрытен, что никогда не знаешь, что он там затевает. Ну, все равно, попробуем!
Он повернул лампу так, что мощный рефлектор ярко осветил черное покрывало, потом наклонился и, потянув веревку, соединенную с четырьмя углами покрывала, обнажил кусочек прикрытого им слоя.
Странное, удивительное зрелище! Пол шахты состоял из мягкого сероватого вещества, гладкого и блестящего, поднимавшегося и опадавшего в медленных конвульсиях. Волны движения, пробегавшие по нему, имели какой-то неуловимый ритм. Сама поверхность была не из однородного материала, а под ней, видимые сквозь полупрозрачное вещество, располагались расплывчатые светлые каналы и узлы, все время изменявшие свою форму и объем.
– Такое впечатление, точно у животного содрали кожу, – приглушенным шепотом заметил Мэлон. – Старик не очень далек от истины со своей теорией морского ежа.
– Неслыханно! – тем же сдавленным шепотом ответил я. – И я должен вонзить гигантскую стальную иглу в тело живого существа?
– Да, это ваша привилегия, сын мой, – отозвался Мэлон, – и должен заметить, что если до того времени не сверну себе голову, то буду рядом с вами в этот интереснейший момент.
– А я не хочу, – решительно заявил главный инженер. – Никогда я еще не участвовал в более дикой истории. Если же старик будет настаивать, я лучше подам в отставку. Батюшки мои! Смотрите-ка!
Серое вещество вдруг словно вспучилось и двинулось к нам наподобие морской волны, лижущей борт парохода. Потом волна опала, пульсируя и волнуясь, и снова начались ритмичные конвульсии. Барфорт стал осторожно опускать покрывало.
– Такое впечатление, будто оно знает о нашем присутствии, – сказал он. – Почему оно, в самом деле, стало подниматься именно в нашу сторону? Может быть, под влиянием света?
– Что же от меня требуется? – спросил я нервно.
Мистер Барфорт указал на толстые брусья, перекинутые через шахту над спускной площадкой лифта. Между брусьями был просвет дюймов в девять.
– Это желание старика, – сказал он. – Я мог бы укрепить их значительно лучше, но спорить с ним – все равно, что пытаться убедить бешеного буйвола. Проще и безопаснее автоматически выполнять его распоряжения. Он хочет, чтобы вы укрепили на этих брусьях ваш пятидесятифутовый бурав.
– Ну, не думаю, чтобы тут встретились какие-нибудь трудности, – отвечал я. – Сегодня же принимаюсь за работу.
Легко себе представить, что это была самая странная работа в моей долгой практике, хотя мне приходилось работать во всех частях света и в самых разнообразных условиях. Поскольку профессор Челленджер настаивал, чтобы управление буром происходило с дальнего расстояния, и поскольку теперь я убедился, что в этой предосторожности была самая насущная необходимость, мне пришлось выработать систему электрического контроля, что было нетрудно, так как шахта сверху донизу была опутана электрическими проводами.
С бесконечными предосторожностями мы с Питерсом, моим десятником, доставили вниз все принадлежности и сложили их на скалистой площадке. Потом мы подняли повыше кабинку лифта и освободили себе место для действий. Решив избрать для работы метод вколачивания, поскольку здесь достаточно было одной силы тяжести, мы подвесили стофунтовый груз на блоке под площадкой лифта, а под ним установили заключающие бурав трубы и гарпун с раздвоенным на манер гигантского рыболовного крючка концом. Канат, поддерживающий груз, был прикреплен к стене шахты таким образом, чтобы электрический контакт освобождал его. Это была трудная, тонкая работа, проделанная более чем в тропической жаре и сопровождавшаяся постоянным сознанием того, что, оступись нога, упади гайка на покрывало, и может разразиться непоправимая катастрофа.
Окружающая обстановка тоже действовала на нервы. Все время я наблюдал странную дрожь и волнение, пробегающие по поверхности стен, и даже чувствовал легкое дрожание их при малейшем прикосновении. Ни Питерс, ни я не испытали ни ма