Он бросил тетрадь на кровать, оделся и вышел на палубу.
Баржи с необычным грузом
Туман стелился над рекой, укутывая берега непроницаемой пеленой.
Всё было каким-то ватным и неживым. Размытый силуэт «Гончего пса» приткнулся возле длинной песчаной косы, с двух сторон окруженной непроходимыми мангровыми зарослями. С брезентового тента, натянутого над палубой парохода, в реку капала роса, оставляя на застывшей воде разбегающиеся круги. За пароходом с трудом угадывались две баржи, которые из-за тумана сливались с рекой.
Обе баржи принадлежали «Южноамериканской горной компании», и всё оборудование, что они везли, было собственностью компании. Баржи были похожи на два больших деревянных корыта, хорошо приспособленных для того, чтобы перевозить по мелководным рекам ящики с инструментами и оборудованием, в том числе буровую машину и два паровых насоса.
На гигантские водооткачивающие насосы Гонсалес делал ставку как на троянского коня, собираясь с их помощью осушить Священное озеро.
Всё было накрыто брезентом и перетянуто стропами.
На каждой барже дежурило по два часовых с винчестерами[49], сменяющихся каждые три часа. И если на «Гончем псе» всем распоряжался Альварес, то баржи были вотчиной Франсуа Рошеля.
«Гончий пёс» стоял на якоре в ста пятидесяти милях от Боа-Висты. Где-то здесь, на краю Бразилии, в Британской Гвиане, находилось священное озеро Амуку[50], возле которого жил Дорадо — позолоченный король. Он ежедневно смывал в озере золотую пыль с рук. И именно сюда, как говорится в сказаниях, добрался со своими конкистадорами дон Педро де Сальяри. Добрался и сгинул навсегда.
В затоне что-то ухнуло, и инженер боязливо посмотрел по сторонам.
— Никто не вернулся назад, — прошептал Рошель, вздохнул, перелез через перила и по шаткому трапу перебрался на баржу.
Кроме незаконченного дневника, профессора беспокоили чисто технические вопросы по географии.
Где та долина, через которую течет Золотой ручей? С какой скоростью двигались конкистадоры? Плыли или шли берегом? Что за горный хребет они видели на севере? Какую гору они обогнули? Ничего этого Мигель Моралес не уточнил, а Бортоломео Лозано не спросил — потому что между ними была пропасть в сто тридцать лет, а между Рошелем и благочестивым монахом — еще в сто пятьдесят.
Всё было приблизительным и неточным.
Рошель убедился в этом, как только они вошли в Такуто. Куда дальше плыть, Гонсалес не знал, и никакого плана на этот случай у него не было. Каждая протока могла оказаться рекой Каювин или вести к ней. Каждая долина могла оказаться Священной долиной.
Через три дня Рошель пришел к Гонсалесу и предложил запустить воздушный шар, с помощью которого он планировал найти озеро или хотя бы увидеть хребет, о котором писал Мигель. Командор кивнул и провалился в забытье: уже несколько дней его трепала тропическая лихорадка, и он совсем не выбирался на палубу.
Мава — брат Маракуды
Утренний туман еще клубился над рекой, а на ветвях пальмы асаи уже висели разрисованные тыквы и кабачки, привязанные веревками за хвостики. Напротив мишеней для стрельбы топтались пять мальчиков с луками.
Самый маленький из них, Маракуда, стоял рядом с Мавой (Лягушкой), своим единокровным[51] братом. Толстяк Мава на целую голову был выше Маракуды, этой осенью ему исполнится четырнадцать лет, он пройдет обряд посвящения и станет мужчиной. Мава с надменной ухмылкой поглядывал на братца, считая себя воином, а его недотепой, который не может обидеть даже гусеницу. То, что Маракуда держал в руках лук и стрелы, было само по себе событием, достойным, чтобы о нём сложили песню. Обычно Маракуда не прикасался к оружию. Он считал злом всё, что может причинить животным боль и тем более убить их.
— Смотри не промахнись, а то убьешь еще ненароком какого-нибудь червячка. — Мава толкнул брата в плечо.
— Отстань! — Маракуда качнулся, но устоял на ногах.
— Ты смотри, стоит как скала. — Мава со всей силой пихнул Маракуду, и тот полетел на землю, выронил лук и растерял стрелы.
— Да ладно, давай вставай. — Мава протянул руку, но когда Маракуда оперся на нее и стал подниматься, братец разжал пальцы — и Маракуда еще раз плюхнулся на песок.
Дружный смех прокатился по рядам.
Все, кто это видел, просто покатывались со смеху. Смеялся и Мава, радуясь удачной шутке. Его живот трясся от хохота, бусы бились о грудь, а набедренная повязка, словно живая, хлопала его по жирным ляжкам.
Мава не любил брата.
Во-первых, тот был сыном Ваугашин, которая была для него мачехой. Во-вторых, тот был младше, а значит, любимчиком, которому всё прощали. И в-третьих, он считал Маракуду «блажным», у которого в голове только рыбки, паучки, бабочки и голоса зверей. Мава знал, что не может воин разговаривать с животными и не может понимать их голоса, как не может солнце взойти на западе и опуститься на востоке. Индеец понимает следы, знает звуки леса, запахи, может предсказать погоду, но чтобы говорить с крокодилами и удавами, как говорят между собой люди, — в это Мава не верил и поэтому всячески подтрунивал над сыном Ваугашин.
