Командор захлопнул томик Вольтера и улыбнулся. «Равнина, окруженная горами». Он вспомнил, что писал по этому поводу Мигель Моралес: «Озеро было окружено со всех сторон горами».
Вот оно где, Эльдорадо!
Гонсалесу захотелось заорать от счастья. Он на верном пути. И если даже Вольтер никогда не читал рукопись Моралеса, то само провидение водило его рукой, марая чернилами бумагу. А раз так…
На самом интересном месте его прервал Сильвер, который, сложившись пополам, протиснулся в дверь каюты.
— Босс, вернулся проводник.
— Пусть зайдет.
Книгу он не стал убирать. Всё равно никто из них не поймет, что хотел сказать Вольтер.
Нашла коса на камень
Сильвер открыл дверь, высунул голову наружу и кому-то кивнул.
В каюту мягко ступая мокасинами, вошел Хуан, бравый метис: поджарый, невысокого роста, в сомбреро и расшитом пончо, наброшенном поверх кожаной рубашки грубой выделки, которую он заправил в точно такие же штаны. Был он родом из Мексики, а дебри Юкотана ничем не отличались от дебрей Амазонки. Разве что там не было таких полноводных рек. Два револьвера системы «Смит и Вессон» торчали из-за красного кушака.
Следом вошли инженер Рошель, Ортега и монах Люк. В каюте собрался оперативный штаб и мозг экспедиции. Рошель отвечал за техническую часть, Ортега — за наемников, а Люк — за идеологию, произнося проповеди, отпуская грехи и подбадривая «потерявших веру в золото» молитвой. Гонсалес же был командором и начальником штаба одновременно.
Сильвер принес корзину с бананами и поставил на стол. Триумвират подошел к столу, с нетерпением ожидая, когда Хуан расшнурует пончо. Наконец он закончил манипуляции с накидкой, стащил ее с плеч и швырнул на стул. Туда же полетело сомбреро. Метис посмотрел на корзину, которая интуитивно вызвала в нём подозрение, отчего проводник перешел на другой край стола.
— Говори! — Гонсалес посмотрел на Хуана.
— Я прошел около тридцати миль на север и столько же на восток в том направлении, куда унесло шар. Но его нигде нет. Проблема в том, что на небе не остается следов, а лес после урагана превратился в сплошной бурелом. Ветер мог унести шар куда угодно. Чертовы джунгли! Они могут похоронить город, не говоря уже про коробку из тростника! — Проводник еще раз посмотрел на кучу бананов и на монаха, пожирающего плоды.
Рошель поправил съехавшее на нос пенсне.
— У меня складывается глубокое убеждение, что пилоту крышка. Прошло уже два дня, а вестей нет. Даже если Бенито выжил, вряд ли он сможет нас найти. Это джунгли, а не Булонский лес под Парижем.
— Упокой, Господи, душу раба Божьего, — монах пошарил глазами по каюте, нашел распятие и перекрестился.
— Мы в любом случае продолжим путь. Наша цель — озеро, а не фотосъемка местных красот! — В Гонсалесе текла не кровь, а ямайский ром, который вспыхивает при одном упоминании о спичках. Командор резко схватил Хуана за грудки и подтащил к себе. — Ты нашел дорогу, проводник?
Но Гонсалес ошибся, думая, что ему можно всё.
Как говорят в народе, «на каждую косу найдется свой камень». У Хуана вместо крови текла текила, которую он иногда превращал в коктейль под романтичным названием «Кровавая Мери». Их глаза встретились, и впервые Гонсалес отвел свой взгляд. Абсолютно лысые веки, без единой ресницы, ни разу не моргнули, пока смотрели в глаза командору.
Гонсалес отпустил ворот рубашки и убрал руки за спину. Это не осталось не замеченным присутствующими в каюте, но они так же отчетливо слышали скрежет зубов, и каждый из них знал, что командор не прощает унижения.
Хорошая новость
Хуан как ни в чём не бывало поправил воротничок и сказал:
— Хорошей дороги по суше нет, а звериными тропами с оборудованием нам не пройти. Кругом протоки и болота, так что лучше двигаться по реке. Как говорят индейцы, легче идти целый день по джунглям, чем перейти реку шириной в сто метров.
— Это почему же? — Монах запустил руку в корзину, вытаскивая очередной банан. Возле него на столе уже лежала кучка располосованных банановых шкурок. Разрезав кожуру ногтем на три части, он с явным удовольствием превращал банановую одежку в свисающие лохмотья. Люк откусил банан и, шевеля челюстями, еще раз повторил свой вопрос: — Ну и почему?
— Вы же не хотите, святой отец, чтобы вас съели? — ответил за Хуана Ортега.
— Как это?
— А вот так… Ам! — капитан наемников щелкнул зубами, со всей силы кусая монаха за плечо.
— Ай! — тот дернулся, наступил на край сутаны и, роняя банан, шлепнулся на пол под дружный гогот окружающих.
— Простите его, святой отец, — Рошель как самый благородный из присутствующих помог монаху подняться.
— Эй, падре, вы что, первый день на Амазонке? — Ортега показал свои идеально белые зубы.
