Повинуясь инстинкту одноглазый телохранителя, словно зомби, вскинул пистолет в сторону Маракуды. Раздался щелчок, сообщая владельцу, что произошла осечка.
— Черт! — телохранитель выругался.
— Не называй меня так, я не люблю это слово, — огрызнулся монстр.
— Это я не вам, сэр! — Сильвер еще раз прокрутил барабан, вскинул руку и нажал на курок.
Маракуда метнулся за ящики, уходя от летящей пули. Подоспевший Вайяма взмахнул киркой и с одного удара расколол Сильверу голову. Не понимая, почему так больно, тот повернулся, чтобы посмотреть, кто это сделал. И то, что в его голове свистел ветер, еще ничего не значило. Оставались рефлексы. Палец продолжал машинально давить на курок, вгоняя пулю за пулей в тело Вайямы.
Упали они одновременно.
Маракуда бросился к Вайяме и прижал мертвого воина к себе.
— Что с ним? — подоспевший Мава опустился на колени. Приняв из рук Маракуды тело друга, он посмотрел в лицо брату и сказал то, что должен был сказать: — Не отдавай её монстру.
— Не отдам! — Маракуда бросился в палатку. Отдернув полог, увидел рычащего зверя, на руках которого лежала безжизненная Пват. — Тебе нужен я! — крикнул мальчик, задрав голову, потому что Гонсалес был подобен скале. Четырехметровое уродище шло к озеру, сметая всё на своем пути.
— Не совсем. Без разницы, на кого я надену корону, чтобы вернуть себе плоть. Так сказано в пророчестве. Аха-ха-ха!
— Оставь её!
— Жалкое существо, бросившее вызов дону Гонсалесу де Кориньяку!
— Я убью тебя!
— Сначала догони! — Гонсалес прыгнул вверх.
Монстр вместе с Пват исчез в дыре, через которую с тоской смотрел алый диск заходящего солнца. Разбежавшись, Маракуда воткнул шест в землю и вылетел из палатки следом за командором.
Монах Люк и капрал Педро
Солнце, уставшее от бандитских безобразий, решило досрочно уйти на покой, но и луна не желала показываться. Не было и звезд. Будто все небесные светила разом сговорились не помогать больше бледнолицым собакам.
Но тем не менее не было и непроглядной темноты.
Всполохи извергающегося вулкана освещали окрестности озера. В небо уносились раскалённые камни, поднимались на определенную высоту и падали вниз, на землю. Они, словно сигнальные ракеты, давали столько света, сколько нужно, чтобы осмотреться и определить направление пути.
По старой лестнице древнего города Маноа поднимались двое — монах Люк и капрал Педро. На плечах у каждого лежали увесистые мешки, из которых выпирали золотые сосуды. На руки и ноги беглецов были нанизаны браслеты, на шеях висели коралловые бусы и цепочки, на которых болтались кулоны, усыпанные бриллиантами.
Монах обернулся и посмотрел на пылающее озеро. Южная, западная и восточная части были целиком охвачены огнем, и только на самом севере — там, где стоял домик Кукрикури — было тихо и темно. В какой-то момент Люку показалось, что он увидел кусок спокойной темной воды, в которой отражалось пламя вулкана.
— Этого не может быть, — сказал сам себе монах.
— Чего не может быть? — Педро подкинул мешок, поудобней укладывая его на плече.
— Я, кажется, видел воду на озере.
— Нет никакого озера. Было, а теперь его нет. Там кругом ад, и ты знаешь это не хуже меня. Не останавливайся. Нам главное — перевалить через хребет.
— А что потом? — Мешок натер спину, и надо было отдохнуть. Монах опустил груз на каменные ступеньки, а поднять уже не смог. Постоял и сел рядом.
— Сидеть нельзя.
— Почему нельзя? — Люк явно не блистал интеллектом.
— Ты что, монах, совсем ничего не понял?
— Нет, а что?
— Никого больше нет в живых, — Педро навис над монахом.
— А кто же тогда там ходит? — Люк показал на темные точки, синхронно двигающиеся по берегу озера.
Капрал повернул голову и долго вглядывался в темноту.
— Мертвецы, — наконец вымолвил он. — Вставай! Надо уходить — срочно, пока они не добрались до нас.
Наступила гробовая тишина, в которой особенно отчетливо послышался треск лопнувшей штукатурки. В стене старого обветшалого дома, что стоял напротив лестницы, появилась трещина. Она росла и ширилась, приковывая взгляд. Люк и Педро замерли от навалившегося на них ужаса, который выматывает душу и держит в напряжении всё тело. Страх, порожденный неизвестностью. Наконец с грохотом вывалился кусок кладки и, упав на землю, рассыпался на части.
— Фу ты! — капрал вытер мокрый лоб. — Давай, вставай! — Педро тронул друга за плечо. Тот не шевелился. Петро не мог понять, куда смотрит монах и почему так бегают его глаза. Пришлось повернуть голову в ту сторону, куда глядел Люк.
Возле пролома стоял Онка и помахивал хвостом. Город был заполнен стоящим и сидящим кошачьим отрядом. Ягуары, пумы, леопарды, оцелоты — они были везде: на крышах, во дворах, на улицах и даже в домах.
Онка ударил хвостом по земле и прыгнул на капрала, подминая его под себя. Монах дернулся, заорал и, рассыпая из мешка драгоценную посуду, покатился по ступеням вниз. Туда, где лежала бабушка Мартина, которая не ела с самого утра.
