— Честно скажу, я больше всего боялась, что этот болтун забудет предупредить Акуту.
— Кто-нибудь всё равно рассказал бы про намечающуюся охоту. Преимущество в том, что Боб мог забыть сказать это Акуте, но он никогда не забудет похвастаться новостями.
Женщины принесли мужчинам воды.
От усталости воинам не хотелось даже шевелиться. Всю ночь они скакали возле костра, а на рассвете ушли на охоту. Целый день бродили вдоль реки, сидели в засаде, отвлекали бдительность тем, что убегали в джунгли, но всё было напрасно. На прибрежный песок из воды не вылез ни один кайман. Солнце перевалило за полдень, когда стало понятно, что охота не удалась. Ближе к вечеру решено было наловить рыбы, но и она куда-то пропала. Пошли за черепахами, но и те исчезли.
Каракара с удовольствием выпил родниковой воды и вернул половинку кокосового ореха женщине, которая дала ему утолить жажду. Вытер губы тыльной стороной ладони и заговорил.
— Каутемок говорил нам, что ваша река — это река кайманов, и их здесь больше, чем листьев на деревьях.
— Да, да, — загалдели индейцы из рода Кугуаров.
— Скажи, Юкка, почему за целый день мы не встретили ни одного крокодила?
— Наверное, мы все прогневали богов, — Юкка только развел руками.
— Да, да, — запричитали индейцы рода Кайманов.
— Удача сегодня была не на нашей стороне. — Старый учитель был раздосадован не меньше, чем Каракара. — Боги предупредили кайманов, и те ушли.
Веселый смех донесся до ушей Мавы, и он посмотрел в ту сторону, откуда послышались голоса. Возле костра сидели Пват и Маракуда. Она угощала его лепешками, которые по праву удачливого охотника должны были принадлежать ему. Его взяла злость.
Мава обвиняет Маракуду и Пват в неудачной охоте
Мава решительно встал с земли.
— Знаю я этого бога, — сказал он, решительно осматривая сидящих у костра воинов.
— Не говори так, лягушка! — шаман нахмурился и стукнул палкой по земле. — Никто не смеет так говорить о богах. Каутемок, — крикнул старик, — как же твой сын пройдет испытание, если не верит в помощь небес? — Юкка поискал глазами вождя, но того нигде не было.
— Я не про богов, — промямлил напуганный Мава, — я в ином смысле.
— В каком? Говори яснее.
— Это Маракуда предупредил кайманов.
Возглас удивления пронесся над деревней.
— Ты это сказал серьезно или пошутил? — учитель просверлил взглядом Маву.
— Серьезно! Он умеет разговаривать с пауками, змеями и даже ягуарами. Я подслушивал за ним. Сначала мне показалось, что он говорит сам с собой. Типа того! — Мава покрутил пальцем у виска. — Я решил посмотреть, выглянул из хижины и чуть не обделался от страха. Это была огромная анаконда, она висела на дереве, и они о чём-то болтали между собой. А потом они исчезли. Грешным делом я подумал, что змея проглотила моего братца. Но он вернулся утром весь грязный, мокрый и довольный.
— Давно это случилось?
— В тот день, во время грозы.
— Что было потом?
— Вечером пришли наши братья из рода Кугуаров и начались танцы. А ваша дочь, — тут Мава поднял голову и посмотрел на Каракару, — с Маракудой ушла к реке.
— Подглядывать и подслушивать нехорошо, но в этом случае оказалось очень даже полезно, — Юкка поднялся, как всегда, опираясь на трость. — Мава прав! Маракуда и Пват предупредили кайманов, и те ушли из нашей реки.
Дети заметили, как встают с земли индейцы, как бросают недружелюбные взгляды в их сторону и как поднимают с земли копья.
— Мне кажется, они догадались, — сказала Пват, разглядывая приближающихся соплеменников.
— И сейчас нам влетит.
— Не дрейфь, тебя только поколотят палками, а меня заставят перечистить всю посуду в деревне. Вот и думай, что хуже.
Кто-то выволок из мужского дома барабан и треснул в него кулаком. Под нарастающие тревожные звуки, разносящиеся над деревней, индейцы стали окружать детей.
— По-моему, пора валить, — Пват дернула Маракуду за руку, увлекая в ту сторону, где еще не сомкнулось кольцо окружения.
— Хаа-ай! — разнесся над деревней воинственный клич, и дружный топот погони погнал детей к реке.
Добежав до откоса, Пват и Маракуда, не раздумывая, прыгнули в реку, уходя сразу на глубину. Следом в воду полетели копья и вопли проклятия.
Не всплывая, работая руками и ногами, дети плыли до тех пор, пока не коснулись корней мангровых деревьев, растущих на противоположном берегу.
Среди тины и коряг показались одновременно три головы — Маракуды, Пват и старого каймана Акуты. Огромные глаза девочки расширились до невероятных размеров, превратившись в восьмое чудо света. От ужаса она чуть не утонула, но Маракуда не дал ей этого сделать, дернул за руку, приводя в чувство.
— Ква, — с головы Акуты прыгнула лягушка, сиганув точно на огромный лист водяной лилии.
— Что, поколотили? — старый кайман лукаво усмехнулся.
— Не успели.
— Да… весело у вас в деревне, — Акута повернул голову и с добродушным прищуром посмотрел на Пват. — Это она с тобой была?
— А ты откуда знаешь?