— «Не каркай и не богохульствуй» — вот заповедь истинного христианина. — Растерев хорошенько ушибленный зад, монах сунул руку за очередным лакомством Что-то привлекло внимание падре, и он зачем-то заглянул в корзину. Увиденное заставило разжать пальцы, выпуская вкусный плод. Банан шлепнулся на стол. Над корзиной подняла голову метровая жарарака[75] — единственная из змей, без причины нападающая на человека.
Люк прощался с жизнью, когда меткий выстрел Ортеги снес змее полголовы. Ствол пистолета еще дымился, а капитан наемников уже нес корзину на палубу, чтобы вытряхнуть за борт её содержимое.
Вся эта сцена немного разрядила напряжение, которое возникло в связи с выходкой Гонсалеса, и смягчила проводника. Хуан повернулся к окну и как бы невзначай бросил через плечо:
— Я тут кое-что узнал…
Все, кто был в каюте, перевели взгляды на его широкую спину.
— Прошу вас, сын мой[76], не молчите! — монах не мог унять противную дрожь, поэтому торопил события, чтобы отвлечься.
— Через шесть поворотов реки будет индейская деревня. Это род Кайманов из фратрии «Люди реки», ближайшая фратрия «Люди гор» живут в дне пути от деревни Кайманов.
— А зачем нам эти все люди гор и рек? — Люк смотрел на то место, где прежде стояла корзина. На столе всё еще лежал банан, но, кажется, монах понял, что сей божественный плод он уже никогда не возьмёт в руки.
Хуан чуть помолчал, придавая вес тому, что он скажет.
— Так вот, — он посмотрел на Гонсалеса, — в деревне есть мальчик.
— Что за мальчик? Еще один местный пророк? — сжав зубы, процедил командор, думая о том, что надо срочно избавляться от Хуана и Ортеги, которые водили дружбу между собой и могли стать настоящей проблемой для командора.
Хуану надоело созерцать луну за окном, и он повернулся к присутствующим.
— Нет. Всего лишь мальчик с бирюзовыми глазами.
Гонсалес присвистнул.
— Вот это подарок!
— Брехня. Я излазил все джунгли от Укаяли до Мадейры и не видел ни одного индейца с голубыми глазами. — Молчавший всё это время Сильвер почесал свою трехдневную щетину.
— Возможно, ты облазил всю Амазонку, но ты, наверное, плохо учился в школе, — парировал Рошель.
— Охота за каучуком и за рабами — вот моя школа.
— Так вот. Еще храбрый идальго Мигель Моралес триста лет назад, патер Сан Maнчоc[77] сто восемьдесят и совсем недавно Роберт Шомбург[78] прошли по этим местам и видели их своими глазами. — Рошель развел пальцы рогаткой и поднес к своим глазам. — «Индиос до тапиок» — белые индейцы. Как писал Шомбург, цвет кожи у них намного светлей, чем у других индейцев, а некоторые имеют голубые глаза. Особенно мальчики.
— Не знаю. По мне они все на одну рожу.
— Хорошую новость нам принес Хуан. — Гонсалес в задумчивости потер свой подбородок. — Где живут потомки золотых королей, там и их золото.
— Скажи, Гонсалес, ты что, серьезно считаешь, что он последний из рода муисков? — Рошель взял оставшийся банан, сиротливо лежавший на столе, и откусил половину.
— Возможно. Я обязательно должен его увидеть. И если это так… — командор сжал кулаки и потряс ими в воздухе. — Мы почти у цели, господа. Оро, мучо оро! — Его звучный голос вырвался за пределы каюты, и древний клич конкистадоров понесся над рекой, отдаваясь в каждой заболоченной низине эхом: «Золото, много золота!».
Гонсалес ликовал: две радостные новости за один день. Он понял, что Кандид никогда не был в Перу, и информация, которую принес проводник, хорошее тому подтверждение.
Маленький секрет
Пват ловко орудовала большой деревянной лопаткой, переворачивая йабасы[79] из маниока с ореховой начинкой. Лепешки были разложены ровными рядами на огромном глиняном противне, который стоял на трех камнях. Под противнем мерцали угли, давая жар и распространяя по деревне запах жареного картофеля. На плече у Пват сидел ручной длинноносый тукан и что-то ворковал ей на ухо. Девочка улыбалась и поглядывала на прибрежные заросли, откуда должны были прийти охотники. С тех пор как Маракуда научил ее понимать голоса животных, мир леса для нее преобразился, превративший в точно такое же племя, которое окружало её с самого рождения.
Послышался звон колокольчиков, и из подлеска вышли уставшие и грустные воины. В середине процессии плелся грязный Мава, он буквально тащил по земле тяжелое копье. Последним из зарослей появился веселый и довольный Маракуда, в руке у него был лук, а за спиной торчал нерасстрелянный колчан со стрелами. Воины подошли к мужскому дому и, обессиленные, попадали на землю. Маракуда подошел к Пват.
— Привет, ну как охота? — спросила девочка.
— Один — ноль в нашу пользу, — Маракуда положил лук на землю, снял тяжелый колчан и присел на корточки рядом с Пват.
Если бы кто-то из воинов проследил, куда и зачем пошел Маракуда, он бы заметил, как две ладони соприкоснулись между собой. Дети ударили по рукам, салютуя благородной миссии по спасению кайманов.