Где провести сеанс? По этому поводу разногласий не возникло, все были едины во мнении: Большой зал в Колледже парапсихологических исследований казался наиболее подходящим местом в Лондоне. Когда должен состояться сеанс? Чем раньше, тем лучше. Каждый спиритуалист и каждый медиум должен приложить максимум усилий, для того чтобы помочь в проведении сеанса.
– Кто будет медиумом? Этот вопрос вызывает затруднение. Конечно, круг Болсовера был бы идеальным, так как является частным и за участие не надо платить. Но Болсовер обладает вспыльчивым нравом, а Челленджер не считает нужным сдерживать себя в выражениях и может запросто нагрубить. Сеанс может закончиться потасовкой и полным фиаско. А что, если отправить профессора в Париж? Но кто возьмет на себя ответственность за поведение необузданного ученого в набитой дорогими приборами и хрупкой стеклянной посудой лаборатории доктора Мапьюи?
– Профессор схватит питекантропа за глотку и подвергнет опасности жизнь всех, кто находится в комнате, – сказал Мэйли. – Нет, нет, никогда.
– Без всякого сомнения, лучшим медиумом в Англии является Бандерби, – сказал Смит. – Но мы все знаем, какой у него тяжелый характер. На него нельзя положиться.
– Почему? – спросил Мэлоун. – Что с ним не так?
Смит поднес палец к губам.
– Он пошел по пути, который избрало множество медиумов до него.
– Несомненно, – сказал Мэйли, – подобное поведение наносит сильнейший ущерб нашему делу. Как можно назвать идею праведной, если она ведет к подобному результату?
– Вы полагаете, что поэзия праведна?
– Почему бы нет? Конечно, полагаю.
– Тем не менее По{157} был пьяницей, Колридж{158} наркоманом, Байрон{159} хулиганом, а Верлен{160} извращенцем. Следует отделять человека от дела, которому он служит. Гений платит за свой дар нестабильностью темперамента. А великий медиум намного чувствительнее, чем гений. Некоторые медиумы ведут здоровый образ жизни, некоторые нет. У них есть неплохое оправдание: медиум занят самой изматывающей деятельностью на земле, ему необходима стимуляция. Многие не выдерживают напряжения и теряют контроль над собой. Но их способность вступать в контакт с духами остается прежней.
– Я вспомнил историю, происшедшую с Бандерби, – сказал Мэйли. – Вы, кажется, не знакомы с ним, Мэлоун. Он является воплощением веселья: маленький, круглый, шумный человечек, который уже много лет из-за объемного живота не может увидеть собственные ботинки. Выпивший Бандерби еще более забавен. Несколько недель назад я получил срочное сообщение о том, что он находится в баре и выпил так много, что не в состоянии добраться домой без посторонней помощи. Я с товарищем немедленно отправился на выручку. Когда мы с огромным трудом дотащили его домой, Бандерби настоял на проведении сеанса. Несмотря на уговоры, пьяный медиум не желал ничего слушать. Он уложил трубу на стол и выключил в комнате свет. Чудесные происшествия не заставили себя долго ждать. Никогда еще духи не проявляли себя настолько уверенно. Но неожиданно сеанс был прерван появлением Принцепса – духовного наставника Бандерби. Принцепс схватил трубу и стал колотить незадачливого медиума. «Негодяй! Пьяница! Мошенник! Как ты посмел?» Медная труба покрылась вмятинами от ударов. Бандерби с воплями выбежал из комнаты. Мы последовали за ним.
– Что ж, – заметил Мэйсон. – Медиум такой же человек, как и мы. Что касается профессора Челленджера, то мы не имеем права рисковать.
– Сможет ли Том Линден справиться с задачей? – задала вопрос миссис Мэйли. Мэйли покачал головой.
– После заключения Том так и не пришел в себя. Эти идиоты не только преследуют настоящих медиумов, но и уничтожают их силу. С таким же успехом можно поместить лезвие во влажную среду и рассчитывать на то, что оно останется острым.
– Он что, окончательно утратил силу?
– Я бы не стал утверждать категорически. Но его сила уже не та, что была когда-то. В каждом посетителе Линден видит замаскированного полисмена и не может сконцентрироваться. Тем не менее на него можно положиться. У нас все равно нет лучшей кандидатуры, чем Том.
– А остальные участники сеанса?
– Думаю, что профессор приведет с собой парочку друзей.
– И все вместе они создадут ужасный букет вибраций. Нам понадобятся несколько человек сторонников, чтобы противостоять негативным колебаниям. Мы можем рассчитывать на Делицию Фримен. Она придет обязательно. Я тоже не откажусь принять участие. А вы придете, Мэйсон?
– Конечно, приду.
– А вы, Смит?
– Нет, нет. Я буду занят в газете. Кроме того, на следующей неделе мне предстоит провести три сеанса, двое похорон, одну свадьбу и пять собраний.
– Ничего страшного, мы легко сможем заручиться поддержкой одного или двух сторонников. Число восемь – любимое число Линдена. Итак, Мэлоун, вы должны будете добиться согласия великого человека и сообщить нам дату.
– Не забывайте о согласии духов, – серьезно произнес Мэйсон. – Мы должны посоветоваться с высшими силами.
