Это была кровь.
На полу лежал нож. Пват поняла, какую жертву и ради кого принес Маракуда. В висках застучали слова Камушини: «Он — последний в роду Ягуара, а значит, последний король муисков, а она — его жена».
— Удел жены — следовать за мужем, так говорила мне моя мама, — Пват решительно взяла нож.
С потолка сыпалась пыль, летели мелкие камни, падающие в образовавшиеся дыры. На крыше слышался топот великанов и хлесткие удары камня о металл и металла о камень. Там шла битва. Там дрался её суженый. И её место было там.
Девочка подняла голову.
«Макунайму не смог убить даже Камушини, поэтому он погрузил его навеки в озеро», — услышала она чей-то шепот. Пват обернулась, но в храме никого не было, кроме двух теней, которые сражались между собой на верхнем ярусе. «Тайна его бессмертия скрыта тьмой», — сказал еще один голос, но Пват уже не реагировала на него. Она приняла решение: следовать предначертанному. «В мире ничего нет недоступного», — последнее, что она услышала. Пват вытянула левую руку, а правой занесла нож… Треск рассекаемой кожи — и капли крови брызнули на алтарь. Красный цветок расцвел в глазах, и хрупкая девочка превратилась в каменную красавицу.
— Прости меня, дедушка, что я ослушалась тебя. Прости меня, отец, что меня не было рядом. Простите меня, боги, что я не уберегла Священное озеро. Я клянусь, что найду способ убить монстра.
Последняя схватка
В какой-то момент металл переплелся с камнем.
Маракуда зацепил молотом секиру, сделал оборот вокруг себя и вырвал оружие из рук Гонсалеса, но силы их были равны: молот вместе с секирой улетел в дальний угол. Теперь монстр и каменный воин стояли в разных концах верхней площадки, сжимая кулаки.
Маракуда смотрел перед собой, выгадывая момент для удара. А монстр ждал. Он был изворотливей и хитрее Маракуды, а его жизненный путь был в три раза длинней, чем у мальчика из сельвы.
Маракуда шагнул.
Как только он сделал шаг, чудовище вырвало каменного ягуара и бросило его в Маракуду. Камень ударил в камень. Потеряв равновесие, воин упал на спину, застряв в проломленном полу.
Гонсалес повторил то, что уже делал в нижнем храме. Он выставил руку — и секира, словно живая, скользнула по полу, на мгновенье взлетела и четко легла в его безобразную руку. Монстр шагнул к Маракуде. Занес секиру — и тут его прорвало: Макунайма решил поговорить напоследок.
— Твоя душа уже не принадлежит тебе.
— Не ты мне её дал, и не тебе забирать!
— Глупец! Ни один воин не может меня убить… — Топор взвился над Маракудой, но монстр не закончил свою речь. Острый трехметровый кол, обитый кованым серебром, пробил ему спину, проткнув гниющую плоть.
За его спиной стояла Пват.
— А я и не воин…
Гонсалес вздрогнул. Секира со звоном упала на пол. Маракуда с грохотом разлетающихся плит вырвал своё каменное тело из западни и встал на ноги.
— Нет страшнее ада, чем выйти из ада… — Гонсалес хрипел голосом Макунаймы и пытался вытащить кол.
— Ну так вернись туда, откуда пришел! — Мощнейший апперкот[111], да еще каменным кулаком, да снизу вверх, да прямо в челюсть — этого не выдержал бы никто. Монстр взвился в воздух и, болтнув ногами, вылетел с верхней площадки прямо в раскаленную лаву, которая уже вышла из берегов, пожирая древний городу муисков.
Корона слетела с головы монстра, звякнула о камень и подкатилась к их ногам, как бы призывая поднять и примерить. Маракуда поддал корону ногой — и символ власти отправился следом за хозяином. В полете золото замерцало и стало менять цвет.
Воин подошел к красавице.
— Зачем ты пролила свою кровь на алтарь? — Маракуда взял каменными пальцами её каменную руку.
— Ты мой муж, и я должна следовать за тобой. Так говорит Камушини.
Маракуда притянул к себе Пват и обнял.
Важное дело каменных исполинов
Взрыв разрушил не только плотину, но и часть берега.
Над развороченным истоком Медовой реки возвышался целый город из строительных лесов, противовесов, деревянных ферм и прочих конструкций. По настилам бегали кабаны и ягуары — они в плетеных корзинах, закрепленных на спинах, носили камни. Муравьи передавали друг другу по цепочке небольшие песчинки и кидали их в пролом плотины. Учитывая, что муравьев было несколько миллионов, гора песка росла буквально на глазах. Птицы, зажав лапами камни, сбрасывали их в тот же пролом. Обезьяны катались вверх и вниз, работая противовесами и поднимая ведра с раствором.
И над всем этим, словно строительный кран, возвышалась бабушка Мартина, раздавая, как заправский прораб, команды: «Майна, вира, камни неси, глину мести, раствор давай, бревно подавай».
На строительных лесах[112] вдоль стены стояли мужчины-индейцы, укладывая камни. Женщины обмазывали всё это глиной, смешанной с соком каучуковых растений, а их дети втыкали саженцы различных растений вдоль изуродованного берега.