Учитель Юкка
В центре деревни ухнул барабан, за ним еще один и еще, выбивая ритмичный перестук. Тука-тука-тука-тука. Тука-тука-тука-тука. По деревне понеслась дробь, призывающая учителя выйти из «мужского дома» и принять экзамен на меткость по стрельбе из лука.
Маракуда молча встал, сбил рукой с колен песок, поднял лук, собрал рассыпанные стрелы и, поджав губы, отошел на пару метров от детей. Стоял и думал, почему он не такой, как все. Почему он слышит то, чего другие не слышат, а когда он рассказывает им об этом, люди крутят пальцем у виска и говорят, что он объелся грибов, которые вызывают шум в ушах и странные видения.
Барабаны застучали еще ритмичней, и из длинного тростникового дома вышел старый Юкка (Ядовитый Маниок) — шаман, учитель, колдун. Человек, который прожил семьдесят зим, видел белых людей и избавил свой народ от оспы. В деревне его уважали, любили и боялись одновременно. Его место на совете было всегда рядом с вождем, ему приносили лучшие куски мяса, у него в хижине всегда были фрукты, маниок, плоды мамона и свежая родниковая вода.
Но Юкка не знал и половины того, что знал Маракуда в свои двенадцать лет. Мальчик шмыгнул носом и посмотрел на учителя, который еле волочил ноги. В руке у него была сучковатая палка с большим нефритовым набалдашником на конце. Учитель остановился возле нестройного ряда детей и оперся на свою клюку.
— Вы слышите стук этих барабанов? — прошамкал старик и прикрыл глаза, ожидая ответ.
— Да! — дружно крикнули дети.
— И вы, конечно, знаете, о чём они говорят. — Веки дрогнули, но не открылись.
Ответом старому учителю была гробовая тишина. Маракуда, конечно, знал, о чем они говорили, но благоразумно молчал. Не стоило младшему лезть вперед старшего, даже если это твой непутевый брат.
— Так, понятно. — Юкка открыл глаза, и первое, что он увидел — выпуклый пупок одного из учеников. — Ты! — учитель ткнул пальцем, показывая на живот Мавы.
— Просто стучат. — Мава пожал плечами.
— Просто стучат. Вот я этой палкой тресну по твоей деревянной башке, это и будет просто стук. А здесь целая песня, которую надо слушать и понимать. Понятно тебе? — Старик поднял палку, собираясь треснуть нерадивого ученика по голове.
— Понятно. — Мава втянул голову в плечи, но удара не последовало.
Клюка покачалась перед строем, и набалдашник безжалостно ткнулся в нос Маракуде.
— Маракуда!
— Да, учитель.
— Надеюсь, хоть ты знаешь, что они там выстукивают.
— Эти барабаны говорят о том, что сегодня вечером к нам придут воины из рода Кугуаров[52] и завтра все мужчины пойдут на охоту ловить кайманов.
Учитель улыбнулся.
— Молодец, хоть один умный среди скопища дураков.
Турнир лучников, или Почему промахнулся Маракуда
Мава шагнул чуть вперед, и из нестройного ряда лучников тут же вылез его живот.
— А чё я! Я это и хотел сказать. — Братец с ненавистью посмотрел на Маракуду. — Тоже мне, умник.
В ряду возникла толчея.
— А ну тихо! Приготовьте лучше луки и стрелы, я не хочу, чтобы вы завтра опозорились перед нашими гостями.
— А он что, тоже пойдет на охоту? — Вайяма (Черепаха), дружок Мавы, кивнул в сторону Маракуды и хмыкнул. Мава и их третий товарищ Ара (Попугай) тоже хмыкнули, но звук получился каким-то странным, больше похожим на хрюканье пекари[53].
— Пойдут все мужчины нашего племени.
— Да он бабочку — и ту боится обидеть!
Дружный смех прокатился по рядам, и Вайяма подмигнул Маве, который радостно щерился, глядя на Маракуду.
— Обидеть слабого легче, чем победить сильного, ибо никто из вас не знает своего предначертания в жизни. — Юкка сел на пень и оперся рукой на свой посох. — Ты первый! — учитель кивнул головой, показывая на Ару.
Мальчик с носом, напоминающим клюв попугая, натянул лук, прицелился и отпустил тетиву. Полутораметровая стрела со свистом рассекла воздух и до середины вошла в тыкву.
— Кириванхи! (Хорошо!) — учитель одобрительно кивнул головой.
— Юкка похвалил меня! Он сказал «хорошо»! — Ара вскинул руку, сжал ее в кулак и стал трясти ею в воздухе. — Аааа!!!
— Следующий!
Вторым стрелял долговязый Вайяма, третьим — Фуко (Кролик) с большими ушами, потом Мава. Все стрелы со свистом рассекали воздух и впивались в цель.
Что нужно старому учителю, кроме хороших результатов его учеников? Юкка сидел на пне, улыбался и одобрительно кивал головой.