– Конечно, должны, падре. Вы совершенно правы. Решено. Мэлоун, нам остается лишь ждать подходящего случая.
Как это часто бывает, тем вечером Мэлоуну пришлось столкнуться с происшествием иного рода. Перед ним неожиданно разверзлась пропасть, которыми так густо усеян наш жизненный путь. Когда ничего не подозревающий Мэлоун появился в редакции газеты, ему немедленно сообщили, что главный редактор мистер Бомон желает срочно его увидеть. Непосредственным начальником Мэлоуна был заместитель главного редактора, старый шотландец по имени Мак-Ардл. Очевидно, произошло нечто из ряда вон выходящее, если сам главный спустился с заснеженных вершин, откуда привык наблюдать за грешной землей, и решил побеседовать с обычным журналистом, одним из жалких людишек, которые по обыкновению копошились внизу, под ногами. Чисто выбритый небожитель, всем своим видом излучающий могущество и великолепие, восседал в роскошном кабинете, обставленном старинной дубовой мебелью и обитыми мягкой кожей диванами. Когда Мэлоун вошел, Бомон продолжал что-то писать, и лишь выдержав длительную паузу, поднял на журналиста острые серые глаза.
– А, мистер Мэлоун, добрый вечер. Я уже давно собирался встретиться с вами. Садитесь, пожалуйста. Дело касается статей о спиритуализме, которые вы написали. Поначалу вы относились к явлению довольно скептически, насыщая рассказ о так называемых духовных практиках здоровым юмором. Подобный стиль доставлял удовольствие мне и нашел понимание у публики. С сожалением должен заметить, что с некоторых пор ваше отношение к предмету претерпело серьезные изменения. Теперь многим кажется, что вы стали потворствовать нездоровому увлечению. Должен напомнить, что подобная позиция противоречит политике газеты. Если бы серия статей не была анонсирована заранее, мы бы отказались от их публикации, так как обещали читателям беспристрастное расследование. Серия будет продолжена, но тон статей должен измениться.
– Что вы от меня хотите, сэр?
– Вы должны снова сделать акцент на комической стороне. Именно это по вкусу публике. Сделайте из спиритуалистов посмешище. Вытащите на свет божий незамужнюю тетушку и заставьте ее говорить глупости. Вы поняли мою мысль?
– Боюсь, сэр, что я перестал видеть забавное. Более того, вынужден признаться, что отношусь к спиритуализму все более и более серьезно.
Бомон покачал благородной головой.
– К сожалению, наши читатели также стали относиться к спиритуализму серьезно, – Бомон указал на стопку писем, которая лежала на столе. – Взгляните: «Я всегда считал вашу газету изданием, которому не чужды заповеди Господни. Хочу напомнить, что греховные духовные практики, которые описывает ваш корреспондент, недвусмысленно осуждены в Священном Писании, а именно книгах Левит и Второзаконие{161}. Я стану соучастником во грехе, если буду продолжать выписывать вашу газету…»
– Фанатичная задница, – пробормотал Мэлоун.
– Возможно, этот человек именно такой, каким вы его описали. Но деньги, которые платит фанатичная задница, не хуже остальных. Вот еще одно письмо: «В век свободомыслия и просвещения непозволительно пропагандировать движение, которое тащит нас назад в средневековье и эксплуатирует изжившую себя теорию о высшем разуме, духах и привидениях. Посему я отказываюсь от подписки…»
– Было бы забавно, сэр, собрать этих критиков в одном месте, закрыть дверь на засов и дать им возможность урегулировать свои проблемы самостоятельно.
– Возможно, это забавно, мистер Мэлоун, но сейчас меня больше волнует тираж газеты.
– Вам не кажется, сэр, что вы недооцениваете способности публики? Что за горсткой экстремистов разных мастей скрывается огромное количество разумных людей, которые поверили высказываниям великих и достойных очевидцев? Разве не является нашей обязанностью идти в ногу со временем, подавать читателям реальные факты, а не высмеивать первопроходцев?
Мистер Бомон пожал плечами.
– Спиритуалисты должны сражаться самостоятельно. Наша газета не занимается пропагандой, и нам не следует навязывать публике религиозные убеждения.
– Ни в коем случае. Но мы обязаны знакомить читателей с фактами. Посмотрите, сколь многое пресса предпочитает не замечать. Когда, например, вы в последний раз читали в лондонской газете статью об эктоплазме? Кто знает, что эта важная субстанция была изучена и описана многими учеными, выводы которых подтверждены бесчисленными фотографиями?
– Хорошо, хорошо, – нетерпеливо произнес Бомон. – Боюсь, что я слишком занят, чтобы вступать в дискуссию по этому вопросу. Я вызвал вас лишь потому, что получил письмо от мистера Корнелиуса, в котором он настаивает на изменении нашей позиции.
Мистер Корнелиус являлся владельцем издания, в котором работал Мэлоун. Он достиг столь заметного положения не благодаря каким-то особым качествам, а лишь потому, что отец оставил ему в наследство несколько миллионов. Часть наследства мистер Корнелиус потратил на приобретение газеты. Он редко появлялся в редакции, зато его имя часто мелькало в колонках светской хроники. Желтая пресса пестрела заголовками о том, что яхта мистера Корнелиуса пришвартовалась в Ментоне