— Я-то? Да уж вся река знает и весь лес в округе на добрую сотню миль.
Маракуда становится взрослым
Перекидав в реку все копья и выпустив все стрелы, индейцы ушли в мужской дом. Там они держали совет, сопровождавшийся шумом, криком и руганью, после чего часть индейцев из двух родов вышла и направилась к дому Маракуды.
Ваугашин уже знала, зачем они пришли: ей рассказали женщины, видевшие, как за её сыном и дочерью горного вождя гналась разъяренная толпа. Сохраняя видимое спокойствие, она, тем не менее, вся кипела от гнева. «Вы — здоровые мужики, — хотелось крикнуть им в лицо, — и вы погнались за детьми? А если бы ваши копья ранили их или убили? Кто ответил бы за их смерть?» Но Ваугашин была мудрой женщиной, поэтому молчала и ждала.
Шаман вышел вперед и оперся на посох.
Ваугашин чувствовала, что он смотрит на нее, прожигая испепеляющим взглядом. «Подними голову, женщина, и посмотри на меня», — говорил он мысленно. «Ни за что!» — так же мысленно отвечала она, стараясь придать выражению лица более беззаботный и непринужденный вид. Руки ее перебирали лозу, цепляя и сплетая веточки в конструкцию под названием «корзина».
Не выдержав гнетущей тишины, первым заговорил Юкка.
— Ваугашин, скажи нам, это Маракуда предупредил кайманов?
— С чего вы взяли? Он же не умеет разговорить с животными.
— Но мы то знаем, что умеет.
— Так почему же вы не верили ему всё это время?
Юкка помялся, не зная, что сказать.
— Извини нас, Ваугашин. Скажи ему, что теперь верим.
Нестройные голоса разбудили задремавший лес.
— Да, да. Скажи ему.
— Да уж сами и скажите, наберитесь мужества.
Юкка откашлялся.
— Ты не серчай на нас. Как появится, пусть приходит в мужской дом, мы посвятим его в воины.
Мужчины потолкались еще немного, развернулись и двинулись в центр деревни. Когда они ушли, из хижины появился Каутемок.
— Что хотел совет старейшин?
— Посвятить Маракуду в воины нашего племени.
— Вот это другое дело, а то заладили: не стреляет, не убивает… Не в этом счастье. — Вождь подошел к жене, сел рядом и обнял её за плечи.
Отложив в сторону корзину, она склонила к нему голову и, вздохнув, проговорила:
— Вот и вырос наш маленький Маракуда.
Пват и Маракуда расстаются, чтобы вновь встретиться
Маракуда пошел провожать Пват.
Три дня, пока род Кугуаров гостил у Кайманов, пролетели как один. Вдоль засаженных полей дети шли рядом, сцепив руки в замок, но с каждым метром дорога сужалась. Джунгли подступали всё ближе и ближе, пока не сомкнули свои зеленые клещи. Очередной поворот тропинки исчез за сплошной колышущейся стеной. Пват остановилась, завела волосы за шею, пустив их волной по правому плечу.
— Приходи к нам. Тебе надо познакомиться с моим дедушкой. Это он рассказал мне про тебя. Он говорил, что у тебя голубые глаза, а я не верила.
— А сейчас?
— А сейчас верю, потому что я видела их. Они как два блюдца, наполненные чистой водой. — Девочка сняла с шеи амулет в виде маленькой пумы и надела его на Маракуду. — Это тебе. Пусть Великий Кугуар хранит тебя, как хранит наше племя.
— А это тебе, — Маракуда снял свой талисман с изображением крокодила и надел на шею Пват.
— Спасибо, но так поступают только муж и жена, — Пват улыбнулась.
— А я и не против.
— Когда придет срок выбирать жену, знай, что она у тебя уже есть, — она поправила волосы и робко опустила голову. Расставаться не хотелось, и они стояли напротив друг друга, держась за руки и вздыхая.
— Я приду к тебе, — сказал он шепотом и подался к ней.
— Я буду ждать, — Пват потянулась к нему и чмокнула его в щеку. В какой-то момент Маракуда подумал, что время остановилось, но тут раздался приглушенный голос её отца. «Пват, догоняй!» — кричал он, углубляясь в лесную чащу.
— Мне пора, — девочка сорвалась с места и растворилась в утреннем тумане.
Ветер шевелил пальмовые листья у Маракуды за спиной, обмахивая его, словно веером. Когда тень от листьев пальмы туру скользила по земли, казалось, что это рука, которая медленно машет ей вслед.
Зелёный занавес закрылся, заросли сошлись, замкнув стену за убежавшей Пват, но в воздухе всё еще висел её запах: пахло ореховыми пирожками, лилиями и шоколадом. Запах был какой-то сладкий и даже немного дурманящий — от него кружилась голова. Хотелось броситься в заросли с криком: «Пват! Не уходи! Останься!»
Маракуде стало грустно. Он не пошел домой, а решил навестить свой огород, где в аккуратных грядках поспевал урожай. На поляне росли сахарный тростник, маниок, ямс, фасоль. Рядом с бразильским орехом, известным здесь под названием «кастанья-ду-Пара», и плодами какао стояли банановые пальмы, а из земли торчали, ощетинившись, колючие ананасовые кусты. Маракуда прошел между деревьями, разглядывая созревающие плоды. Нашел на тростнике тлю, подцепил её кончиком пальца, поднял руку в небо и громко свистнул, призывая кружащих над полем божьих коровок.