Мава взял с настила последний булыжник и уложил его на раствор. Постучал кулаком по кладке и отошел в сторонку. Рядом с ним девочка из племени фишкалиенов ладонью зачерпнула жидкую клейкую массу и замазала щель.
— Всё! — Мава вытер пот, оглядывая кладку. Звери подняли головы и стали смотреть на грохочущее небо, где собиралась невероятных размеров свинцовая туча. Через стену плотины доходил жар от вулкана. — Нам нужен дождь, чтобы потушить пылающее озеро.
— Что ты такое сказал? — Мартин накинулся на брата. — Они же навсегда останутся каменными!
— Верно! Что ты задумал, Мава? — Онка прошелся по настилу и сел напротив мальчика, широко раскрывая пасть. — Вспомни пророчество.
— Дайте мне сказать.
— Я могу его укусить, — Томми перебрался поближе к Маве и прицелился, чтобы прыгнуть.
— Пусть говорит, — это был Пинко, вождь диких кабанов.
— Что для нас главное? — Мава облизал пересохшие губы, стараясь унять противную дрожь в ногах. Он не был оратором, и это была его первая публичная речь. — Наша свобода, наша вера и наше озеро. Всё остальное — пыль. Я спрошу вас: мы свободны?
— Да! Да! Да! — нестройные голоса поплыли над стройкой.
— Мы отстояли нашу веру?
— Да! — пронеслось над плотиной.
— Мы спасли озеро?
— Нет…
Наступила томительная пауза.
— Озеро умирает, и нам нужен дождь, — тихо сказал Мава. Он взял за руку девочку из племени фишкалиенов и посмотрел на вершину пирамиды, где стояли каменный воин и каменная красавица.
Звери, птицы и индейцы, словно завороженные, смотрели на Маракуду и Пват, и всем казалось, что каменным гигантам нет никакого дела до умирающего озера.
Но они ошибались.
Маракуда обвел взглядом долину полную огня и дыма, и сказал, обращаясь к Пват, но слышали его все, ибо голос его был подобен рокоту неба:
— Помнишь, что сказано в пророчестве? Как только озеро возродится, мы окаменеем навечно. — Маракуда посмотрел на Пват. — Скажи, жена, в чём цель жизни?
— Делать добро.
— Значит, мы окаменеем?
— Значит, так, — ответила Пват и улыбнулась.
Маракуда поднял к небу руки и крикнул — так, что верхушки деревьев вздрогнули, а тучи затрепетали:
— Камушини! Мы согласны!
В небе громыхнуло, отверзлись небеса, изливая на землю настоящий тропический ливень. Три дня и три ночи шел дождь, излив на землю миллиарды тонн воды. Как сказал однажды Маракуда: «Сезон дождей — не лучшее время для путешествий по джунглям».
Внизу, у подножья пирамиды, под потоками воды, текущей с неба, стояли те, кто всё это время был рядом с друзьями кто поддерживал их, не давая пасть духом, и кто не пожалел жизни ради них: Ваугашин, Каутемок, Каракара, Кукрикури, Юкка и Вайяма — и многие другие. Они стояли рядом и улыбались, глядя на счастливые лица Маракуды и Пват и на возрождающееся озеро.
В день, когда последние капли дождя упали с неба, из-за туч выглянуло солнце.
Под его теплыми лучами тени людей, стоявших у подножия пирамиды, исчезли, а возле ступеней, ведущих в храм, заблестела вода, которую послал с неба великий Камушини.
А в том цветнике, за которым ухаживал Кикрикури, впервые за много дней из земли показались маленькие зелены стебельки орхидей с круглыми похожими на луковки головками цветов.
Мава, брат Маракуды
Онка, Мартин, Томми, Мава и девочка из племени фишкалиенов по имени Орунунэ (Смотрящая-на-Луну), сидели на берегу Акута-вау. В их глазах отражался закат, на душе была боль, а по щекам текли слезы.
За их спинами стояла одинокая хижина из связанных бамбуковых палок, крытая тростником. Возле хижины рядом со своими щенками крутилась радостная собака с опалённым боком и обгоревшими ушами. Та самая, что уцелела во время налета банды Гонсалеса.
Томми тихонько плакал и вытирал лапкой слезы, которые капали на речной песок.
— Не реви, — Мартин хвостом смахнул набежавшую слезу.
— Я не реву.
— Не реви, говорю, а то мы все разревемся.
— А я и не реву, — Томми шмыгнул носом и тяжело вздохнул. — А они точно вернутся? — он с надеждой посмотрел на Маву.
— Да.
— Откуда ты знаешь? — Онка повернул к нему голову.
— Я это чувствую.
Девочка с удивительным именем Орунунэ прильнула к Маве и положила голову ему на плечо.
— Ты такой умный… ты можешь разговаривать с животными.
— Хочешь, я тебя научу? — Мава посмотрел ей в глаза, в которых разглядел свою судьбу.
— Да, — ответила она, увидев в его глазах свое счастье.
Эпилог
— Вот и всё, вот и конец истории. — Старый вождь с умилением посмотрел туда, где плескалось озеро.
Ночь уже легла на джунгли, укутав темным покрывалом окрестности, деревню и всех, кто сидел возле костра. Небо с огромными жирными звездами было похоже на домотканый ковер. Южный крест переливался над вершинами Камо-Маунтинс (Солнечные горы), с острогов которых сбегала Комо-вау (река Солнца).