Пват зовет Маракуду
Кругом всё клокотало и булькало.
Под воздействием безжалостного жара золото стало менять свою форму: сосуды начинали течь, вазы — капать, браслеты — вытягиваться, а кулоны превращались в ярко-желтые капли. Всё это текло ручьями, собираясь в более мощные потоки, называемые вулканической лавой.
Монстр шел по озеру, лавируя между выбивающимися из-под земли языками пламени и обходя ручьи лавы, булькающие возле самых ног.
Гонсалес что-то искал.
На плече у него лежала Пват, глаза ее были закрыты, и казалось, что она спит. На самом деле Пват не спала. Серный газ, поднимающийся из расщелин, разъедал глаза, так что пришлось их прикрыть. В воздухе пахло тухлыми яйцами, и время от времени по лицу девочки пробегала гримаса отвращения. Она лежала и думала, куда он её несет и как сбежать. Первая попытка спрыгнуть была пресечена жестко и беспощадно: монстр перехватил девочку на лету и поймал за волосы. Все остальные попытки вырваться ни к чему не привели. И если этому существу был неведом жар, то Пват чуть не испеклась, пока он тащил её по земле. Видя, что она обмякла и оставила попытки вырваться, чудовище подняло пленницу и вернуло к себе на плечо.
— Где ты, трон? — Гонсалес подбросил Пват, поудобнее укладывая её на костистом плече. Он чувствовал её тяжесть, и это его радовало. Значит, он еще не совсем превратился в мертвеца и у него есть шанс стать человеком, несмотря на то, что он скелет.
То, что это был мертвец, а не человек, Пват почувствовала всем телом, хорошенько треснувшись грудью о его плечевой сустав. Под его полупрозрачной кожей виднелись кости и ребра, опутанные остатками мышечной ткани и сухожилиями. Вен и капилляров уже не было, и от мертвеца начинало дурно пахнуть. Девочка зажмурилась.
— Аааа, вот ты где!
Пват машинально открыла глаза, чтобы посмотреть на то, что он искал.
И когда среди дыма и гари она разглядела трон, то пришла в ужас от осознания неминуемого. «Он хочет меня короновать и поменяться со мной телами! — мелькнула мысль, и впервые ей стало страшно. Она лихорадочно шарила глазами по озеру в поисках Маракуды. — Ведь он не оставит меня и не отдаст на растерзание этому чудовищу, — думала она, призывая на помощь всех добрых духов. — О духи воды, плывите к Маракуде и скажите, что я в беде! О духи ветра, летите к нему и передайте, что я на середине озера. О духи земли, бегите к моему суженому и скажите, что я в руках злобного чудовища! О духи леса…» — тут она запнулась, ибо вокруг неё не было ни леса, ни воды, ни земли, ни ветра. Всё умерло в огне и дыму.
Девочка с севера, мальчик с юга
— Вон он! — крикнул Маракуда, показывая на монстра, стоящего возле трона, который он с той же легкостью извлек из трещины, с какой закинул его туда. Монстр держал Пват за шею и что-то шептал ей.
Гонсалес смотрел девочке в глаза, шепча всего одну фразу: «Ты хочешь стать королевой». На его голове тускло сияла корона. Казалось, что металл гаснет и с каждой минутой теряет свою силу. Командор старался изо всех сил, пытаясь избавиться от злобного Макунаймы, который прописался в его теле и не собирался покидать его. Ему там было комфортно, тепло и уютно: зло грело его больше, чем золото.
— Я, я, я… — у Пват дрожали руки, которыми она обхватила корону, всё еще сидящую на голове Гонсалеса. — Я хо-хо… — она сопротивлялась как могла, но силы были не равны: из глаз текли слезы, она задыхалась, судорожно открывая рот и глотая воздух.
— Эй, чудище, а не хочешь пирожок? — Мава подкинул в руке увесистый камень. Они стояли за спиной Гонсалеса: брат Маракуды, сам Маракуда, Мартин и Онка, который примчался спасать Пват.
— Какой пирожок? — проревел монстр, раздосадованный тем, что его отвлекли от важного дела. И тут он узнал того самого пухленького мальчика, который привел их сюда. — Вот кого я сделаю королем, — монстр отшвырнул Пват. — Уж он точно не будет против.
Ударившись о застывший ил, девочка бесчувственной куклой покатилась по дну некогда полноводного озера. От того, что он отбросил ее, Пват не пришла в чувство, к ней не вернулось сознание, и она не открыла глаза. Слишком много он вдохнул в нее зла. Она была между жизнью и смертью: бродила в долине теней, не понимая, как она туда попала, и не зная дороги назад.
Маракуда всё понял, понял с первого взгляда и первого прикосновения к Пват. Она была словно лед, холодная и безжизненная. Маракуда поднял Пват на руки и понес к храму — туда, где был камень жизни и смерти.
Монстр с безразличием посмотрел на Маракуду и повернулся к толстяку.
Гонсалес считал Маву главным виновником всех своих бед и всего того, что тут произошло. Ни себя, ни своих людей, ни Рошеля, который предупреждал о вулкане, он не винил. Винил только маленького индейского мальчика с пухлыми щёчками и толстым животиком, которого почему-то уже не было, да и щечки как-то пообвисли. Винил за то, что тот привел их сюда. Мало ли, что он не знал про подводного короля, должен был знать и предупредить.